Минуло два года со дня смерти Александра Кабакова, но, кажется, что наш с ним разговор не закончен до сих пор, во всяком случае для меня. А этот текст был написан тогда же.
В 1981 году у меня на 16-й полосе Литгазеты опубликовали три рассказа, один из которых был довольно увесистым. Я уже всерьез раскатал губы на премию «Золотой теленок», мечту каждого юмориста, но тут вдруг появился на этой полосе рассказ никому неизвестного Александра Кабакова «Остановите музыку», и я понял, что мне не светит. Это была никакая ни сатираиюмор, а самая что ни на есть настоящая классная проза. Как когда-то прогремевший горинский «Остановите Потапова». А к концу 81-го мы сразу и резко задружились. Тогда он еще не был иконой стиля, не было этих твидовых пиджаков с закосом под американского профессора и фланелевых брюк. Нормальный высокий чувак, чуть сутуловатый, близорукий, с очень хорошей улыбкой.
Это уже много позже он примерил на себя маску с трагически опущенными уголками губ, да так в ней и оставался до последних дней. Я не помню точно, где мы с ним познакомились. Скорее всего в кабинете Льва Новоженова, завотделом сатиры и юмора «Московского комсомольца». У меня там вовсю печатались стишки и веселые рассказики, а у него сразу пошли большие рассказы, из которых позже родился «Бульварный роман». Спустя короткое время в газете «Гудок», где он работал, появилась своя сатирическая полоса «Клуб Ильфа и Петрова», а с ней, разумеется, и авторы, люди, за редчайшим исключением, пьющие. В крохотной комнате дым во всех смыслах стоял коромыслом. Мат-перемат, густо пропитанный антисоветчиной. И то сказать, времена за окном, которого, кстати, не было, стояли тухлые.
В 1982 году мы оказались на Всесоюзном совещании молодых писателей-сатириков, кажется в Малеевке. Там-то он и прочитал первую вещь из своего цикла «Подход Кристаповича». А еще через пару лет, собрав у себя дома друзей, последнюю – «Вам отказано окончательно», крутейший антисоветский экшен, за который вполне тогда можно было огрести реальный срок. А между ними еще была и «Линда с хлопками» с тем же героем, и ностальгическая повесть «Кафе «Юность», стильная отсылка к Аксенову, с которым дружил еще по джазовым делам.
.
А потом грянул «Невозвращенец», в одночасье сделавший его всемирно знаменитым, весьма средняя, надо отметить вещь, но по голове автору она ударила довольно крепко. В какой-то момент он, похоже, и сам поверил в свой дар предвидения. Когда я ему напомнил однажды, что различные сценарии развития событий – развал Союза, голодные бунты, неконтролируемое приобретение оружия, военная диктатура – все это проговаривалось на заседаниях «московской группы», где он сам присутствовал как журналист, мой друг вытаращил на меня глаза.
Потом романы стали выходить один за другим, где-то по одному в год. Писались они от первого лица, эдакого русского Рэмбо, а сам Саша, по природе мягкий и сентиментальный, видимо, как-то подпитывался от своего героя. Прочитав очередной такой роман, я немедленно его забывал, и перечитывал в десятый раз мои любимые ранние вещи.
А потом вышел роман «Все поправимо», книга честная, горькая, как-то по-трифоновски безнадежная, а Юрия Валентиновича он всегда почитал за образец, и стало понятно, что мы имеем дело с по-настоящему большим писателем. А еще через год дивные, невероятно смешные, при том, что сам Кабаков шутил, как правило довольно топорно, «Московские сказки». Последний раз я прочел их этой зимой.
Наши отношения складывались непросто. Многое друг в друге нас раздражало. Бывало, годами не здоровались. Со стороны это, вероятно, выглядело довольно дико. Помню, как в один из таких ледниковых периодов я встретил его в Петровиче. Он сидел, как обычно, мрачный, отчасти это объяснялось, думаю, и очередной завязкой.
– Ну что, Саня, мир?
Господи, как же он обрадовался.
– Посиди, я сейчас принесу, – и пошел к стойке. Надо сказать, что он всегда первым доставал кошелек, причем, в любой компании.
– Может не стоит, Саня?
Он только отмахнулся,
– Ты что, по такому поводу!
А через какое-то время опять разругались вдрызг.
А еще он был очень доверчивый, разыграть его ничего не стоило. Однажды я сказал ему, что вижу с земли номера пролетающих над нами самолетов и даже назвал какой-то от балды. Так он, очкарик, со школьных лет, представляете, поверил и рассказывал всем, какой у него зоркий друг.
Был, был, был и вот больше нет. И как теперь без тебя, Саня?