Одно за другим зацветают в садах Баскала вишневые деревья. За несколько дней древнее горное село пробуждается после зимы вместе с окружающей природой. Застать и увидеть своими глазами момент волшебного преображения – большая удача.
Ранним утром холодный молочный свет разливается по пустым улицам. Мощенная камнями дорога петляет, спускается вниз, поднимается наверх и упирается в мечеть, у стены которой растет тысячелетняя расщепленная чинара – в ее полом нутре диаметром семь метров когда-то, говорят, даже была чайхана.
Резкий клекот птицы разносится эхом по окрестным горам, погруженным в молчание. В ответ ветер доносит далекое блеяние овец из отары, что пасется где-то внутри облака, лежащего в горной ложбине. Всё, больше ни звука.
Совсем скоро, в конце весны, начнут приезжать бакинские дачники, оживут многие дома, потянет дымком мангалов; появятся туристы, и баскальцы будут предлагать им импровизированные экскурсии по своим владениям; развернется на площади шумный базар. Пока же Баскал, как и другие азербайджанские горные села, кажется неприветливым – от любопытных глаз всё скрыто камнями. Но из-за глухих заборов то тут, то там с детским восторгом высовываются непослушные ветки, обсыпанные белоснежными и розовыми цветами, – сиюминутное тянется заглянуть через плечо вечности, разглядеть, что впереди.
Так и нам нестерпимо хочется нырнуть, пригнув голову, в одну из этих низких, выкрашенных в небесно-голубой цвет дверок, чтобы оказаться по другую сторону Баскала – там, где живут простые люди, пьют чай, смеются и рассказывают истории. «Можно к вам? Не помешаем?» – «Заходите, заходите! У нас никто никому не мешает. У нас или в гости ходят, или дома сидят».
В Баскале дома кажутся странными, как будто не деревенскими – каменные башни в несколько этажей, многие даже с балконами. В домах этих, крытых рыжими, словно крашенными хной жестяными крышами, всегда жили ремесленники и торговцы, поэтому дворы не приспособлены ни для держания скота, ни для огородов. Баскальцы рассказывают, что у них испокон веков не было своих овощей – всё привозили на продажу жители окружающих деревень.
Под мощенными булыжниками улицами – такими узкими, что и машина не всякая проедет, – скрывается древняя система подземной канализации. Точный возраст ее неизвестен, но очень похожую систему Лагича (он чуть выше в Исмаиллинских горах) ученые датировали VI веком. Баскал же основан на два века раньше.
Баскал и Лагич вообще часто упоминают вместе: они примерно одного возраста, расположены относительно недалеко друг от друга (а если вы птица, так и совсем рукой подать). Но при сравнении два горных села Исмаиллинского района опровергают общее заблуждение «если вы видели одну деревню, вы видели их все».
Начать с того, что в Лагиче говорят на татском языке, а в Баскале – на диалекте, похожем на тебризский. Лингвисты вообще могут многое рассказать о том, как в горных районах Азербайджана, где между долинами не было никакого сообщения, сформировались совершенно оригинальные, не похожие друг на друга языки.
В Лагиче, на весь восточный мир знаменитом своими медниками, дни напролет стоял звон. А в Баскале было тихо – его слава заключалась в шелке. Точнее, в шелковых платках-кялагаях. Баскальский шелк был ярким, радостным, легким, как тень, и таким тонким, что большой платок, как в сказке, проходил через игольное ушко. Кялагаи был у каждой азербайджанской женщины, и платок, который она выбирала, мог рассказать о ее характере, происхождении, статусе. По тональности цвета, масштабу и типу рисунка (павлины, солнце, звезды, листья, колосья, розы, маки, гвоздики, ирисы, цветы граната и айвы) в старые времена узнавали кялагаи из Шемахи, Гянджи и Карабаха... На баскальских была бута – стилизованное изображение огня.
В Баскале верят, что сами кялагаи – как идея – начались именно отсюда. И сегодня можно заглянуть в мастерские, где неокрашенный шелк обрабатывают старинными способами. Сначала ткань до мягкости вываривают в большом чане; затем наносят узор печатью со смесью парафина и солидола, заменившей в наше время пчелиный воск; потом опускают платок в котел с краской (рисунок под воском остается неокрашенным); наконец, варят в третий раз, чтобы смыть всё лишнее. В Баскале до сих пор используют натуральную краску, добываемую из кустарника сараган: его ветки расщепляют и варят. Если опустить в отвар сарагана белый платок, то в зависимости от способа окрашивания он получится либо желтым, либо серым, либо черным, либо коричневым, либо золотым.
Окрашивание – наиболее сложный этап в процессе изготовления кялагаи. Главная ценность в Баскале – 500-летние восковые печати, которыми наносят на шелк древние узоры.
Самое сильное эстетическое впечатление, которое можно увезти отсюда, – шелковые кялагаи, вывешенные на просушку среди цветущих вишневых деревьев. Облетают снегопадом нежные лепестки, трепещет на ветру, как паруса, бестелесная ткань, на небо, как часто бывает в горах, стремительно набегают грозовые весенние тучи…
В Баскале сохранилось несколько исторических древностей: мечеть XI века, другая мечеть XIVвека, баня XVI века. Про последнюю легенда рассказывает, что вся вода в ней благодаря хитрой системе желобов согревалась одним поленом, и даже полы становились горячими, отапливая в холодные зимние месяцы все сооружение. Если отправиться из города в сторону села Сулут, можно дойти до развалин крепости Xвека – ее называют «замок сорока девушек». Сейчас мало что напоминает о былом величии, о временах, когда крепость была гаремом ширванских ханов и в каждой из 40 комнат держали по красавице. Руины этих комнат теперь поросли деревьями, но каменная кладка крепка как прежде.
Что еще увидеть в Баскале весной? Проплывающие мимо (и иногда сквозь тебя) облака; горные источники с «легкой», как говорят здесь, хрустальной водой; притихшие леса на склонах окружающих гор. В это время года деревья заняты важным делом, и, если прислушаться, можно различить шелесты и шорохи, с которыми разворачиваются на ветках клейкие почки.
Текст: Елена Голованова
Журнал "Баку"