Ирина ошалело рассматривала, как тёмные потоки стекают с её нежно-кремового вечернего платья. Антонина Васильевна на секунду опустила глаза, – спрятать улыбку. Тут же прикрикнула на Полину:
- С ума сошла!.. Что делаешь-то! Посмотри, во что платье превратила!
Полина упрямо взглянула на Санину мать:
- Саня ей не муж. Она сама на развод подала… и бросила Саню. Вы не знаете… А врач в больнице сначала думал, что Санина жена – я… Потому и сказал мне: если бы не стресс после аварии, зрение могло бы восстановиться. – Кивнула на Ирину: – А эта ваша принцесса хренова… коза драная, в больницу к Сане явилась, – сказать, что на развод подала. А сейчас говорит, что Саня ей муж.
Полина отвернулась, подняла ведёрко, – зачерпнуть из большой пластмассовой бочки разведенного коровяка, чтобы дальше поливать рассаду. Ирина по-своему поняла Полинкины намерения, – взвизгнула так, что дремавший на крыше баньки кот испуганно метнулся в заросли крапивы за огородом, а привязанный к колышку телёнок Кузьмичёвых от неожиданности взбрыкнул ногами, недоуменно и обиженно замычал, на всякий случай воинственно выставил лоб, готовясь к обороне, а на другом конце посёлка залаяли собаки. Ирина схватила за плечи Антонину Васильевну, прикрылась ею, как щитом. Антонина Васильевна возмущённо отстранилась: её цветастый кухонный передник теперь тоже оказался испачканным коровяком…
В это время в огороде показался довольный Петро Егорович. Гордо приподнял садок с пойманной рыбой:
- Тосенька! Окуньков с карасями заказывала? А вот, посмотри, – даже судачок, красавец какой! Кум прикинул, – больше килограмма! Какая красота на Донце, Тосенька!..
Батя вдруг осёкся, захлопал глазами. Перевёл взгляд на Ирину, – от неожиданности не сразу и узнал её:
- Вы что это… Что у вас тут?
Ирина снова пронзительно завизжала:
- Это она!.. Она мне… платье!.. Да за это платье!.. Она мне новое купит! Оно стоит дороже, чем её дом с этим огородом!
Полина старательно поливала кустики помидоров, спокойно заметила:
- Я бы ломаного гроша не дала за такое платье. – Кивнула на прошлогоднее пугало в конце огорода, – батя смастерил его, чтобы на грядке ягоды клубники уберечь от ворон и воробьёв: – Вон там твоему платью самое место.
Петро Егорович догадался о драматических событиях, произошедших в огороде. Хмуро кивнул Тосе:
- Чего стоишь… Баню топи.
Всегда сдержанная Тося метнула молнию глазами, подбоченилась:
-Распорядился! А баню ты потом будешь мыть? Я что,– звала её сюда, в этом её платье! Ты спроси, – чего она явилась! К мужу, говорит!
Петро вздохнул: он хорошо понимал, что это Тосенька выплескивает накопившуюся боль, – за Саню, за себя, за их семью… За Полинку. Всё же сочувственно взглянул на бывшую невестку:
- Посиди вон там… на скамейке. Я баню растоплю, – помоешься. Постираешь, что там тебе надо. За ночь высохнет. А утром кум в Луганск едет, довезёт тебя.– Строго кивнул жене: – Приготовь ей полотенце… и из своего что-нибудь.
Вот эти слова Саниного отца – кум… в Луганск… довезёт… – больнее всего хлестнули Ирину: значит, им тут и в голову не приходит, чтобы она осталась… чтобы они с мужем помирились!..
На шум в огороде подошли вернувшиеся Саня с Андреем. Егоров быстро взглянул на Полинку, всё понял. Рассмеялся, не зная, жаль или не жаль, что Саня не видит эту прелюбопытную картину… Саня растерянно улыбался:
- Что здесь, Андрюха?
Андрей не успел ответить. Ирина оттолкнула мать, подскочила к Сане:
- Видишь! Видишь! Это твоя одноклассница… любимая!!!Это она!..
Саня негромко перебил Ирину:
- Не вижу. – Потянул носом, с недоумением спросил:
- Мам! Ты что, – заставила её рассаду поливать? Что за запах?
- Лучше бы заставила, – рассаду!.. Хоть какой-то толк был бы!
