Знаешь, так вышло, что ты единственный мой знакомый, кому я могу рассказать, что случилось, не прибегая ко лжи, умалчиваниям и увёрткам. Рассказать так, как всё было – или, скорее, как я это понял. Ты ведь помнишь, что я материалист до мозга костей, что моему рациональному сознанию чужда всякая мистика и паранормальщина, (знаю, что ты это слово не любишь, но, выслушав меня до конца, ты поймешь, другое словно тут не подобрать). Мне это также чуждо, насколько близко тебе. По крайней мере, ты можешь справляться с паранормальным не только прибегая к эзотерике и оккультизму, но и с помощью типичных или атипичных антипсихотиков. Поэтому я обращаюсь к тебе в надежде, если не на объяснение, то хотя бы на медикаментозную «разгрузку» моего сознания.
Мне кажется, если мне сейчас провести нейровизуализацию, то в моём мозге найдется «немая» зона - очаг в коре, который просто отказывается работать, иначе мне нечем объяснить то состояние, в котором я нахожусь. Я плохо сплю, совершенно не могу работать, только и делаю, что прокручиваю события последних дней, пытаясь найти ответы, но не нахожу. Будто хожу по лабиринту событий, пытаясь отыскать в них причинно-следственную связь, но она либо не существует, либо существует, но сама её природа противна логике того мира, в котором я живу.
Кстати, о работе, думаю, ты не в курсе, что последние три месяца я работаю в реабилитационном центре. Помнишь то деревянное трехэтажное здание бывшей больницы скорой помощи? Его снесли, когда мы учились на втором курсе. Там теперь стоит реабилитационный центр. На самом деле отличное место, но последние события заставляют меня задуматься о дальнейшей работе. Да и не только я размышляю об увольнении, но обо всем по порядку. И еще, прошу тебя, как только всё рассказанное мной уложится у тебя в голове, да знать. Незамедлительно. Мне нужен хоть какой-то ответ. Иначе я рискую оказаться в твоём отделении в качестве пациента, и тебе придётся «загрузить» меня как можно сильнее, чтобы выбить, или скорее вытравить, из головы этот кошмар.
Началось все довольно рутинно. Три дня назад на пятиминутке заведующая предупредила, что к нам в отделение должен поступить блатной пациент. Уверен, ты и сам таких знаешь. После небольшой обсуждения его решили передать мне, ведь в коллективе я был новенький, а потому блатных и тяжёлых передавали сразу мне, ведь и те и другие приносили обычно много проблем. А тут, конечно, комбо – два в одном. Тяжелый и блатной. Кстати, чтобы его взяли вне очереди, заведующей звонил кто-то из департамента. То ли Маркова, то ли сам Александров. В общем небожители. Что же касается самого пациента, то ничего примечательного в нем не было. Со слов жены до инсульта он работал охранником в детском саду. Сама она нисколько не походила на жену охранника детского сада, если только она не была хозяйкой какого-нибудь ювелирного салона или турфирмы, а в мужьях держала моего пациента только из благотворительности. Согласись, на зарплату охранника не купишь шубу, а она наотрез отказалась снимать её в отделении, потому-то я её и застал в полном облачении. В судьбе мужа, казалось, она была заинтересована настолько, насколько человек, сдающий в ремонт старые ботинки, заинтересован в привычной ступням обуви, но готовый в случае чего купить новую, а старую без особого сожаления выбросить в ближайшую мусорку. Как только она рассказала мне все, что знала про жизнь и здоровье мужа, а знала она, как выяснилось, не очень много, тут же оставила его на наше попечение.
Возможно, у тебя возник вопрос, почему она говорила за него? Сейчас объясню: у пациента случился геморрагический инсульт. Очаг оказался настолько большим, что пострадали оба полушария. Помимо абсолютной невозможности шевелить левыми конечностями, у него развилась смешанная афазия*. Он не понимал обращенную речь, не мог и сам ничего сказать. К тому же он так много времени провел в реанимации, как ты понимаешь, в положении лёжа, что возникла полнейшая дезадаптация. Когда я попытался его посадить, давление тут же упало. В истории болезни я отметил, что реабилитационный потенциал у него «низкий», но это я слукавил. У него не было никакого потенциала к восстановлению. Вообще. Помимо неконтролируемой гипертонии, диабета второго типа, болезни Паркинсона в стадии обострения и еще десятка сопутствующих болезней, у жены удалось узнать, что он курил почти тридцать лет из тридцати прожитых вместе и систематически злоупотреблял алкоголем. Представляешь, да, картину? Прибавь ко всему этому тот факт, что он не был доступен никакому контакту. Ни вербальному, ни тактильному, ни зрительному. Я скакал вокруг его кровати больше часа, но так и не добился реакции на мои действия. Может у тебя как у психиатра было бы больше инструментов для диагностики, на я со своей стороны сделал все, что смог. Когда я доложил заведующей, она только пожала плечами и пожелала удачи.
