Григорий Иоффе
Крылатая фраза «Помогите, люди добрые!..», с ростом в стране постперестроечной нищеты, прочно вошла в современный фольклор. Шутки шутками, но кто-то, кому-то, действительно помогает. Свет не без добрых людей.
О них-то я и хочу рассказать сегодня. О тех, кто помог лично мне за те пять лет, пока я писал книгу «100 лет с правом переписки», и о тех, кто непосредственно участвовал в этой работе, кого я могу назвать своими соавторами. Их много!
Фрагменты из книги уже два года публикуются в интернет-журнале «Мозгократия» и находят отклик читателей. А пригласил меня к сотрудничеству главный редактор журнала и мой давний друг Сергей Ачильдиев. С него я и начинаю свой список добрых людей.
У книги есть подзаголовок: «Народный роман». Жанр, который ко многому обязывает. Решился я на это по двум причинам. События, описанные в книге, охватывают период с конца XIX века по начало XXI-го, фактически – до наших дней, по декабрь 2019 года, до начала всей этой современной холеры. Ход пандемии лишь подтвердил сделанные ранее выводы относительно народности, демократичности и социальности нашего государства (глава 32-я). Увы.
Сюжета, как такового, в книге нет. Есть десятки, если не сотни, сюжетов, нанизанных на одну нить: история большой русско-еврейской семьи, параллельная истории страны. Точнее – наша общая история, где каждый реальный персонаж – участник конкретных, теперь уже можно сказать – исторических событий: трёх революций, нескольких войн, разнообразных кампаний по продразвёрсткам, расказачиванию, раскулачиванию, индустриализации, строительству колхозов... Эти люди воюют, строят заводы и каналы, сидят по тюрьмам и лагерям, поднимают целину и, соответственно, всеми силами приближают недостижимый коммунизм. Вот разве что в космос никто из моих родственников не летал.
Вторая причина заявленной в подзаголовке «народности»: у книги, как уже сказано, не один автор, объявленный на обложке. Их множество. Поначалу я даже хотел поблагодарить поимённо всех своих соавторов, тех, к кому я обращался с запросами, за помощью, за советами и за самой разнообразной информацией. Случалось, вместе с архивистами или музейщиками мы восстанавливали какие-то забытые или ранее не известные истории.
Однако, закончив свой многостраничный труд, я понял, что благодарности мои в итоге сложатся не в одну-две страницы, а в целую главу. Да ещё, не дай бог, забудешь кого-нибудь. И от этой затеи я отказался. Каждый их моих добрых соавторов – в книге, в её тексте, в её плоти и крови. В большом количестве крови. Такова наша история. Называя книгу народной, я отдаю дань тем людям, которые жили этой жизнью и участвовали в этой работе.
Прежде всего, конечно, это моя многочисленные родные, уже ушедшие (родители, дедушки и бабушки) и ныне живущие. Жена Люба, братья и сёстры, мои дети и многие другие родственники. Собирали по крупицам события, факты, фотографии, соединяли всё это в сюжеты о прошедшем, о том, о чём многие годы не задумывались и не догадывались спросить у старших. Что-то раскопали, но увы! Ушедшие старики многое нам недосказали, а мы у них недоспросили.
Зато сколько новых друзей и добрых знакомых я приобрёл за эти годы! Из разосланных отдельным людям и по разнообразным организациям (архивы, музеи, библиотеки, военкоматы, загсы, паспортные столы…) электронных и бумажных писем ответы не пришли разве что в двух-трёх случаях.
Одними из первых на мои письма откликнулись «кубанские девчата», как уже потом, в шутку, когда мы подружились, называли они себя в неофициальных письмах. А если официально – сотрудники районного Щербиновского архива Мария Гарнышева, Наталья Прасолова и Лариса Гончаренко.
Вместе мы восстановили несколько историй из жизни Щербиновского района Краснодарского края, в том числе историю одной из улиц станицы Старощербиновской. Ныне это улица Чехова, пресекающая всю станицу с севера на юг. Она же, в те годы, когда на ней жили мои мама и бабушка – улица Сталина. А ещё раньше, в стародавние времена – улица Прощальная. По ней местные казаки уходили на войну. По этой улице мама ушла в 1942-м на фронт, а бабушка в 1943-м – в тюрьму НКВД и далее, на 10 лет, по этапам и лагерям.
