Я жду тебя, мой мальчик. Жду, прижавшись к мокрой от дождя кирпичной стене. Прячусь за железным контейнером, от которого пахнет разлагающейся органикой: прячусь тут от огней машины военного патруля, что проезжает мимо. Ты оставил меня в этом переулке, чтобы я мог нырнуть обратно в люк, если почую опасность, нырнуть туда, откуда мы недавно выбрались. Дождь, кажется, вот-вот пропитает мою одежду, и придавит ослабевшее тело к земле. Тут негде спрятать мои старые кости, от вездесущей влаги, мой мальчик, кроме той дыры из которой мы только что выбрались, да этого контейнера, но там, кажется, кто-то уже нашел последнее пристанище.
Как всегда, ты появляешься вовремя. Выбегаешь из подворотни через дорогу, проследив за последней синей вспышкой патрульной машины. Подходишь ко мне и спрашиваешь, не замёрз ли я, глядя на дрожь в руках. Но это другая дрожь, мой мальчик, – пальцы готовятся сыграть последнюю композицию на костяных клавишах, слушателями которой будут трущобы, подарившие мне тебя. Не грусти и не протестуй. Знаю, ты не любишь, когда я так говорю, но дай же старику посмеяться над скорой смертью, мой бесхитростный мальчик.
Ты ведешь меня через дорогу, испещренную морщинами, – следами страшных погромов, в которых бесследно исчезли твои родители. Ты говоришь, что патруль вернётся сюда лишь через час. И я тебе верю. Последние годы, ты был моими глазами и руками в этом краю голодного каменного забвения. Ты хорошо знаешь эти улицы, что стали стираться из моей памяти. Ты слышишь дыхание серо-красных развалин, что смотрят на свинцовое небо пустыми глазницами. Ты знаешь все крысиные тропы, знаешь каждую кроличью нору, что настолько же глубока, насколько и безумна. Ты умеешь оставаться незаметным среди бесчисленных подземных толп, среди хищных банд, что развелись тут в последние годы. Ты частичка этого мира, живая и хищная. Ты прекрасен, мой милый мальчик. Прошу, не смущайся моих слов, лучше достань датчик и прислушайся к этому треску. Это пение механических цикад тем громче, чем мы ближе к Здоровяку.
Как же ты упустил его, мой мальчик? Что же ты наделал? Нет, я уже не злюсь. Но я все ещё недоумеваю, как ты мог забыть закрыть дверь в самый важный момент? Усталость? Да, это я могу понять. Ты много работал последнее время. Жду не дождусь, когда же ты покажешь мне плод твоих стараний – то, ради чего ты предпринимаешь такие долгие вылазки в трущобы. Но все же, мой мальчик, открытая дверь? Такая глупость и такие страшные последствия… Ты смотришь на меня своими наивными глазами, мой бесхитростный мальчик. Конечно, я тебя прощаю.
Ты говоришь, что ещё ничего не случилось и мы всё ещё можем найти Здоровяка. И я тебе верю. Датчик трещит все сильнее, доказывая твою правоту. Ты ведёшь меня к одному из самых старых притонов. Два пятиэтажных корпуса, в которых раньше жили студенты военной академии, ныне служат убежищем для сотен алчущих не знаний, но забытия. Говоришь, что Здоровяк прячется в одном из корпусов, датчик же больше не трещит, а истерически пищит, куда ни направь.
Здоровяк вернулся туда, откуда мы его забрали, говоришь ты. Конечно. Стоило ему на секунду почуять волю, как он тут же поспешил обратно в эти сырые коридоры, заполненные синтетическим ядом, гнилостным запахом и грёзами, кипящими в огнях дешёвых разноцветных газовых зажигалок. Обратно, в этот уют неведенья, в эти катакомбы, куда больше не наведывается время, в коридоры, заполненные густой тоской по несбыточному.