Не буду сильно распространяться про назначения, скажу только, что вся двигательная реабилитация свелась к вертикализации с помощью поворотного стола и пассивной гимнастике в кровати. Надо сказать, что по протоколу вертикализация начинается с 20 градусов, но его тело не могло вынести даже эту нагрузку – настолько он был слаб – и мы начали с 10. Цели поставили соответствующие. Что-то вроде «к концу курса реабилитации пациент сможет находиться в положении ортостаза** до 5 минут». Исходя из этого я приставил к пациенту не лучшего нашего инструктора. Обычно именно этому инструктору мы даём заниматься с самыми бесперспективными пациентами, чтобы силы более компетентных работников тратились на пациентов с высоким потенциалом. Представь какого же было моё удивление, когда на следующий день на утренней пятиминутке я услышал от этого вот инструктора, что мой пациент совершенно спокойно перенёс процедуру вертикализации в течение 20 минут в положении 80 градусов! Но я забегаю вперед.
В тот понедельник, а поступил он именно в понедельник, я остался на ночное дежурство по стационару. Учитывая наш профиль, эти дежурства всегда проходили спокойно. Я знаю, что вы принимаете пациентов по скорой и знаю специфику твоего отделения, и поверь, я говорю это не для того, чтобы позлорадствовать, а только для того, чтобы ты понял, случившееся ночью с понедельника на вторник – ненормально для нашего центра.
Первая странность настигла меня перед отходом ко сну. Я вышел на крыльцо покурить, а когда вернулся, увидел на сиденье возле поста охранника свёрток. Готов чем угодно поклясться, что его там не было, когда я выходил курить. Если бы кто-то прошел мимо меня и оставил бы его там, я бы, конечно, заметил. Курил я минут пять, и никто за это время не проходил мимо. Когда я спросил охранника, откуда этот свёрток, тот только хмыкнул и сказал, что-то в духе того, что следить за передачами для пациентов – не его работа. На вопрос о посетителе, который мог оставить свёрток, он также ничего вразумительного сказать не смог, однако в его голосе я слышал смущение, видимо, он сам не заметил откуда взялась передачка. На свёртке из коричневой бумаги красным маркером была написана фамилия моего блатного пациента. Судя по форме передачи – это была книга. Я распаковывать не стал, в таком виде передал сверток санитарке, которая отнесла его уже в палату. Зачем человеку, чье сознание разбито инсультом на осколки, книга, я придумать не мог. Решил, что там Библия или другое святое писание, хотя тяжёлым пациентам чаще передают иконки. На том и успокоился. Как всегда, на дежурстве я дождался одиннадцати часов, закрыл ординаторскую и улегся на кровать, что прячется от глаз пациентов и их родственников в отдельной комнатке за шкафом, где спокойно уснул.
Среди ночи меня разбудил стук в дверь. Пока я шел открывать, посмотрел на телефоне время – было около трёх утра. Медсестра сообщила, что у пациентки А. из 8-ой палаты истерика, никакие уговоры не действуют. Я накинул халат и пошёл в отделение.
Только я открыл магнитную дверь в отделение, как услышал протяжный хриплый, но не крик – скорее стон. Похоже, медсестра позвала меня не сразу, а какое-то время совместно с санитаркой пыталась утешить А., так что та успела охрипнуть к моему приходу.
