Никогда особенно не заостряла внимание на финале «Войны и мира». Да, конечно, основное помню хорошо: Пьер стал декабристом, а Николай Ростов, сохраняя верность присяге, готов бездумно стрелять в бунтовщиков, даже если среди них есть дорогие ему люди. Другими словами – Пьер умница и молодец, либерал, умный, критикующий правительство, а Николай – ничего в политике не понимающий, туповатый реакционер.
Но так ли все просто и понятно, как учили нас в школе и как кажется на первый взгляд? И что думал о своих героях и их выборе сам Толстой? Какова позиция автора, над которой сейчас принято подтрунивать – что хотел сказать автор?
Понятно, что автор сказал именно то, что хотел, но всегда ли мы правильно его понимаем? Иногда автор прямо высказывает свое мнение, а в некоторых случаях, чтобы понять его, надо не только внимательно читать текст, но и обращаться к комментариям и рыться в словарях. А вообще-то, нужна ли нам эта позиция автора и стоит ли долго мучиться, чтобы понять её?
Художественный текст – это очень сложная система. В принципе, никаких ограничений для интерпретации текста нет, но желательно определить точку отсчета, которой и может стать мнение самого автора.
Когда мы размышляем над финалом и смотрим различную литературу, то первая неожиданность, с которой сталкиваемся, - это отношение Толстого к декабристам. Скажем прямо – не очень-то он их жаловал. И это – мягко говоря. Двоюродная тетка Льва Николаевича и его близкий друг, воспитательница царских детей, мемуаристка Александра Андреевна Толстая вспоминала, что на ее вопрос, почему Лев Николаевич не продолжает романа, он отвечал: «Потому что я нашел, что почти все декабристы были французы».
Об этом же пишет и Софья Андреевна Толстая:
Но вдруг Лев Николаевич разочаровался и в этой эпохе. Он утверждал, что декабрьский бунт есть результат влияния французской аристократии, большая часть которой эмигрировала в Россию после Французской революции. Она и воспитывала потом всю русскую аристократию в качестве гувернеров. Этим объясняется, почему многие из декабристов были католики. Если все это было привитое и не создано на чисто русской почве, Лев Николаевич не мог этому сочувствовать.
Французятина… Светские шалости, развращенность и цинизм. Или все-таки молодечество, оппозиционность и революционность? Протеистичность языка помогает понять сложность, глубину и неоднозначность исторических процессов и явлений.
Итак, чем же недоволен Пьер?
Ну, и все гибнет. В судах воровство, в армии одна палка: шагистика, поселения, — мучат народ, просвещение душат. Что молодо, честно, то губят! Все видят, что это не может так идти. Все слишком натянуто и непременно лопнет,
- убеждает он собеседников. И чуть позже:
…и я им говорю: теперь нужно другое. Когда вы стоите и ждете, что вот-вот лопнет эта натянутая струна; когда все ждут неминуемого переворота, — надо как можно теснее и больше народа взяться рука с рукой, чтобы противостоять общей катастрофе.
Так вот откуда эта лопнувшая натянутая струна в «Вишневом саде» - прямиком из «Войны и мира»! А у Толстого от Гоголя. Но дело не в ней.
Дело в том, что Толстой комментирует слова Пьера – в скобках он помещает следующую фразу: «… как, с тех пор как существует правительство, вглядевшись в действия какого бы то ни было правительства, всегда говорят люди».
Это простое замечание, сделанное почти мимоходом, сразу же снижает накал страстей – оказывается, ничего особенного в речах Пьера нет – так всегда: и во времена Древнего Египта, и во время Французской революции, и в обычные, ничем не примечательные годы – говорили люди, ибо они всегда недовольны правительством – живая власть для черни ненавистна.
Ростов поддерживает автора, он прямо говорит о том, что не видит ничего катастрофического в существующем положении вещей:
Переворот; я этого не вижу; но ты говоришь, что присяга условное дело и на это я тебе скажу: что ты лучший мой друг, ты это знаешь, но, составь вы тайное общество, начни вы противодействовать правительству, какое бы оно ни было, я знаю, что мой долг повиноваться ему.
Условное присяга дело или безусловное? Береги платье снову, а честь смолоду. За эту честь и присягу, которые Пьер считает условностями, Петруша Гринев, его тёзка, готов жизнью пожертвовать. Петруша военный, а Пьер штатский, может быть, дело в этом? Вы скажете – всё меняется. И ценности тоже. Но почему же здесь, на последних страницах художественного текста эпилога (есть ещё и документальная часть), опять появляется тень Пугачева? Пьер говорит о целях тайного общества:
«Оно не только не враждебное правительству, но это общество настоящих консерваторов. Общество джентльменов в полном значении этого слова. Мы только для того, чтобы завтра Пугачев не пришел зарезать и моих и твоих детей и чтобы Аракчеев не послал меня в военное поселение, — мы только для этого боремся рука с рукой, с одной целью общего блага и общей безопасности».
Итак, по версии Пьера, тайное общество нужно не для того чтобы освободить крестьян, или ограничить самодержавную монархию, или даже захватить власть – оно существует лишь для защиты дворян от нового Пугачёвского восстания. Положим, Пьер не решился сказать все полностью о тайном обществе, чтобы не восстановить против себя и этого общества обычного среднего человека - Ростова. Но присмотримся к тому, что, возможно, Пьер скрывает или недоговаривает.