По этой же улице немцы и полицаи гнали на расстрел еврейскую девочку Ирочку.
Из хранящихся в районном архиве воспоминаний жительницы станицы Марии Быкадоровой, которой во время оккупации Щербиновского района было 14 лет:
«Я помню, как полицаи входили в дома, выгоняли евреев на улицу раздетых, босых, даже детей. Потом согнали всех в колонну и по улице Чехова (тогда им. Сталина) повели за станицу расстреливать. В той колонне шла и девочка Ирочка, ей было 2 года. Мы шли за ними, плакали и полицаи нас прогоняли. Но все равно, обходными путями мы пробрались за ними в лесополосу. Там уже была вырыта яма, людей поставили лицом к ней и расстреляли. Мы все это видели, плакали. Было слышно, что кто-то еще оставался живой, но подойти мы не могли, потому что и нас бы убили».
Как лоскутное одеяло, книга складывалась из многочисленных воспоминаний, фрагментов и цитат из книг, архивных материалов, исторических фактов и событий. О русской ветви своей семьи я что-то знал из рассказов мамы и бабушки, что-то из них хватило ума записать, а также из сохранившихся бабушкиных писем, которые она посылала мне на Колыму и на Чукотку, когда я там работал, и из уральского городка Красноуфимска, где она в 1970-е годы месяцами жила у своей старшей сестры Они. Оней звали её в семье, а в Красноуфимске её знали, как матушку Александру, главу местной старообрядческой общины, о которой ныне здесь никто уже не помнит. Красноуфимску (где дважды удалось побывать и мне), матушке и староверам в книге посвящена отдельная глава.
Кроме писем, сохранились бабушкины воспоминания, написанные её рукой по просьбе пионеров города Карабаша. Там, на Урале, в Карабаше и Невьянске, она пережила Гражданскую войну, белогвардейскую оккупацию, и стала одной из первых комсомолок.
Через 20 лет она снова оказалась в оккупации, уже под немцами, в Старощербиновской. Фашисты её трижды арестовывали и трижды отпускали, хотя должны были, по их понятиям, и по понятиям нашего НКВД, расстрелять. История эта почти детективная, до конца я её так и не распутал. Ясно одно: человека, который, скорее всего, её спас, звали Значко-Яворский. Эту фамилию назвала мне когда-то бабушка. Ни имени, ни отчества она не помнила, а необычная фамилия врезалась в память. Рассказала только, что приехал он в станицу в середине 30-х годов, якобы из Ленинграда, и поселился в доме по соседству. В Щербиновском архиве о человеке с такой фамилией сведений не оказалось.
Когда началась оккупация района, он стал юрисконсультом в немецкой управе. По этому поводу возникли две версии: он мог быть либо заранее засланным на Кубань германским шпионом, либо чекистом-нелегалом, присланным в неспокойную станицу, расказаченную, раскулаченную и только что пережившую устроенный хозяевами страны голодомор. Когда же пришли немцы, внедрился в их администрацию, чему вполне могла помочь фамилия старинного польского дворянского рода.
Мне больше нравится вторая версия, тем более, что, будь он убежденным фашистом, вряд ли он стал бы рисковать и помогать советской гражданке, пусть и бывшей соседке. Я стал искать Значко-Яворских в предреволюционных адресных книгах Петербурга–Петрограда, и кое-кого там обнаружил. Затем нашлись два морских офицера, эмигрировавших в 1921 году из Крыма в составе Русской эскадры и через некоторое время оказавшихся в… Германии. Но с Кубанью никто из этих людей, судя по их биографиям, связан не был. Да и вряд ли бывшие русские морские офицеры стали бы немецкими шпионами.
Поскольку в Щербиновку бабушкин сосед прибыл из Ленинграда, я стал искать его однофамильцев в сегодняшнем Питере. И нашёл! Значко-Яворского Андрея Георгиевича, сотрудника Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи. Оказалось, Андрей Георгиевич и его близкие тоже занимаются изучением своей родословной, но никаких сведений о том, что кто-то из их предков жил на Кубани, у них нет.