Полина видела, как Антонина Васильевна вынесла чистые вещи, повела Ирину в баньку… Видела, как в темноте часто вспыхивает огонёк сигареты, – Саня всю ночь просидел на крыльце… Как хотелось Полине подойти к Сане, обнять его, прижаться губами к Санькиным волосам, – странно, Саня давно в шахту не спускался, а волосы до сих пор хранили чуть уловимый запах угля… Этот запах Полина отличила бы от всех других, – полынного, дождевого, речного, – которыми полнилось всё в посёлке. Потому что это был самый родной запах, – Санькин. Пресный и чистый, такой мальчишеский и мужской одновременно… совершенно неповторимый запах свежевырубленного угля… Саня не спал всю ночь, и Полина тоже не спала, – от своей женской ревности, что там, в Санином доме, его жена, хоть и бывшая… От неясной тревоги и робкой радости, – что он так и не зашёл в дом.
С зарёй мать разбудила Ирину, сухо сказала:
- Собирайся. Кум, Степан Михайлович, ждёт уже.
Подала Ирине высохшее бельё и платье. Ирина изумлённо осмотрела дорогущее вечернее платье, подняла глаза на Антонину Васильевну:
- Это – что?..
Антонина Васильевна не ответила: действительно, платье было безнадёжно испорчено… Она ещё вчера это заметила, – после того, как Ирина неумело проколбасила его в тазу. Головой покачала, не выдержала, сняла с бельевой верёвки, – перестирать. Но – помогло мало: платье выглядело блеклым, пожёванным каким-то… с так и не отстиравшимися коричневыми разводами…
… Солнце в Саниных глазах становилось всё ярче. Иногда он даже щурился, если долго смотрел в сторону Луганки. Саня помнил, что после полудня солнце стоит над Луганкой, там, где маленькая и тихая заводь, – с берега, за купырями, не сразу и увидишь реку. Полинка очень любит это место, – за то, что после полудня здесь лучше всего прогревается вода, за чистое дно. Саня вдруг вспыхнул: вспомнил, как в девятом классе подсматривал за Полинкой. Полинка тогда в Дубовую балку ходила, – там по склонам поселковые обычно собирали землянику. Потом посидела на берегу. Из-за разросшихся непроглядной стеной кустов шиповника Санька видел, как Полинка набрала горсть спелых ягод, прикрыла глаза, – медленно вдохнула жаркий душистый запах, видел, как заалели её губы от земляничного сока. А потом Полинка сбросила платье, вошла в воду… Саня и сейчас помнил её беленькие трусики и такой же лифчик… Помнил, как его всего залило незнакомым жаром. Тогда от мальчишеского стыда он убежал с берега, до самого вечера лежал на склоне балки, – в какой-то непонятной сладкой истоме… И сейчас такой же жар заливал его… И Саня шёл к солнцу, – не отрываясь, смотрел на него, пока не почувствовал под ладонью заросли купырей. Затаил дыхание: расслышал тихий плеск… Солнце вдруг вспыхнуло так ярко, – будто на летней заре поднялись из шахты… И мелькнула светлая вода за купырями. Саня прикрыл глаза ладонью… В висках что-то звенело, сквозь пальцы Саня видел, как покачиваются белые зонтики купырей. И Полинку увидел. Она стояла в светлой воде, быстро скручивала в узел длинные волосы… Саня так давно не видел Полинкины волосы… и ему стало очень жалко, что Полинка собирает их на затылке. Он сбросил брюки и футболку. И смотрел на неё… и – видел её, видел Полинку!.. Как в тумане… или – из-за белых кружевных соцветий прибрежных купырей, – не очень чётко…
Полина тоже увидела Саню, почему-то испуганно прикрыла ладошками грудь, – хотя знала, что Саня не видит её… Знала, что не видит… но в их самые счастливые ночи всё равно стеснялась, – каждого его прикосновения…Сейчас вдруг так обидно стало… и горько, что он так ни разу и не видел её, голенькую… и жалко его, – что не видел… А Саня шёл к ней… И в Полинкиной глубине что-то жарко вспыхнуло… от желания, чтобы прямо сейчас… скорее, – глубоко-глубоко…
Саня обнял её плечи, животом почувствовал, как изогнулся её позвоночник. Целовал её затылок и спинку – между лопатками… А сила его билась в самой глубине Полинкиной нежности. Тихий и просто безумно сладкий Полинкин стон… и Санин вскрик – одновременно…
Потом он повернул Полинку к себе, приподнял её, чтобы животик её прикоснулся к его силе, что снова медленно вздрагивала от желания… Ножки её сомкнулись за его спиной, распустившиеся волосы тонули в воде… а Саня трогал губами её соски, тихо говорил:
- Какие они у тебя маленькие… какие красивые…
Он глубоко дышал, и всё ещё держал её в своих сильных руках… И смотрел на неё, – не просто смотрел, а видел. Уже давно в Саниных глазах не было ничего, кроме застывшей удивлённой грусти, даже мальчишеской горькой обиды, – на ту беспроглядную темноту в его глазах, которая не давала ему видеть солнце… а теперь Полинка замерла: в Саниных синих глазах – и стеснение… и бесстыдство, и нежность… Прошептала:
- Оой, Саань!!! Ты видишь… меня? – Легко спрыгнула с Саниных рук, затормошила его… а от счастья захватывало дух: – Ты видишь меня? Ты же видишь!
