Аня сидела на лавочке, в окружении подружек, хлопая стоптанной босоножкою по грязной пятке – они опять бегали на реку, а потом шли по горячей дороге до дома, держа обувь в руках и помахивая из стороны в сторону, чтобы просушились – им запрещали туда ходить с тех пор, как Алена, жена Мишки Еремеева, не справилась с течением и утонула. Речка вроде и мелкая была, но с давних пор про нее говорили – проклятое место, сколько уж людей она сгубила.
Юлька достала из кармана горсть семечек и рассыпала по ладошкам. Шелуху они бросали прямо под лавку, хотя баба Тася сто раз их за это ругала. Но Ане было все равно – через месяц она с родителями переезжала в город, и не будет больше никакой бабы Таси, коровьих лепешек перед оградой, уличного туалета… Аня будет городская.
Подошли мальчишки с красными облупившимися носами, не привыкшими еще к летнему солнцу, расхлябанные и будто бы безразличные.
- Может, на речку сходим? – спрашивает Борька.
- Мы уже там были, - лениво отвечает кареглазая Настя – на щеках у нее ямочки, и когда она улыбается, Борька всегда краснеет.
Аня скосила глаза на Вовчика, размышляя – решится он ей что-нибудь сказать или нет. Целый год они в эти переглядки играют – надоело, сил нет. Настя, угадавшая ее мысли, вдруг громко говорит:
- Анька, а ты бы за кого из них замуж вышла, если бы в деревне осталась?
Вовка бросает на нее быстрый взгляд, и Аня невольно краснеет. Хочется ударить зловредную подругу в бок, но она сдерживается. Вместо этого, судорожно ищет ответ, оглядываясь по сторонам, словно как на уроке биологии, кто-то ей может подсказать. Напротив на колонке Мишка Еремеев набирает два ведра воды – лицо его покрыто рыжеватой щетиной, одна штанина порвана, волосы отрасли и закрывают глаза, даже кепка не помогает.
- Да вон, за Мишку, - вдруг звонко отвечает Аня, радостная, что нашла такой изящный ход. Мишка, услышав свое имя, оборачивается.
- Дядь Миш! – кричит ему Настя, хотя он старше всего лет на десять. – А ты Аньку замуж возьмешь, когда она вырастет?
От этих Настиных слов Аня вдруг смущается – все знают, что он, как овдовел, ни на кого в деревне и не смотрит, тоскует он, не может забыть свою Алену. Но Миша вдруг улыбается, включается в их игру, словно догадывается, что Аню нужно спасать.
- А отчего нет – возьму. Девушка она серьезная, не то что ты.
Настя обижается и надувает свои пухлые губки. Аню же охватывает какой-то кураж, и она кричит весело:
- Только не забудь! Жди меня, слышишь?
Миша кивает, подмигивает ей, берет ведра с водой и уходит. Борька хохочет, Ленка и Настя вторят ему, один Вовчик так и стоит серьезный, стучит ботинком по камню, торчащему из земли.
За весь месяц Вовка так ничего и не делает, и Аня понимает – все, ничего у них уже не будет, она уедет и больше никогда не увидит Вовку. От этих мыслей в носу щекотно, и Аня сердится на саму себя, на Вовку, на родителей, которые увозят ее отсюда…
Накануне отъезда, когда Аня собирает последние ягоды малины с кустов и кладет их себе в рот, стараясь запомнить этот сладкий вкус ее детства, ее лета, жизни, которая никогда больше не повторится, между прутьями ограды появляется лицо Вовки. В груди становится горячо, голос куда-то пропадает.
Вовка протягивает сжатую ладонь, открывает ее - там лежит монетка с аккуратной дырочкой. Монетка необычная, Аня никогда таких не видела.
- Что это? – хриплым шепотом спрашивает она.
- Брат привез из экспедиции. Это древняя монета, он стащил ее для меня. Ну а я, это… Тебе, на память.
Аня смотрит ему прямо в глаза, обычно такие ясные и голубые, но сейчас из-за расширившихся зрачков почти черные.
- Спасибо, - говорит она и берет монетку. В отверстие продета тонкая веревка, и она надевает ее себе на шею. Монетка повисает чуть ниже ключиц, она еще хранит тепло его ладони, и от ее прикосновений Аню почему-то морозит.
