Закулисье при СССР стало популярным. Театральные гостиные, кинопанорамы - сидели в телевизоре и долдонили без устали. Современники, Ленкомовцы, Любимовцы, Мережки. Как ехали-болели, жили-хохотали, мучились-страдали. И все во имя настоящего искусства.
Как невероятным образом сдали вступительные Щуку и Щепку и что им сказал Сам Великий, когда обратил на них, тогда еще немножко безвестных, высочайшее внимание. Поминутно поминали Эйзенштейна, Михоэлса или Товстоногова, а некоторые убеленные - Михаила Чехова или Станислацкого с Немировичем-Данченкой. Последние вообще с уст не сходили. Система.
И постоянные дискуссии. Горячие и надрывные - нужны ли пробы, кто главнее, актер или режиссер, может ли оператор участвовать в обсуждении текста, а драматург подсказывать артисту.
Разумеется, не без пикантностей - это ж самое интересное. Поначалу намеками, улыбочками, потом чуть смелее и наконец, напрямки.
Неелова и Каспаров теперь вместе, такая красивая пара, хотя конечно она гораздо старше, и вообще...
Ненавидел до коликов - скорей шахматиста, чем девушку, а пуще тех, кто выносит мозг. Зачем полезли, какого лешего. Мы - зрители и наше место в зале, точка. Не ходи за красную.
Слыхали, Богатырев нового дружка завел - мальчик, армянин, ну, вы понимаете. И пал свой среди чужих.
Жан Маре. Фантомас, Парижские тайны - герой, красавец, мужской идеал - нет, Кокто. Так мило. До сих пор хочется удавить просветителя - влил падла яду в мозги.
Короче, кухня, а точнее, болтовня. И ладно бы просто треп - не просто. Десакрализация, низведение до обыденности, на самом деле, до трусов. Хотел высокого, возвышенного - получи пониже и успокойся.
Главное, не верь. Нет идеалов, нет чистеньких или ангелоподобных. Только на официальном уровне - для дураков и начальства, а по жизни нет, поскольку не может быть. Пьют, курят и блудят.
Вкусно, конечно, со стихами и песнями, в красивых позах и с Берроузом в левом кармане. Так ить богема, положено, иначе в спектакль не попадешь. Или на телевизор, в кино. Кому правильные нужны - только порочные, изыскано, но порочные, посему дважды притягательные, а если с антисоветским фу, трижды.
Оказалось, глубже. Срыв покровов - это не просто любопытство или ненависть смердов к господам. Сущность.
Чтоб никакой тайны или таинства, мистики или табу, все наружу. Бога нет и уже все позволено. Более того, приветствуется.
Железная поступь модерна - разящий меч просвещения, волшебный фонарь. Сорвали с земного и неземного - долой маски, личины, костюмы и даже исподнее.
Глянули, думали там, думали вот, протяни руку, возьми руно...
Никого, даже жопа отсутствует, и куда подевалась.
Куда, куда - наруже окопалась, в разгаданности, разложенности, анализах, предсказуемости и прозрачности.
Человек не сумма крови, мяса, костей и нервов, и не говорящая плоть. Таинство, а прозрачность хороша для стекла. Или источников налогооблагаемых доходов, истинных целей сделки, но требовать стопроцентной прозрачности жития в принципе, значит возжелать конца человеческого. Уступки подобию, не исчезающей в полдень тени.
Неужели войдет в моду быть хорошим человеком - но ведь это так хлопотно. Хотя может быть все обойдется...
Счастливые годы пришлись на скромную двушку, а несчастливые - пятикомнатная в центре с евроремонтом.
Буйство романтического - арендованная полуторка, где дуло из всех щелей, окна не закрывались, а цемент проступал из-под линолеума.
Неумеренность еде-питье подарили лишний вес, дикое похмелье, гастрит и неврастению, а еда-заправка и отказ от возлияний вернули ходьбу, железки и бассейн под водой.
