Невозможно в одну публикацию вместить рассказ о самой значимой, самой любимой роли Владимира Высоцкого. Начало здесь:
Репетиции "Гамлета" шли целый год. Шли трудно. Король ссорился с Королевой, Королева была недовольна Гамлетом, Гамлет раздружился с Королём, а режиссёр был недоволен всеми актёрами сразу и Гамлетом в частности. Наверное, Владимиру Высоцкому доставалось больше всех едких, язвительных замечаний - не в той одежде явился на репетицию, не там прошёл, не так сказал... Все же помнят этот диалог: "Гул затих, Я вышел на подмостки..." - "Вышел? Ну а теперь зайди обратно!" И заходил, и начинал заново...
Тем не менее, спектакль родился, набирал обороты, интерес к нему не падал не только в Москве, но и за границей. Вениамин Смехов в своей передаче, посвященной этому спектаклю, рассказывал об этом феномене:
— Например, «Гамлет» на Таганке переписал заново легенду о самом знаменитом герое Шекспира. Принято считать, что о Гамлете образованные люди знают всё. Поэтому после премьеры многие образованные говорили, что успех Высоцкого — это успех популярнейшего барда, а никак не принца Датского. Премьеру "Гамлета" мы сыграли осенью 1971 года, а через пять лет спектакль был показан на мировом БИТЕФе (Белградском театральном фестивале). И независимое жюри - независимое хотя бы потому, что в творчестве Высоцкого оно было, так сказать, "не копенгаген", - это жюри выдало 3 первых премии: двум корифеям европейской режиссуры Питеру Бруку и Роберту Уилсону и Гран при №3 получил спектакль "Гамлет" Юрия Любимова, Давида Боровского и Владимира Высоцкого.
Чем же удивил Гамлет Высоцкого? Острота мысли - до ожога, оголенность нервов - до кошмара, саркастический юмор - до самоистязания, и все это при идеальном прочтении стихотворной музыки Шекспира".
В одном из интервью B.C. Высоцкий сказал так: "Мне повезло, что я играл Гамлета, находясь именно в том возрасте, который отмечен у датского принца Шекспиром. Я чувствовал себя его ровесником. Мне это помогло. Я думал: может быть, мировоззрение людей в сущности складывается одинаково. Мой возраст помогал мне правильно оценить поступки и мысли принца. Мы ставили "Гамлета" так, как вероятно этого захотел бы сам Шекспир. Режиссеру, всему коллективу хотелось поставить эту трагедию так, чтобы Шекспир был рад. Во-первых, мы отказались от пышности. Было суровое время. Свитера, шерсть - вот что было одеждой. Добились того, что даже занавес играл: он был то нормальным занавесом, то олицетворением судьбы. Его крыло сметало людей в могилу, он становился символом бренности жизни. Я играл не мальчика, который не знает, что ему нужно, он воспитывался с детства быть королем. Он был готов взойти на трон, но он был раздвоен. Он вырывался из того мира, который его окружает - он высоко образован, может быть мягок. Но ему надо действовать методами того общества, которое ему претит, от которого он оторвался. Вот и стоит он одной ногой там, а другой тут". И в другом интервью добавил: "Вот так что я сам совсем не принц датский, я его не играю, потому что я не знаю, какой он был и какие принцы. Мы пытаемся это немножко понять, что век был жестокий, что люди ели мясо с ножа, что спали на шкурах, воевали, было много крови, поэтому век был жестокий очень. И вообще, Гамлет-то — он принц, и он готов на трон, он готов уже стать главой государства, если бы он не учился в университете и не стал задумываться о том, имеет ли смысл жить в таких условиях, в какие он вернулся. В общем, вот в этом есть только, наверное, принц, что он властный, что он знает, что вокруг него будут ему люди подчиняться, поэтому разговаривает он тихо с людьми, зная, что его будут слушать — вот в этом что-то есть".
Всё это осмысление роли, размышления о её сути, о судьбе принца датского, вылились в строки стихотворения, которое автор назвал "Мой Гамлет".
Я только малость объясню в стихе,
На всё я не имею полномочий...
Я был зачат, как нужно, во грехе, —
В поту и в нервах первой брачной ночи.
Я знал, что, отрываясь от земли, —
Чем выше мы, тем жёстче и суровей.
Я шел спокойно прямо в короли
И вёл себя наследным принцем крови.
Я знал — всё будет так, как я хочу.
Я не бывал внакладе и в уроне.
Мои друзья по школе и мечу
Служили мне, как их отцы — короне.
Не думал я над тем, что говорю,
И с лёгкостью слова бросал на ветер —
Мне верили и так, как главарю,
Все высокопоставленные дети.
Пугались нас ночные сторожа,
Как оспою, болело время нами.
Я спал на кожах, мясо ел с ножа
И злую лошадь мучил стременами.
Я знал, мне будет сказано: «Царуй!» —
Клеймо на лбу мне рок с рожденья выжег,
И я пьянел среди чеканных сбруй.
Был терпелив к насилью слов и книжек.