Ты подводишь меня ко входу и просишь подождать. Раньше я бы принял это за дерзость, но теперь, когда я слаб, я понимаю, что ты заботишься обо мне, мой милый мальчик. Ты выключаешь датчик и прячешь его в карман. Да, у Здоровяка отменный слух благодаря моим препаратам. Он точно услышит этот писк. Ты достаешь пистолет, и надеваешь на него самодельный глушитель. Зачем он тебе мой мальчик? Ты собираешься убить Здоровяка? Убить не только мой, но НАШ шедевр? Ты говоришь, что в этих притонах теперь полно разных душегубов. И я тебе верю. В этом мире все меняется слишком быстро: улицы мутируют под едким дождём ничуть не хуже, чем люди, их населяющие. Я слишком долго не был в подлунном мире, мой мальчик. Я тебе верю. Ты показываешь мне другой пистолет, заряженный капсулой со стабилизатором клеточного роста и с пустой ячейкой под капсулу с «Альфой». Теперь я спокоен, мой мальчик. Да, в нужный момент я дам тебе «Альфу», но не сейчас. Нет, не уговаривай. Ты сам знаешь, что этот препарат я всегда держу при себе – так велика его сила.
Ты заглядываешь в пустой дверной проём, смотришь в темноту, примечаешь силуэты людей-кукол, что лежат обездвиженные наркотиками по углам, сидят в проходах, опустив бездумные – а может безумные до паралича - головы. Ты говоришь, что можно идти. И я иду за тобой. Иду сквозь широкий коридор, некогда уставленный мебелью, а теперь заваленный телами – живыми и полуживыми. В глубине здания темно, и ты включаешь фонарик, держишь его точно под пистолетом, готовый выстрелить в любого, кто помешает нам вернуть Здоровяка. Этот бледный кружок света выделяет среди пыли, мусора и неподвижных тел бледно-розовые сгустки. Кажется, что они и пенятся, и тлеют одновременно. Да, мой мальчик, тело Здоровяка начало меняться. Совсем скоро он преобразится до неузнаваемости, но ты это и сам знаешь. Не раз ты видел тех несчастных, что не получили вовремя дозу стабилизатора. Участь их незавидна. Тебе все еще снятся кошмары с кричащими сгустками бурлящей органики? Да, ты прав. Они стали жертвами нашей благородной цели. Но ты так и не сказал, снятся ли они тебе?
Мы проходим насквозь первый этаж, встречая тут и там, на стенах, на разбитых и выломанных дверных косяках следы Здоровяка. Он метался по комнатам, пытался найти что-то. Может быть, тот самый тёмный угол, из которого мы его забрали? Ту мрачную железобетонную утробу, в которой он хотел переродится бесплотным духом, оставив свое тело. Мы ведь потому и выбрали его в тот день, мой мальчик: его тело – оно уникально. Врождённая способность организма Здоровяка бороться с токсинами впечатляет до сих пор. Он вытерпел субмаксимальные дозы почти всех моих препаратов. Уникум. Такой же, как и ты, мой мальчик. Твой ум и его тело – вот рецепт совершенного человека. Вот та химера, что способна изменить мир будущего. Я знаю, что не увижу рассвета, знаменующего рождение сверхчеловека. Это также бесспорно, как и то, что ты станешь его творцом.
Ты замираешь возле аварийного выхода. Что привлекло твоё внимание, мой мальчик? А, вижу. Неужели та доза препарата подавляющего либидо недостаточна? Да, мальчик стремится стать мужчиной. Придется мне рассчитать заново дозу твоих лекарств. Но должен сказать, что даже сквозь фильтр из препаратов, что очистили мой мозг от прежних зависимостей, я вижу, что эта особа довольно красива. Да, ты прав. Возможно, она даже очень красива, учитывая в каком месте мы её нашли. Подснежник среди холодного пепла ядерной зимы.
