Что бы не читал у Сорокина, как бы не сталкивался с чем-то чернушным, трэшевым, экстремальным в его прозе, как бы это не отвращало от чтения, все равно возвращаюсь к его книгам в надежде узнать что-то новое. Так и «Ледяная трилогия», почти восемьсот страниц которой я прочитал за пять дней, долгое время влекла своей таинственностью и тем, что она, как утверждают критики, стоит особняком в творчестве Сорокина. В этой трилогии прозаик выступил впервые не как деконструктор чужих литературных вселенных, как как создатель своей особой мифологии. Правда, все равно создается ощущение после прочтения, что это не столько метамодернизм со всеми его признаками, сколько пародия на него. Пародия на новую искренность, сердечность, пафос «новых серьезных» особенно ощутима во втором романе трилогии - «Лед», хронологически написанном первым.
«Лед» вообще своем стремительным экшеном напоминает больше сценарий, чем роман: здесь как всегда много насилия, мата, грязи и чернухи, но при этом есть особый аромат чисто сорокинской жути, которая тем сильнее, чем меньше понимаешь происходящее, то есть, чем больше абсурда. Однако, для читателя, уже прочитавшего первый роман трилогии «Путь Бро», расположенный в книге до «Льда», все вполне логично. Что же касается «Пути Бро», то своим поэтическим пафосом, некоторой помпезностью слога, он ощутимо напоминает «Библиотекаря» Елизарова, написанного четыре года спустя. Елизаров взял из «Ледяной трилогии» много – прежде всего серьезную, пафосную мину при рассказе фантастических событий, сама же сорокинская трилогия тесно связана с мамлеевским метафизическим реализмом.
Это видно по крайней мере в жестком противопоставлении духовности Братства Света грубому материализму мясных машин. Сорокин пишет свой текст так, чтобы читатель все больше и больше проникался симпатией к Братству Света, и вместе с ними желал осуществления его проекта. Что же касается основного сюжетного наполнения «Ледяной трилогии», то за вычетом ее причудливой философии и космогонии, оно чрезвычайно бедно и заключается в однообразном поиске собратьев Братством Света. Честно говоря, даже не знаю, в чем была необходимость написания третьего романа трилогии (самого слабого и концептуально бедного) кроме сведения воедино сюжетных линий – по первым двум все и так было понятно. Кроме того, «Путь Бро» и «Лед» стилистически непохожи между собой, оттого их и интересно читать: «Путь Бро» - некий елизаровский мифологический роман, а «Лед» - зарисовка из жизни молодежи, братков и богачей в нулевые.
Симптоматично, что именно Сорокин первым в нашей литературе затеял метамодернистский проект еще задолго до того, как это стало модным, и ужаснулся ему, потому так важна в третьем романе смена регистра в отношении у Братству Света – оно теперь не только привлекает, но и пугает. По сути дела в первой половине нулевых, когда писалась трилогия, Сорокин уже отметил тоску по тоталитаризму, по новой мифологии во всей этой привлекательной своим преодолением постмодернистской иронии и цинизма «Новой искренности». Здесь собственно всего один шаг до нового русского Средневековья «Дня опричника», написанного всего через год после окончания трилогии. «Ледяная трилогия» - чрезвычайно важный поворот для всей сорокинской прозы, это переход от деконструкции к реконструкции, к обживанию новых риторических вселенных постельцинского ампира, это первый шаг в описании еще едва ощутимого социального запроса, запроса имперского и чрезвычайно нетерпимого к постмодерну.
Прочитав «Ледяную трилогию», остается только признать, что, как бы не был порой невыносим своим релятивизмом и цинизмом постмодерн, то, что пришло ему на смену при всей словесной мишуре о «сердечности, правде и истине», ничуть не лучше. Переусложненная постмодернистская вселенная сменилась грубой простотой имперского варварства и единомыслия, тем, что Сорокин предвидел еще в первой половине нулевых.
