Помню, в детстве мама моего незабвенного друга Лёньки, тетя Бася, убеждала меня, что мужчины не плачут. Мол, не мужское это дело – сопли размазывать, главное, брать проблему за рога, и – хрясь! – решать ее. Что за эмоции грусти, которые показывает мужчина? В картине тетибасиного мира этому не было места.
И, если ее муж, дядя Бося, был по натуре человек флегматичного темперамента, и любые эмоции выражал сдержано, то Лёньке такая установка матери давалась с огромным трудом.
Он был парень с довольно лабильной психикой, и «не плакать», когда плакать очень хочется, ему было архи тяжело. Помню, сколько раз мы прятались за кустами, где Лёнька оплакивал свое горе. Потерянный перочинный ножик, проигрыш в драке с местным хулиганом, двойки по чтению.
Поплакав и посетовав на «судьбу-злодейку», Лёнька вытирал лицо носовым платком, который ему всегда клала в карман заботливая тетя Бася, и шел домой. С натянутой улыбкой и страдальчески скрываемыми истинными чувствами.
Я искренне не понимала, почему мальчикам нельзя плакать. Помню, лет в 6 я случайно попала на деревенские похороны – там мужчины слез не стеснялись. И – ничего, никто не осуждал. Почему Лёньке нельзя?
Став психологом, и разобравшись в хитросплетениях нашей психики, я категорически утверждаю, что плакать, если больно и грустно – можно. И мальчикам тоже. Это проживание горя. В каждом возрасте горе – разное.
Понятно, что взрослый мужчина вряд ли будет плакать из-за содранной коленки. Но из-за потери – нормально. И невозможность выразить свое горе, поделиться с ним, особенно в детстве, может привести к «замиранию» в стрессовых ситуациях, к «замораживанию» собственных чувств. Когда собственные потребности не ощущаются, а чужие игнорируются.
И мучается потом человек всю жизнь, не понимает, чего хочет. Ведь потребности и эмоции – «близнецы-братья». А если они подавлены, то и живет такой человек чужую жизнь. И мучается.
А поплакал бы в детстве – и всё отлично было бы!