И тут же беспомощно закрылась от него руками… а вода в Луганке светлая-светлая… Он снова целовал её, а она не вытирала слёзы, счастливо шептала:
- Какой… бессовестный… Бессовестный какой…
Саня бросился догонять Полинкины трусики и лифчик. На берегу Полина попросила:
- Отвернись, я оденусь.
А он чуть прищурился, улыбнулся:
- Потом оденешься… когда высохнут.
Ему совсем не хотелось, чтобы Полинка надела трусики… Ладно, – платье… Хотя и без него можно: сюда никто не заглядывает…
Домой они вернулись, когда уже стемнело. На веранде Полина поставила на стол полную корзину ягод. Антонине Васильевне сказала просто:
- Сейчас быстро переберём с Саней, на ночь сахаром пересыплю. Утром варенье сварю.
Саня присмотрелся к материным волосам, снял пушинку от одуванчика… Батя застыл… А мать заплакала:
- Сынок!..
… Столы накрыли на всю улицу, – когда Полина с Саней расписались. И, хоть невеста была без фаты, – Саня рвался купить самую красивую… а Полинка строго и счастливо отмахнулась: какая уж теперь мне фата … посчитай, – с того дня на Луганке… Второй месяц уже!.. – это была самая счастливая свадьба в посёлке.
Колосов кивнул инженеру Хуторному:
- Пойдём покурим, Александр Петрович.
Курили молча. Потом Колосов вздохнул:
- Попили мы с тобой, Сань… сладкого яду… что таким горьким потом оказался… А всё равно, – лучше наших нет, – в целом свете нет: лучше Татьяны моей… твоей Полины. Прощать они умеют. За это на руках носи Полинку свою. И вот что : отдохнёшь после свадьбы, сил наберёшься… И готовься: вопрос о твоём назначении на должность главного инженера и моего первого заместителя, уже решён в Управлении. Думаю, и часы свои в горном колледже потянешь, – знаю: пацанов тебе жалко бросать.
Ирина тоже готовилась к свадьбе. Они с мамой долго ездили по свадебным салонам, пока не выбрали самую красивую фату… Ну, и что, – что не первая свадьба! А – пусть завидуют!!!
За несколько дней до свадьбы жених – военврач, майор – вдруг стал задумчивым и молчаливым. А потом сказал:
- Ир, ничего не получится.
Ирина захлопала длинными ресницами:
- Ты с ума сошёл, Марк!..Что – не получится?
- Ты не говорила мне, что развелась с мужем.
Ну, откуда он узнал…
- Развелась! И – что?.. Я – первая?.. Или тебе, Агеев, девственница нужна?
- Ир, ты ж не просто развелась. Ты бросила ослепшего мужа. Я офицер. Со мной, как и с шахтёром, всё может случиться. Ты и меня бросишь. Я не хочу быть на месте того шахтёра, чьей женой ты была…
А у Полины и Сани в начале весны родился сын, Павлуша. Саня вспомнил, как он радовался, когда его троечница Полинка поступила в педагогический:
- Вот и хорошо! Будешь знать, как своих воспитывать.
И через год у них Андрюшка родился. А Сане дочку хотелось. Он и имя выбрал, – Катюша, Катерина Александровна. Колосова перевели на одну из шахт под Донецком. Катюша родилась, когда Александр Петрович уже работал директором шахтоуправления.
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15
Часть 16 Часть 17 Часть 18 Часть 19 Часть 20
Навигация по каналу «Полевые цветы»