Я улыбаться мог одним лишь ртом,
А тайный взгляд, когда он зол и горек,
Умел скрывать, воспитанный шутом.
Шут мёртв теперь. Аминь! Бедняга Йорик!
Но отказался я от дележа
Наград, добычи, славы, привилегий.
Вдруг стало жаль мне мёртвого пажа...
Я объезжал зеленые побеги.
Я позабыл охотничий азарт,
Возненавидел и борзых, и гончих,
Я от подранка гнал коня назад
И плетью бил загонщиков и ловчих.
Я видел — наши игры с каждым днём
Всё больше походили на бесчинства.
В проточных водах по ночам, тайком
Я отмывался от дневного свинства.
Я прозревал, глупея с каждым днём,
Я прозевал домашние интриги.
Не нравился мне век и люди в нём
Не нравились. И я зарылся в книги.
Мой мозг, до знаний жадный как паук,
Всё постигал: недвижность и движенье.
Но толка нет от мыслей и наук,
Когда повсюду им опроверженье.
С друзьями детства перетёрлась нить, —
Нить Ариадны оказалась схемой.
Я бился над словами «быть, не быть»,
Как над неразрешимою дилеммой.
Но вечно, вечно плещет море бед.
В него мы стрелы мечем — в сито просо,
Отсеивая призрачный ответ
От вычурного этого вопроса.
Зов предков слыша сквозь затихший гул,
Пошёл на зов, — сомненья крались с тылу,
Груз тяжких дум наверх меня тянул,
А крылья плоти вниз влекли, в могилу.
В непрочный сплав меня спаяли дни —
Едва застыв, он начал расползаться.
Я пролил кровь, как все, и, как они,
Я не сумел от мести отказаться.
А мой подъём пред смертью — есть провал.
Офелия! Я тленья не приемлю.
Но я себя убийством уравнял
С тем, с кем я лёг в одну и ту же землю.
Я Гамлет, я насилье презирал,
Я наплевал на Датскую корону.
Но в их глазах — за трон я глотку рвал
И убивал соперника по трону.
А гениальный всплеск похож на бред,
В рожденье смерть проглядывает косо.
А мы всё ставим каверзный ответ
И не находим нужного вопроса.
Варианты, черновики: https://vk.com/page-50031359_46631074
Специалисты датируют это стихотворение апрелем 1972 года. Но, выступая на мексиканском телевидении, он читает этот текст с листа. У меня возникает вопрос: Высоцкий возил с собой беловик стихотворения, написанного 5 лет назад? Или восстановил его по памяти, готовясь к записи? Или только что закончил работу над ним? В черновиках нет некоторых строф вовсе, а строфа с главным вопросом, мучавшим Гамлета-Высоцкого имеет почти десяток вариантов.
53-56. а. Но здравый смысл подчас рождает бред
И мы горстями мечем в сито просо,
Отсеивая призрачный/вычурный ответ
От призрачного этого вопроса
б. Но здравый смысл [так похож на] бред
[А человек бросает в сито просо,
Выискивая вычурный ответ,
Стремясь обман отсеять от вопроса]
в. Но гениальный всплеск похож на бред,
А мы горстями мечем в сито просо,
Отсеивая призрачный ответ
От вычурного этого вопроса.
г. Но гениальный всплеск похож на бред.
[В зачатьи смерть проглядывает косо.
А мы стремимся выделить ответ
Из вычурного этого вопроса].
д. Но вечен вздор, как вечно море бед,
И человек, просеивая просо,
Всё ставит этот призрачный ответ
И не/[Всё] находит нужного вопроса.
е. [Но вечно существует/плещет] море бед,
А человек просеивает просо,
Всё ставит этот вычурный ответ
Не находя [реального] вопроса.
ж. [С зачатья человечество нудит,
Корпит над этой баснею из басен.
Но это так печально, что висит
Вопрос, который и ребёнку ясен].
з. [Вот/Хоть у золы довольно мрачный вид,
И всем известно, что цветок прекрасен/ Хотя все знают, что цветок прекрасен
Но это так печально, что висит
Вопрос, который и ребёнку ясен].
Вопрос, который ясен и ребёнку - это примитивная трактовка "быть или не быть" как "жить или умереть". Но ведь ни Гамлет, ни Шекспир, ни Высоцкий так вопроса никогда не ставили. Конечно, жить. Но как, на каких условиях? Насколько можно отказаться от себя, мимикрировать под окружающую действительность и какую цену придется за это заплатить? И готов ли ты платить? И самое главное, сможешь ли ты после этого "быть"? И именно это Высоцкий раз за разом объясняет в своих интервью. Это же играет каждый раз на сцене. И об этом же говорит в стихах. И именно об этом гениальнейшие заключительные строки:
А мы всё ставим каверзный ответ
И не находим нужного вопроса.
И это действительно гениальные строки, никто меня не переубедит в обратном.
Спасибо, что прочитали. Надеюсь увидеть Вас снова. Другие публикации канала можно найти здесь: Каталог статей "Стихии Высоцкого" . Лайки, подписка и корректные комментарии тоже лишними не будут.