Ты спрашиваешь, можем ли мы её исцелить? Может быть, мой мальчик. Но зачем? Я даже не уверен, что она жива. Ты хочешь проверить её пульс? Пожалуйста. Нитевидный? Ничего удивительного: жизни всех, кого мы тут видим, держаться на таких вот пульсирующих алых нитях. Кроме, конечно, Здоровяка. Его тело сейчас похоже на двигатель, что работает на всех оборотах, и вот-вот перегреется, без нашей с тобой помощи. Надо быстрее найти его, мой мальчик. Я вижу сожаление в твоих глазах. Ты что-то чувствуешь к этой особе? Уж ни к ней ли ты наведывался, под предлогом научных изысканий. Знаешь… даже будь у меня ампулы две «Альфы», мне было бы жаль тратить ампулу на такую как она. Ты сам знаешь, что у меня с собой всего одна ампула, мой мальчик, и она для Здоровяка. Молчишь? Злишься? Мне это не нравится - как только вернёмся, я увеличу дозу твоих препаратов.
Ты оборачиваешься на звук. Да, я тоже это слышал. Ты выключаешь фонарь и крадешься вдоль стены, переступая через тела, что бесформенными грудами возвышаются в озёрах лунного света, проникающего сквозь пустые окна. Я иду за тобой. Звук доносится со второго этажа. Лестница усыпана пустыми и смятыми консервными банками. Ты обходишь ловушки с кошачьей ловкостью, мне же приходится ступать вдвойне осторожно, ведь я уже не так ловок, мой мальчик.
На втором этаже вы перебегаем в первую пустую комнату, откуда просматривается весь коридор. Ты тоже слышишь этот смех? Это не Здоровяк. «Гиены», мой мальчик. Я знаю, как ты их ненавидишь. Но если у них Здоровяк, что если они поймали его и теперь потрошат в надежде на то, что за его органы они получат больше обычного? Стоит подобраться к ним осторожно, но ты и сам это понимаешь. Ты отдаешь мне пистолет с глушителем, но я знаю, что мне он не понадобится. Знаю также хорошо, как и то, что эти отбросы тебе неровня. Я вижу, как блестит клинок трофейного армейского ножа в твоих руках. Кажется, холодным блеском вторят и твои глаза, мой мальчик. Ты говоришь мне, чтобы я спрятался за перегородкой, а сам продолжаешь следить за коридором, в котором показались «гиены».
Ты говоришь, что их четверо, каждый несёт по мешку. На головах горят фонари. Этот их смех при дыхании, который на самом деле является следствием деформации гортани от постоянного ношения ларингофильтра, становится все ближе. Как только они подходят достаточно близко, ты бросаешься на них. Эффект неожиданности работает на тебя. Ближайшую «гиену» ты убиваешь анатомически точным ударом в сердце. Пока остальные пытаются сориентироваться в узком коридоре, ты ранишь в горло второго потрошителя, тот прижимается к стене и скатывается по ней, держась за горло. Он больше не смеется, а глухо клокочет кровавыми брызгами. В скачущих лучах ламп ты уворачиваешься от размашистых ударов паникующих «гиен», но кажется один удар все-таки достигает тебя, ты шумно выдохнул, на миг ушел в сторону и вот один за другим фонари «гиен» падают на землю и освещают алые лужи, растекающиеся по холодному и грязному полу.
Отдохни, мой мальчик. Сделай глубокий вдох. Ты все сделал правильно. С хирургической точностью и хладнокровием. Ты ранен? Дай осмотрю тебя. Нет – это чужая кровь. Вот, вытри лицо. Хотя, позволь я, ты так только сильнее измажешься. Ну вот. Теперь лучше. Как ты? Возьми мою флягу – попей. Я пока посмотрю, что они несли в мешках.
