— Картина изучена лучшими сотрудниками королевского музея. Более того: она изучена лично мной! И все мы сошлись на том, что никакой загадки в ней нет. Отчёт составлен по форме, заверен экспертами и отправлен в архив. Дело закрыто, Холмс. Слышите? За-кры-то! И Вам здесь делать нечего! При всем уважении...
— При всём уважении, инспектор Лестрейд, Вы отправили в архив историю о молодой женщине, отправившейся в лучший мир. Не разобравшись ни в самом этом факте, ни в его обстоятельствах.
— О, мистер Холмс, вы снова за свое! У Вас не хватает своих забот? Обязательно всякий раз совать нос в дела профессионалов? И тем более — ставить под сомнение авторитет лучших британских искусствоведов?
— Только в тех случаях, когда они заблуждаются, дорогой инспектор.
— Я знаю Вас не первый год, господин частный сыщик. И вот что я Вам скажу: если Вы назовёте мне хоть одну причину...
— Муха. Вот первая и главная причина, по которой я отрываю Вас от дел. Мой коллега, доктор Ватсон, прочёл мне Ваше экспертное заключение. В нем — двадцать страниц мелкого шрифта, посвященных оценке стоимости одеяний героини портрета, разнице текстур ее платья и головного убора, датировке золотых украшений, имеющихся на одежде и пальцах. И ровно три абзаца — о мухе.
— Муха! Далось Вам всем это проклятое насекомое! Посетителям музея, газетчикам, частным сыщикам — всем нужно знать, что Скотленд-ярд думает про эту муху! Вот что я скажу вам, мистер зазнайка: это была шутка художника! Ну или его желание подчеркнуть правдоподобность портрета. Смотрите, мол, как я могу! Даже муха решила, что белый головной убор — реальный предмет, а не масляное изображение на пихтовой доске!
В крайнем случае эта разнесчастная муха, над которой всем вам так нравится ломать голову, — может быть библейским символом порока. По крайней мере, так мне сказали эти музейные зануды... Они сочли, что художник намекал на какой-то неблаговидный поступок дамы. Но поймите Вы наконец: прошли века! Мы даже имени автора этой картины установить не в силах. И уж тем более не знаем, на что такое особое он мог нам намекать. Но Вы, дражайший любитель сенсаций, превзошли даже их фантазии. Подумать только: взяли и углядели на простом портрете улики, якобы ведущие к бездыханному телу леди Хоффер. Бред!
— Что и требовалось доказать, дорогой инспектор. Фактически Вы признаёте, что ни Вам, ни господам из королевского живописного собрания так и не удалось отыскать истину. И, не придя к единому выводу, Вы решили попросту перечислить все имеющиеся версии в официальном заключении. Как нечто малозначимые.
— ...клянусь своим револьвером, Холмс. Я понятия не имею, как Вы там проделываете эти Ваши трюки, но на этот раз Вы точно сядете в лужу. Сейчас я сделаю три глубоких вдоха, и Вы кратко объясните мне, почему на момент написания картины изображённой на ней леди Хоффер не было среди живых. Я — так и быть — наберусь терпения и выслушаю Вас, не перебивая. В счёт былых заслуг. А затем укажу на дверь, и ни за что не дам Вам рыться в архиве и превращать серьезное расследование в балаган. Кем бы ни был Ваш наниматель.
— Извольте, господин Лестрейд. Итак, Вы верно отметили: именно муха привлекает всеобщее внимание к этой картине. В остальном же перед нами — прекрасно выполненный, но вполне традиционный (для южной Германии конца 15 века) портрет благородной дамы. Великолепно прописанные черты лица, нарочитая точность в деталях, подчёркнуто дорогие одеяния, обозначающие высокий статус. Все это довольно предсказуемо и кристально ясно. За исключением той самой мухи.
Насекомое не может быть шуткой художника. Ещё не настала эпоха великих фламандских насмешников от мира живописи. Добрых два века отделяло тот исторический момент от окончательного освобождения изобразительного искусства Европы от строгой теистической цензуры. А портрет знатной леди ещё не мог являться чем-то иным, кроме статусного и символичного украшения родового гнезда аристократии. Рискованная шутка над знатными особами могла окончиться для художника плачевно. Кстати говоря, милейший инспектор: по той же самой причине портрет не мог быть критикой неблаговидного поведения леди Хоффер. Будь муха живописным иносказанием на сей счёт— художник спрятал бы еë получше, а заодно подкрепил и другими символами с отрицательной коннотацией. Которых, как видите, на картине нет.
Версия о попытке художника придать своему творению иллюзию объёма весьма неплоха. Муха действительно выписана так искусно, что выглядит словно живая. Но более ничто на полотне не выдает намерений мастера играть с восприятием зрителей. Наоборот: контрасты четко делят композицию на привычные эпохе планы. Да, объекты ощущаются объемными, но ракурсы, пластика, мимика и в целом настроение работы «не рискует» быть чем-то, выходящим за рамки традиций Ренессанса, где каждый элемент произведения «знает своë место». Здесь все ещё слишком много канона и откровенно мало авторского высказывания о личности модели.
А вот на что Вы и Ваши коллеги, дорогой мистер Лестрейд, не обратили достаточного внимания, так это цветы, которые героиня портрета держит в руках...
— Вот Вы и попали пальцем в небо, Холмс! Незабудки в руке леди Хоффер мы инден... иднен... индентин... установили первым делом! Ясно как день: что в английском, что в немецком, что в русском языке название этого растения переводится сходным образом. «Forget-me-not», «не-забудь(—меня)» и прочие вариации одного и того же. Это растение символизирует расставание влюблённых. И просьбу помнить друг о друге.
— Вы правы, дорогой Лестрейд. Но правы лишь отчасти. Ведь иногда самые простые, прямые смыслы слов — самые верные. «Не забывайте меня» — вот как в сумме с прочими символами этой картины расшифровывается последнее послание героини к зрителю. Еë лик бледен, но лицо — умиротворённо. Глаза устремлены в неведомую, невидимую для зрителя даль, а губы вот-вот сложатся в улыбку. Ей ни по чëм не надеть на себя и не зафиксировать как надо этот сложный головной убор, а значит еë облачали в эти роскошные одеяния другие люди. Белоснежная ткань — будто нимб — окружает еë лицо тихим сиянием, подчёркивая светлый образ героини портрета. А вот фигура и фон погружены в сумрак. Единственный объект, что посмел нарушить чистоту белого тона — пресловутая муха. Обратите внимание, дорогой инспектор: она сидит на одежде дамы совершенно спокойно. Явно не готовясь покинуть своë пристанище. Почему? Да потому что и сама героиня работы — неподвижна. Муха — единственное живое существо в пространстве полотна. Единственный объект, который можно принять не за произведение художника, а за часть реального мира. Еë достоверный и естественный вид подчёркивает, что сама леди Хофер присутствует здесь только в качестве своего собственного живописного облика. Отпечатка краски на дереве. Памяти о самой себе...
Искусствоведы рассказали Вам лишь об одном из библейских смыслов образа мухи, дорогой инспектор. Есть и другой, куда более прозаичный и печальный. Это насекомое — вечный спутник «старухи с косой». И в данном случае неизвестный немецкий мастер, живший в земле Швабия не позднее 1470 года, и явно знакомый с работами современных ему итальянских мастеров Возрождения, имел в виду именно его.
— ... материалы по этому делу Вы должны вернуть мне не позднее понедельника, Холмс!
Автор: Лёля Городная. Вы прочли статью — спасибо. Подписаться
