И вот в такое время, когда они с профессором Ильиным подолгу засиживались на кафедре, выбирая тему для Ромкиной научной работы, в жизнь студента-отличника, будущего аспиранта Береснева, вошла первокурсница Женя Кравцова. Как-то профессор Ильин увидел их вместе, Ромку и Женю. Когда Береснев пришёл на очередную консультацию, профессор, чуть заметно улыбаясь, задумчиво барабанил пальцами по столу. Вскользь заметил: надо учиться отличать главное от второстепенного… Научная работа потребует полной самоотдачи.
Роман не обратил внимание на суховатую профессорскую рекомендацию. Он был окрылён желанием – исследовать, отыскивать, добывать, применять всё найденное где-нибудь в школе, в отдалённой глубинке… И Женечка Береснева только укрепила в нём это желание, убедила своей четвёркой по старославянскому, что у него всё получится.
Они часто ездили на Донец. Замирали от счастья, – рассматривали, как в своей смелой нежности распускаются на глазах резные дубовые листочки. Ромке хотелось такого… Ну, чтобы – совсем неземного!.. Чтобы так захватило дух! И он сбросил брюки и рубашку, – Женя не успела сказать и слова, – вбежал в воду, поплыл к тому берегу, где повторением солнца виднелись ещё не распустившиеся речные кувшинки… И дух захватило, – от холодной воды, от счастья, что там, на берегу, стоит Женя, и от радости и страха за него прижимает к груди ладошки…
- Не расцвели ещё, – с сожалением сказал он о кувшинках, когда вышел на берег. И вдруг осёкся: Женя бросила на него быстрый взгляд… И такой тайный девичий интерес мелькнул в её глазах, что Ромка вспыхнул. Натянул брюки, рубашку набросил.
- Холодно? Замёрз? – забеспокоилась Женя.
Он покачал головой, а рубашку застёгивать не стал. Они молча сидели на траве, казалось, прислушивались к звенящей тишине. Ромка прилёг на локоть, потянулся за каким-то стебельком. А Женя поднялась, отошла к яблоне, будто чего-то застеснялась. Ромка смотрел, как от лёгкого ветерка, что временами налетал с Донца, облетают лепестки… И от их невесомого кружения вдруг закружился весь берег, и голова у Ромки закружилась, – и от лепестков, и от Жениного взгляда…
Он подошёл к ней. Женя что-то говорила, подставляла лепесткам ладошки… А он хмелел от её голоса, от распущенных волос, от пресной прохлады с Донца и горьковатой нежности яблоневых лепестков… Положил Женины ладони себе на плечи, прильнул к её губам, – как в жажду к желанному роднику… Женя испуганно встрепенулась, уперлась ладошами в его грудь, но уже через мгновение он почувствовал, как слабеют её руки, как её ладони, чуть касаясь, ласкают его шею и затылок. Он отрывался от бесконечно долгого поцелуя лишь на секунду – перевести дыхание… И снова под ногами мягко покачивалась земля, и в каком-то сладком тумане он видел, как чуть вздрагивают Женины реснички. Поднял её на руки, замер: какая она лёгкая! Невесомая, – как лепестки… Ромка не только её не чувствовал в своих руках, он и себя не чувствовал – на земле. А Женя взмолилась:
- Ой, Ром!.. Не надо! Я боюсь…
У Ромки снова перехватило дыхание. Он бережно прижал её к себе, догадываясь о такой понятной девичьей тревоге, жалея её за эту тревогу… Она спрыгнула с его рук, виновато и благодарно уткнулась лицом ему в грудь.
Потом Женя причёсывала свои длинные волосы, а он сбегал на склон балки, собрал букет недавно распустившихся и потому так нежно полыхающих воронцов… В автобусе Женя склонила голову на Ромкино плечо, прикрыла глаза… и так сладко задремала, что Ромка не дышал от счастья. Он не решился потревожить её, чтобы выйти на их остановке. И в этом счастливом автобусе они проехали два круга, – пока сквозь полудрему Женя не спросила:
- Мы так долго едем?..
И правда, – уже темнело… Над Луганкой, в парке Первого Мая, пели соловьи.
