Мне все больше нравился утренний сумрак. Этот сумрак, что поздним зимним утром несмело заглядывает в квартиру и освещает неприбранную постель. Сумрак, в котором уже можно не включать света, но предметы все еще выглядят черно-белыми и нерезкими. И каждый раз когда ночная тьма уступает место этому сумраку, я наслаждаюсь каждой секундой его присутствия, потому что скоро он растает. Я мечтаю хоть раз в жизни проснуться в это время, и долго, долго лежать в постели бесцельно глядя в окно, наслаждаясь ночной прохладой простыней и сонной тишиной дома. Мечтаю, чтобы не надо было вставать, умываться и завтракать перед походом на работу, или просыпаться и тут же думать о домашних делах, которые растянутся на все выходные… Сумрак — это не время для мыслей о грубой реальности. Когда его серая пелена нехотя шевелится и готовится уползти сквозь стекла в наступающее утро, времени словно не существует, а значит не существует и реальности. Еще не утро, но уже и не ночь, уже нельзя спать, но еще и не нужно ничего делать. Можно обманывать и утешать себя, что все, что творится в твоей душе временно, можно оправдывать свое бездействие, потому что нельзя что-то делать, когда он еще в комнате, пока последний миллиметр его шлейфа еще не исчез с подоконника, потому что делать сейчас хоть что-то равносильно грубому вторжению в тонкую призрачную ирреальность.
А потом я выходила на улицу и спешила добраться до работы, пока не взошло солнце. Но рассвет бежал за мной по пятам, разрывая в клочья спасительную сумрачную тьму неопределенности, безжалостно напоминая, что наступает новый день, и в моей жизни все, как прежде…А когда до работы уже остается не более пяти минут ходьбы, на площадь сквозь дыры в искусственных облаках, расползающихся из труб ТЭЦ, проливается розовый, клубящийся свет, плотный и воздушный, как молочно-ягодный десерт, как океан распускающихся розовых бутонов. И в розовом безумном небе, окрасив клубы пара в фиолетовый цвет, рождается светло-желтый сияющий диск солнца. Рассвет наступает всегда.