Освобождение крестьян. 20 февраля (4 марта по новому стилю) 1803 года императором Александром I был подписан "Указ о вольных хлебопашцах", по которому помещики получили право освобождать крепостных крестьян с обязательным наделением землей. Любой помещик мог освободить своих крестьян, причем не бесплатно, а за выкуп.
Сколько декабристов освободили своих крестьян? Ни один этого не сделал. Так что бороться за освобождение крестьян не надо было - надо было их отпускать на волю. Но говорить легко, а лишить себя источника дохода - невозможно.
Что же остается? Ограничение власти и захват её - это уже бунт. Понятно, что бывший военный Николай Ростов никогда этого не одобрит. Да и каков смысл этого переворота? Вместо одних тиранов придут другие. Нынче это уже слишком хорошо известно: всякую революцию задумывают романтики, осуществляют фанатики, а пользуются ее плодами отпетые негодяи (Т. Карлейль).
Был ли бы Пестель более демократичным правителем, чем Николай? Учитывая его замысел создания временного революционного правительства в России (по сути дела, диктатуры) на период, отделяющий государственный переворот от введения конституционного правления (нет ничего более постоянного, чем временное), вряд ли.
Но вернемся к мысли о Пугачеве. Нет, не то чтобы эта мысль была неправильная, наоборот, она очень даже и правильная, но как-то мелковата для тайного общества. Собственно говоря, для такой цели и тайное общество организовывать необязательно – вполне можно действовать в рамках закона. Хотя теоретически Пьер и не отрицает возможности создания подобного общества по решению правительства, но, похоже, не признает практической возможности подобного действия. Пьер абсолютно убежден, что и тайное общество может быть полезным и безопасным:
— Отчего? Разве тугендбунд, который спас Европу (тогда еще не смели думать, что Россия спасла Европу), произвел что-нибудь вредное? Тугендбунд — это союз добродетели, это любовь, взаимная помощь; это то, что на кресте проповедовал Христос.
Тугенбунд спас Европу? Милый Пьер, о чем это вы? Каким образом тугенбунд - небольшое политическое общество, основанное в Кенигсберге (Пруссия) в 1808 году и окончательно распавшееся в 1810 могло спасти Европу? Союз, безусловно, был очень интересным политическим образованием - его основали и были близки к нему многие выдающиеся деятели либерального дворянства и интеллигенции. Цели его можно назвать благородными для Пруссии того времени - это восстановление патриотического духа нации и подготовка борьбы против наполеоновской Франции. Но - спас Европу?
Недаром Толстой ехидничает, посмеиваясь над Пьером - тогда еще не смели думать, что Россия спасла Европу. Замечание Толстого в скобках не только иронично, но и звучит весьма современно: тогда не смели думать, что Россия спасла Европу – теперь наперегонки стараются забыть о том, как Россия и во второй раз Европу спасла.
При внешней глубокой убежденности Пьера в правильности избранного пути, он, тем не менее, не лишен внутренних сомнений. Чтобы читатель мог это понять, Толстой прибегает к деталям. Так, в ответ на вопрос Николеньки:
— Дядя Пьер... вы... нет... Ежели бы папа был жив... он бы согласен был с вами?
- Пьер хотя и отвечает утвердительно, но делает это "неохотно". И это слово в данном случае передает многое - и не хочется посвящать мальчика во взрослые и опасные игры, не совсем уверен в том, что князь Андрей одобрил бы его поступок и, возможно, что-то еще. А вот что касается, Каратаева, то Пьер полагает, что тот не одобрил бы точно, а ведь Каратаев для Пьера - камертон нравственности и истины.
— Платон Каратаев? — сказал он и задумался, видимо, искренно стараясь представить себе суждение Каратаева об этом предмете. — Он не понял бы, а впрочем, я думаю, что да.— Я ужасно люблю тебя! — сказала вдруг Наташа. — Ужасно. Ужасно!— Нет, не одобрил бы, — сказал Пьер, подумав.
Толстой дает читателю ещё одну возможность подумать над сложным вопросом. В диалоге Пьера и Наташи писатель передает «самодовольные» рассуждения Пьера, которому кажется, что он призван дать новое направление развитию не только русского общества, но и всего мира. В ответ Наташа говорит о том, что она называет «пустяками», – о ребенке, его счастливом смехе, забавных шалостях. Судьбы мира – и улыбка ребенка… Что важнее для великого писателя? Думается, однозначного ответа на этот вопрос мы дать не сможем...
Итак, Толстой оставляет читателю поле для размышлений и выбора. Сам Пьер ни в чем не уверен, Николай отстаивает верность присяге, Денисов признает только бунт, а не тугендбунд, который кажется ему непонятным и не соответствующим русскому духу.
Завершается эпилог сном Николеньки, в котором он видит Николая Ростова, готового убить каждого, кто выступает против правительства. Мальчик просыпается в холодном поту от страха и думает: «Я только об одном прошу Бога: чтобы было со мною то, что было с людьми Плутарха, и я сделаю то же. Я сделаю лучше. Все узнают, все полюбят меня, все восхитятся мною».
Так Толстой закольцовывает роман, напоминая нам о мечтах Андрея Болконского перед уходом в армию. Его сыну тоже предстоит пройти долгий путь сомнений и разочарований, пока он обретёт истину, и это предназначено каждому новому поколению, которое обречено преодолевать свои собственные ошибки и заблуждения в поиске идеала.
#литература #толстой #культура #декабристы #война и мир
#образование