Приближались экзамены. У Жени – первая летняя сессия, у Романа – выпускные и защита диплома. Несмотря на недавнюю уверенную четвёрку, Женя страшно боялась экзамена по старославянскому языку. Ей снова казалось, что она ничего не знает. Ромка приходил к ней в общежитие, допоздна рассказывал про сильные и слабые позиции редуцированных гласных, про именное склонение, совершенно измучил её конструкциями с двойными падежами… В один из таких вечеров Женя уронила голову на стол, жалобно сказала:
- Я сейчас… Минутку только…
И Роман на минуту прикрыл глаза от усталости, – до защиты диплома оставалось две недели. И сам не заметил, как тоже опустил голову на свои конспекты по старославянскому. Проснулся от ласкового шума дождевых капель за окном. Осторожно взял Женю на руки, уложил в постель. Она во сне прижалась щекой к его ладони… и он прилёг рядом, обнял Женю, закрыл глаза. Сквозь шум дождя прислушивался к её чуть слышному дыханию, касался губами её волос. И, уже не сдерживаясь, поднял её футболку, расстегнул лифчик… Она медленно просыпалась, и снова проваливалась в немыслимо сладкий полусон – оттого, что он ласкал её соски. А когда он снял её брючки, вдруг заплакала:
- Ромочка… Страшно как..
Он опустил ладонь в самый низ её животика, осторожно трогал пальцами… Она притихла, – от стыда и никогда не испытанной сладости… А потом до крови прикусывала губы, снова плакала:
- Как больно, Ромочка…
Оказалось, друг без друга невозможно жить… И оторваться друг от друга невозможно… И они старались согреть друг друга, – этой неожиданно дождливой ночью. Проспали почти до полудня, лишь на секунду приоткрывали глаза – убедиться, что они рядом друг с другом. В институт, конечно, не пошли. Женя устало и счастливо позволяла ему снова и снова… Было уже не больно, только стыдно, – ночь прошла, и, хоть дождевые капли всё ещё мягко позванивали по каштановым листьям, за окном посветлело…
Женя набросила короткий халатик, побежала на кухню. Таких вкусных оладушек с вишнёвым вареньем Ромка никогда в жизни не ел.
Женины подружки по комнате уехали домой, – готовиться к сессии. И каждый вечер Роман приходил к Жене в комнату, и снова сбывшейся тайной повторялась их нежность.
Дипломную работу Береснев защитил на «отлично». Его тут же отправили на конференцию будущих учёных-педагогов в Донецкий университет. Ромкин доклад оценили так высоко, что он и сам не ожидал… Было такое чувство, будто быстро и уверенно крепнут его невидимые крылья. После конференции ему предложили поучаствовать в ряде научно-практических семинаров по педагогике, методике и дидактике. Всё это было таким значительным, таким возвышенным, не оставляющим места ничему больше… И незаметно отдалялись их с Женечкой встречи, их неповторимые ночи… Когда Роман вернулся, Женя уже работала вожатой в летнем лагере. Ей очень нравилось работать с детьми, и очень хотелось, чтобы Ромка побыстрее приехал и узнал, как её здесь хвалят, – потому что у неё получается работать вожатой. Даже хулиган и второгодник Серёга Евдокимов слушался её беспрекословно. Женя знала, что Ромка будет гордиться ею, и ждала его, – каждый день. После отбоя, уложив своих архаровцев, сидела на берегу Донца, смотрела, как качаются звёзды на круглых листьях кувшинок… И ждала Ромку.
А он приехал всего один раз. И – лишь на час. У Жени от обиды затрепетали ресницы, – ей так хотелось, чтобы он остался на ночь, потому что без него… без его рук и губ у неё давно уже болело всё тельце, болела грудь, так незнакомо наливалась, – как спеющие яблочки… А Ромка рассказывал про конференцию, про то, как оценили его доклад, даже про то, с какими профессорами он сидел за одним столом… Почему-то сказал, что, скорее всего, теперь они будут редко видеться: аспирантура, научная работа будут требовать много времени… Да и второй курс, что был впереди у Жени – это тоже очень серьёзно. Они шли по берегу Донца, Женя задумчиво кивала головой, потом остановилась, чуть приподнялась на носочки, потянулась к нему… А он как-то торопливо прикоснулся губами к её волосам, взглянул на часы:
- Надо успеть на последний автобус.
Он уехал, а Женя только теперь вспомнила, что так и не рассказала ему… Не рассказала, как хорошо у неё получается работать вожатой, про экзамен по старославянскому не рассказала… А он и не спросил, как она сдала экзамен…
Больше Роман к ней не приезжал. И не отвечал на телефонные звонки.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 4 Часть 5 Часть 6