Тем не менее человек с психологией переживает. Настоящее мимолетно, а будущее неопределенно. Годы вверх, либидо вниз, деньги наружу, а люди наподальше, и кому сдался мизантроп на передержке - современность ему не нравится, новую этику плюется и вообще, милое, и симпатичное не по нутру.
Ну и сиди за печкой, таракан, таракан, тараканище, топи за старое, чавкай огурчиками и лупи бутерброды с колбаской. Читай пыль с нафталином и погуще прикрывай стыд - то еще зрелище. Сверчок на палочке. История бу-бу-бу, вот раньше бу-бу-бу, наши деды - славные победы.
Вон прогрессивно настроенные веселятся и путешествуют, танцуют, играют лото, заканчивают курсы, назначают свидания и благоденствуют вблизи от рая. Сто лет им в карму. Кто мешает - надел короткое, побольше лаванды и сандалики поверх носков. Огурец.
Борюсик так любит ходить по магазинам, криво усмехаясь рассказывала Алка про Нью-Йорк, все время тащил за покупками, обожает.
Борюсику за семьдесят и он обожает покупочки. Сюсечки и пусечки, но ведь это так мило, правда.
Другое дело, разведчик. Секретный рыбак-курилка, страж дивана, смотритель печати. Всадник золотое копье.
Выползет на кухню, принюхается, поцокает, - Валя, побольше соли, невкусно... Валя, хренку со сметанкой намешай ... Валя, Михалычу позвони, поди меду собрал.... Валя, Валя, Валя.
Ви-ить, сходи уже отсюда, - не выдерживает Валя, но внезапно передумывает и машет рукой, - горе луковое.
Конечно Мелеуз, где кроме сада-огорода, бани с ногами и бесконечного сидения за столом вообще делать ноль, а не туда где прогрессивные бадушки и дебушки хвастаются сексуальными трансформациями, делятся секретами зеленого долголетия, демонстрируют моды от засаччи и гордятся житием в престижном домо-гномике.
Или на Шило в заброшенный пионер-лагерь, где сохранились гипсовые статуи девчонок, в обнимку сидящих на лавочке, пионера, гордо глядящего поверх озера, цветники-чаши, летняя кухня кирпичом по пояс, деревянные корпуса со спальнями и верандой досками, когда подпружинивает и скрипит при ходьбе, круглой танцплощадкой, пользуемой под коллективную шашлычню, и где от большой цивилизации только вечернее электричество.
Панцирные койки, стеганные матрасы, детские одеяла, птицы и мыши, лес и озеро с ладонь, тишина и две большие собаки.
Стол, куда навалено салфеток, одноразовой посуды, открытых консервов зубьями наружу, пластиковых ванночек с корейской морковкой, колечками наструганного лука, хлеба всякого, бутылок с газировкой, чайных пакетиков и ободранного краем лаваша. Разделочная доска с мясной нарезкой поверх стакана и завернутая в газету рыба сбоку, годами замусоленный электрочайник, швейцарский ножик-открывашка и разномастные кружки всех времен и народов.
Или Тюмень. К Серж Хамоновичу и жене ево Галю. Послушать-покушать, побродить-поговорить, дачу-клубнику или зачарованно глядя на прогулочные катера безмолвно посидеть на набережной.
Доктор Лиза, их старшая, замуж выходят. Говорит, нужен дресс-код, иначе не можно и букетик не словишь.
Раз не пустят - тогда на кухне. Потрещим за самовары и фарфор, ферментацию иван-чая, клубничный джем или аквариумных рыбок, которыми Серый увлекался в детстве и которые приносили крупный доход в старых рублях. Пиво из советских кружек, ребрышки, железнодорожный хлеб, который берут в любую загранку, а потом курить под вытяжку в отдельном удобстве. Чтобы не было мучительно больно.
Back in the USSR