Никифоровна подошла к дому Людмилы. И чего шла? Все на работе. Заборчик кривоват, накренился. Мужской руки не чувствуется. Анютины глазки сжавшейся стайкой. Огород такой, словно 15 минут было отведено на посадку, побросали семян и унеслись.
Да откуда было девке огород то знать? Кто учил...
Женщина присела на скамейку, как вдруг справа ее окликнули:
–Здравствуйте, Ангелина Никифоровна,–к дому подходила Людка. Она выжидающе смотрела на пожилую женщину.
–Люда, может в дом зайдем? Ты на обед прибежала? Есть минутка?–зачастила Никифоровна.
Людка жестом предложила войти.
–Люда, ты пойми меня, как мать пойми. Болит же сердце, один сын у меня. Лю...–Людка не дала договорить:
–Зачем вы все это снова?! Ну зачем! Вас я услышала, сына вашего тоже! Если за этим пришли, то катитесь к чертям!–Никифоровна попятилась, ну чистая ведьма, прям с ног сбивает. Привыкла с малолетства то ластиться, то защищаться...
–Люда, я повиниться пришла. Не хочу грех на душу брать. Непонятна ты мне , Люда, Вадима старше. Честно, не такой судьбы я ему желала. Но одно знаю, любишь ты моего сына, чисто, без корысти любишь. Женитесь, рожайте ребятенка. А уж сколько смогу ...вывожусь. Да и Гера сказала, хороший ты человек, Люда. А она рентген, насквозь людей видит.
–Тетя Гера?–лицо Людки озарилось улыбкой. Я как Катерину родила, на меня как туча черная нашла. Муж по врачам возил, что мол ребенка видеть не хочет, ходит как помешаная. Ну и тете Гере меня отвел, фельдшер посоветовала. А она не говорила сначала со мной. Знаками просила, то ведро принести, то яички у курочек собрать и все чаем поила травяным. Пока в один день не проснулась я, как будто ожила. Послеродовое она сказала, бывает. Я завсегда к ней потом забегала. Давненько не была, надо бы навестить.
Никифоровна подумала: вот Герка, даже словом не обмолвилась. Ведьмы они и с научной степенью ведьмы.
–Люда, я Вадиму скажу, пусть уж простит старую мать. Да и ты не держи зла. В твоем положении нельзя это. Да и на работе на легкие переведись, ведра не подымай—пойду я, душно мне,–Ангелина Никифоровна направилась к выходу.
Людка вдруг пошла на пожилую женщину, какой то нелетающей птицей пошла, раскинув руки, да так, что та испугалась. И обняла. Крепко, дрожащими руками, готовая отпрянуть в любой момент. И столько нерастраченной нежности, столько тоски по матери было в этом неумелом голодном объятии...и заревела. Никифоровна так и осталась стоять как истукан, заливая в ответ слезами Людкину макушку. Что ж, получается, будет ей дочь на старости лет. И даст Бог и внучка.
Вот только Вадима дождаться, поговорить. Повиниться, ведь хорошо все! Пусть живут, выдюжим, ребеночка то уж
выдюжим,–Никифоровна с необъяснимой нежностью посмотрела на Людкин живот.
Вот только Вадима дождаться...