Нет, мой мальчик. Это не Здоровяк. Органы обычного размера. Тут легкие и печень. В другом пакете почки и, кажется, сердце. Они так и не научились правильно вырезать органы. А вот тут мозг. Смотри, тут киста в правом желудочке. А вот это кажется… да, ты прав, что-то злокачественное. Ты только посмотри на эти бугры. Очень похоже на орехи. За такой мозг много бы не дали. Плохой улов, что скажешь? Думаю, у этих парней день в целом не задался. Рад, что ты смеешься, мой мальчик. Значит, ты пришел в себя. Пистолет? Конечно, возьми. Видишь, я даже не снял его с предохранителя – так я в тебе уверен.
Ты спрашиваешь, что такое «орехи», мой мальчик? Это нечто съедобное и твёрдое. Нет, ни один эрзац из тех, что нам доступны, не похож на орехи. Остались ли они еще где-то в подлунной мире? Может быть, а может и нет.
На шум, поднятый дракой, никто не приходит. Корпус снова погрузился в токсическую дрёму. Ты снова идёшь впереди, держа перед собой пистолет с фонариком. Что скажешь, мой мальчик? Кажется, Здоровяка здесь нет, хотя вокруг полно следов его распадающегося тела. Ты достаешь датчик и вопросительно смотришь на меня? Хочешь рискнуть? Время поджимает, мой мальчик. Думаю, риск того стоит.
Ты нажимаешь на кнопку и выкручиваешь рукоятку. Датчик протяжно пищит, ты уводишь его чуть в сторону в направлении одной из комнат и он срывается на визг. Ты выключаешь датчик и направляешься туда. Не забудь, мой мальчик, мы должны вернуть Здоровяка живым, иначе все наши труды будут напрасными. Да, держи второй пистолет наготове.
Ты заходишь в комнату. Зовешь меня. Здоровяка нет, зато на полу мы находим растерзанного бедолагу. Это не «гиены», точно. Кажется, его разорвал крупный зверь. Внутренности несчастного больше походят на кашу из костей и мяса. Здоровяк пытается компенсировать распад тела путём каннибализма. Интересно, правда? Но это и настораживает. Видимо, даже его уникальное тело не способно слишком долго сдерживать распад тканей без стабилизатора клеточного роста. Нам стоит поторопиться, мой мальчик, пока нам ещё есть, что спасать.
Ты выходишь на балкон и зовешь меня. Тонкий луч твоего фонаря находит в окне соседнего корпуса большую мясистую фигуру, похожую на гориллу, которую ни то побрили и облили кипятком, ни то сняли шкуру. Вот и Здоровяк. Мышцы его клубятся на глазах, раздуваются пузырями и лопаются. Хорошо, что мы не разозлили его сигналом нашего датчика, мой мальчик. Он сидит к нам спиной и пожирает очередную неподвижную сомнамбулу. Как думаешь, он умер прежде, чем Здоровяк до него добрался? Мы бежим на первый этаж, уже не обращая внимания на осторожность. Надо как можно быстрее стабилизировать Здоровяка.
Ты спускаешься быстрее меня и бежишь по коридору к аварийному выходу. Да, так мы быстрее доберёмся до второго корпуса. Но почему ты замер, мой мальчик? И зачем ты поднял руки? Да, теперь и я увидел их, а они увидели меня. Военный патруль. Двое солдат. Может, их привлекли «гиены»? Может, они видели Здоровяка, когда он пробегал по двору притона? Не надо мальчик, брось пистолет. Делай, как они говорят. Я не переживу потери сразу двух моих шедевров. В лучах фонарей, прикреплённых к их винтовкам, я вижу твое тело. Прекрасное и юное, рождённое среди таких же пустых коридоров, заполненных медленной галлюцинаторной смертью. Они говорят нам подойти поближе. Послушаемся их. Тебя они не знают, мой мальчик, не бойся. А вот моё лицо может быть им знакомо, кажется, пару месяцев назад награду за мою голову увеличили ещё вдвое. Видишь, тот слева, кажется, узнал меня. Вот он уже тянется к рации, чтобы запросить для нас спецтранспорт. Как же она пищит, эта его рация. Ужасный звук. Режет уши, правда, мой мальчик? Вижу в твоих глаза смятение. Да, мы подумали об одном.