Как говорят в таких случаях: и хотел бы помочь, да не в силах. Зато я познакомился с хорошим человеком, занимающимся хорошим делом – восстановлением и реставрацией старой автомобильной техники. Человеком, всегда готовым прийти на помощь…
Еврейскую, отцовскую ветвь, восстановить оказалось легче. Помогла родословная, составленная папиной двоюродной сестрой, учителем истории Бертой Житомирской. Многие годы она занималась историей нашей семьи, потом эту работу продолжили её дочь и зять – Яна и Борис Локсины.
Однако, если честно, тогда, летом 2015 года, когда я начинал писать то, что получилось в итоге, о своём «еврейском счастье» (это, когда, по анекдоту, колбаса после часовой очереди заканчивается перед твоим носом) я думал меньше всего. Изначальная идея была куда скромнее: написать историю бабушки, Ефремовой Ксении Герасимовны, ровесницы ХХ века, и, в меру моих знаний, о большой уральской семье её отца – Герасима Гурьяновича Фирсова.
Но чем дальше продвигался я этим путём (написав восемь глав), тем яснее становилось: закончить бабушкину историю 1955-м годом, когда, после 10 лет лагерей и 2,5 лет ссылки в целинном совхозе, она приехала к нам в Ленинград, никак не получится. Теперь она стала членом семьи своей дочери, её мужа еврея и их детей с еврейской фамилией и русской национальностью (поскольку по законам иудаизма национальность определяется по матери). Так появилась Девятая глава, первая из «серии» «Еврейское счастье».
Тут самое время вспомнить о книге Виктора Гуревича (профессора СПбГУТ имени М.А. Бонч-Бруевича) «Челябинская баллада. Как это делалось тогда», которую мы с ним издали в 2007 году. Когда писал о мытарствах своей бабушки, я как бы сверялся внутри себя с этой книгой о судьбе его отца – расстрелянного в 1937 году главного инженера Челябинского тракторного завода Элиазара Ильича Гуревича.
Кроме того, выяснилось, что армейскую срочную службу на Кавказе Виктор Элиазарович проходил под началом моего двоюродного дяди Х.А. Иоффе, и потом они дружили многие годы, уже в Ленинграде.
Таких «странных сближений» в книге, как и в жизни, оказалось немало. Мы с Любой уже полтора десятка лет дружим с Натальей Литвиновой, и даже издали вместе книгу об истории села Гостилицы. Ещё при знакомстве выяснилось, что наши мамы в конце 1950-х годов вместе учились на курсах кройки и шитья, А позже, уже когда Наташа читала главы моей книги, посвящённые блокаде Ленинграда, она обнаружила, что её родители служили в 1941–42-м году в той же дивизии, в которой служил мой папа. Так в книге появились материалы из семейного архива Литвиновых.
Мало того, в этой же дивизии служили герои книги Галины Зябловой «Строка на обелиске», которую я цитирую в главе «На Урицком направлении». А с Галей мы были знакомы ещё с 1973 года, когда работали вместе в газете «Скороходовский рабочий»…
Многие мои друзья стали первыми читателями книги и первыми её рецензентами, которые помогли мне что-то доработать, дополнить, поправить, исправить вездесущие опечатки. И рассказал я далеко не обо всех. Пользуясь случаем, хочу поблагодарить за помощь поддержку Алексея Портнова (художника и дизайнера книги), Сергея Кесселя, Татьяну Дурасову, Джованну Спендель, Александра Коникова, Бориса Алмазова, Даню Михалину, Екатерину Мозгову, Татьяну Davi (Грабовскую), Леонида Могилёва, Юрия Довженко, Владимира Кирьянова, Галину Задорожнюю, Аллу Лавренову (Стороженко), Ларису Горячёву… И, конечно, всех сотрудников питерской типографии «Контраст», выпустивших книгу в свет.
Остаётся… Остаётся надеяться, что книга найдёт вас, дорогие читатели. В мае она поступит в продажу. Тираж небольшой, всего 200 экземпляров. Подробности на сайте: peterburg21vek
Пока всё! Остальное в книге.