Они долго молчат, потом Аня говорит:
- У меня для тебя ничего нет.
Она беспомощно оглядывается, и тут догадывается - набирает в ладошку ягод, протягивает Вовке. Он берет ягоду, но не ест сам, а подносит ее к губам Ани, и она съедает ягоду, чувствуя легкое касание его пальцев. Сердце колотится как бешеное.
- Ты будешь мне писать письма? – спрашивает он.
- Буду! – радуется Аня и злится на себя, что она до такого не догадалась.
С тех пор вкус малины стал для нее вкусом их несказанного обещания помнить друг друга.
Они долго переписывались. Сначала неуверенно и сухо, потом, наоборот – откровенно, обмениваясь клятвами и признаниями. А в выпускном классе, Аня влюбилась. По-настоящему, в мальчишку с курсов, куда она ходила, готовясь к экзаменам в архитектурный. И сказать об этом Вовчику она не смогла – перестала ему писать, а его письма, даже не распечатав, складывала в тумбочку.
Но она его никогда не забывала, и все еще носила монетку как талисман, который оберегает ее от разных невзгод. Он и правда помогал – с ним она на отлично сдала экзамены и поступила в институт, она надевала его в дни сложных зачетов и опасных ночных прогулок. Никогда он ее не подводил, и, может, именно потому, что она забыла талисман дома, все это с ней и случилось.
С Майклом они встречались уже два месяца: сначала шли ужинать в кафе, потом шли в крошечную квартиру, которую он снимал недалеко от парка, в котором они гуляли уже позже, в легком летнем сумраке. Почему-то Аня была уверена, что он здесь надолго, а теперь, встретив ее – навсегда, но в один из таких вечеров Майкл был особо нежен и романтичен, а потом сказал:
- Малыш, я завтра возвращаюсь в Нью-Йорк…
Эти слова оглушили Аню. Она вспомнила, как бабушка говорила – «от твоих слов у меня дыра в сердце». Оказывается, бабушка была права, в сердце и правда появляются дыры. Аня даже прижала руку в груди – ей казалось, что из нее тонкими струйками уходит жизнь.
А через две недели она поняла, что беременна, когда третий день подряд завтрак оказался не принят ее желудком, и она, стуча зубами от страха, пошла делать тест в прокуренном туалете общежития, куда пришла к подружке Свете, у которой всегда был про запас тест.
Слово аборт пугало ее больше, чем отчисление из института и мамина ругань. Когда ей было лет семь, она слышала, как мама в подробностях обсуждает эту процедуру с бабушкой, которая называла это грехом, а мама спорила, что никакой не грех, и сердце у ребенка еще не бьется. А Аня знала, что бьется, им в старших классах фильм показывали. Поэтому она ни за что не убьет своего ребенка.
Мама была в ярости.
- Тебе год доучиться осталось. Год! Сколько мы в тебя денег вбухали, ты представляешь?
- Я доучусь, - тоненьким, каким-то детским голосом сказала Аня, но мама перебила ее, вопрошая, кто будет сидеть с ребенком, когда она будет учиться. Папа ушел от них два года назад, маме пришлось выйти на вторую работу, чтобы хоть как-то выживать одной с тремя детьми.
Когда же мама узнала, что ребенок от Майкла, ее рот превратился в тонкую ниточку, и она процедила:
- Я завтра запишу тебя к врачу.
Аня упала на свою кровать, пытаясь заглушить рыдания подушкой. Когда ее рука коснулась чего-то круглого, она сразу поняла – это талисман. Она достала его, надела, вытерла тыльной стороной ладони мокрые глаза. Внезапно она поняла, что нужно делать – она поедет к Вовке, к ее Вовке, которому обещала, что они будут вместе и поженятся, как только ей исполнится восемнадцать лет. Да, она немного припоздала, но, может, он все же ждет ее.
В глубине души она понимала, что это глупо, детский каприз, ну кто будет ждать ее столько лет? Но если она сейчас останется с мамой, неизвестно, получится ли спасти этого ребенка.
Рано утром, пока мама еще спала, Аня выскользнула из квартиры и поехала на вокзал, где купила билет до деревни, в которой не была уже семь лет…
Другие мои рассказы:
Аритмия