Слышишь, что-то упало на втором этаже? Они хотят знать, кто там? Скажи им мальчик. Скажи им, что там их смерть. Солдат снова тянется к рации, но теперь он хочет вызвать подкрепление. И опять переговорное устройство взвыло на языке радиоволн, что так раздражал чувствительный слуховой аппарат Здоровяка. Тяжелый топот звучит над нашими головами. Солдаты пятятся назад, в надежде успеть занять позиции снаружи, но Здоровяк обрушивается на них из окна второго этажа всей своей кипящей массой, погребая под собой. Его тело уже не имеет строгой формы, оно меняется на глазах, разрастается кучей псевдоподий, лжеконечностей, что тут же распадаются, растекаются бледно-розовой массой.
Не медли, мой мальчик. Действуй, пока Здоровяк отвлечён. Что же ты стоишь? Почему не стреляешь?! Ты обречённо смотришь на разбитую капсулу с клеточным стабилизатором, что разбилась от того удара «гиены», единственного удара, что ты пропустил. У нас больше нет шанса вернуть Здоровяка. Теперь мы должны спасать не его, а себя самих. Ты хватаешь пистолет с глушителем, но Здоровяк уже здесь. Он сбивает тебя с ног, точно нелепую помеху. Он бежит ко мне, спешит к создателю. Теперь выбора нет: нужно стрелять ему в голову, мой мальчик, иначе с ним не справиться.
Но ты не успеваешь. Удар Здоровяка сбивает меня с ног. Я влетаю в стену, слышу, как что-то громко лопается, трещат кости. Я больше не могу пошевелиться. Здоровяк берёт меня, как игрушку и тащит к своей уродливой морде. Мой мальчик, ты приходишь на помощь слишком поздно. Голова здоровяка вздрагивает, затем ещё и ещё, а коридор позади него несколько раз зажигается короткими вспышками. Безумный взгляд здоровяка тускнеет. Затем голова вздрагивает в последний раз, гипертрофированный от бесконтрольного роста глаз Здоровяка разлетается - последняя пуля проходит насквозь. Она летит мимо, забрызгав моё лицо фонтаном из кусочков дроблёной кости, крови и мозга. Здоровяк выпускает меня из огромных рук, мы падаем на пол.
Ты убираешь с меня массивную руку мутанта. Осматриваешь моё тело. Что такое, мой мальчик? Перелом шеи? Сущий пустяк, ведь у нас есть «Альфа», да, мой мальчик? Возьми ампулу, заряди в пистолет и выстрели в меня. Этого хватит, чтобы стимулировать заживление. Да, вот в этом кармане. Не медли, же, мой мальчик. Куда ты смотришь? Я ведь тут, прямо у твоих ног. Лежу также, как ты лежал некогда у ног моих. Ослабленный, уязвимый, распростёрся среди долины смертной тени. Куда ты уходишь? Что в той комнате, мой мальчик? Ах, кажется, понял. Ну вот, ты несешь её на руках. Ампула в пистолете пуста. Ты решил потратить «Альфу» на неё? Предпочёл меня ей? Как же я это упустил. Кажется, понимаю…
Побег Здоровяка не был случайностью, да, мой мальчик? Ты это спланировал? И даже стычка с «гиенами» не нарушила твой план. Теперь ты несёшь её на руках, точно невесту и даже не смотришь назад, точно меня тут и нет. Точно человек, подаривший тебе жизнь, сотворивший твоё будущее, не лежит на холодном полу с перебитым позвоночником. Ты прекрасно знаешь, что без «Альфы» жизнь покинет мое тело быстрее, чем ты успеешь вынести свою избранницу под холодные и тяжелые капли дождя.
Обернись хоть на миг, чтобы я мог запомнить твои глаза!
Хитрый, хитрый мальчик…