На все мои вопросы она отвечала невпопад, говорила о чём-то своём. Из, казалось бы, бессвязной по началу речи я смог-таки выделить определённые паттерны. Между скудным и сбивчивым описанием своих эмоций, она говорила о ком-то, кто «сидел на её кровати, на самом краю возле ног и читал ей жуткую сказку, которую она никогда не слышала раньше, но теперь не сможет забыть», она пыталась повторить сюжет, но не смогла. Только обрывки: о каких-то неподвижных тенях, что перетекают одна в другую; о долине, где блуждает свет, долине, которая тянется во все стороны и не имеет края; о звёздной паутине, в глубине которой прячется Звездный Ткач – неведомое существо, что хочет украсть её голос и те немногие силы, что у неё есть; о дикой стае, что носится над пропастью и отлавливает души тех, что не попали в паутину и сорвались вниз. Уверен, тебя бы это заинтересовало. И если сначала она реагировала на мои вопросы, то затем перестала откликаться совсем. А только говорила и говорила, тише и тише с каждой минутой. Я слушал о её кошмаре почти двадцать минут, как вдруг она замолчала и уснула. Просто уснула. Глубоким, совершенно обычным сном. На всякий случай мы сняли ей ЭКГ, и на том с медсестрой покинули палату. Прежде, чем лечь спать я прошёлся по отделению. Заглянул и в палату к блатному. Тот лежал неподвижно, будто бы не человек, а гротескный манекен, накрытый одеялом. Точно кукла какого-то умственно-отсталого великана, которую он оставил у нас в центре, пока сам был занят своими делами. После того как пациентка А. замолчала, на отделение опустилась густая тишина. Я прислушался, даже перестал дышать на какое-то время, чтобы услышать хоть один звук от моего пациента, чтобы хоть как-то сбить ощущение того, что передо мной не палата, а кукольный домик в настоящую величину. Он не храпел, не посапывал, на самом деле я не слышал даже легкого дыхания. Взволновавшись, я прошел к кровати и склонился над его лицом. В этот миг мимо окон центра проехала редкая для того часа машина и залила синим светом фар палату. Я повернулся и, готов поклясться, в тот момент пациент М. смотрел точно на меня, смотрел широко раскрыв глаза, на лице его застыла жуткая кривая улыбка. А на стене за его кроватью частоколом возвышались уродливые тени, они покачивались то ли как высохшие сорняки на ветру, то ли танцевали как языки пламени, но я тут же бросился ко входу в палату и включил свет.
Понадобилось несколько минут, чтобы отдышаться. Пациент лежал на спине, глаза его были закрыты, грудь еле заметно поднималась под одеялом. Я подошёл поближе к кровати и обратился к нему по имени – ничего. И если открытые глаза и улыбка могли мне привидеться из-за игры воображения на истощённом болезнью лице в этом полумраке, то откуда же взялись пляшущие тени на стене? Ответ я нашел. Санитарка не убрала с подоконника бутылки, которые остались от прошлого пациента. Видимо, машина, проезжая мимо, светила фарами на них с разных углов – отсюда и видение «танца». Зато санитарка распаковала книгу пациента. Даже зачем-то открыла и в таком виде оставила на столе. Я посмотрел на разворот, но не смог прочесть ни слова. Слова будто бы были написаны иероглифами, но не египетскими, так хорошо нам знакомыми по фильмам, а иными, полными мотивов мира членистоногих. На этом я закончил осмотр палаты и как только оказался в коридоре, услышал голос позади. Тогда я был уверен, что кто-то тихо сказал «врач». Признаюсь, что я отчетливо расслышал лишь окончание, тогда как начало будто бы зажевали или сказали спросонья. Неудивительно, что тогда мой мозг, непривыкший к неопределённостям достроил слово до привычного мне. Сейчас же я уверен, что то было слово «ткач». Звук пролетел в ночной тишине, пропал и больше не повторился.
Не буду пересказывать те сны, что мучали мне оставшиеся часы перед рассветом, скажу только, что спал я плохо. На пятиминутке я доложил о ночном инциденте с пациенткой А. – её лечащий врач тут же добавила в схему лечения антидепрессанты и снотворное. Признаюсь, сил, а скорее желания, на утренний осмотр у меня не было. Только и делал, что глядел на часы над входом в ординаторскую и старался как можно быстрее написать свои протоколы, чтобы уйти после ночного дежурства пораньше домой. Ближе к десяти часам ко мне подошел логопед. Я сначала никак не мог понять, в чем он меня обвиняет. Он все говорил о какой-то невнимательности. По моему лицу он догадался, что его нападки летят мимо цели и сказал просто: «Этот ваш пациент разговаривает так, что скорее он может быть для меня логопедом, а не наоборот»
Буквально минуту спустя я был в палате блатного пациента вместе с логопедом. Тот и правда говорил. От вчерашнего помутнения сознания не осталось и следа. Речь его была настолько чистая, что я бы даже усомнился в том, что он работал охранником. Нет, конечно, и среди этой категории граждан встречаются грамотные и культурные люди, но то скорее отклонение от нормы. Он же поприветствовал меня каким-то старомодным выражением… пытаюсь вспомнить… Нет, не могу. Слишком много эмоция я испытал, чтобы еще и запомнить его слова. Но говорил он совсем не как охранник, да и в целом речь его изобиловала архаизмами, какими-то старомодными оборотами и не самыми очевидными сравнениями. Особенно меня удивил его чистый смех. Так не смеются те, кто прикованы к кровати. И глаза. Он смотрел точно на меня, никакого тебе ниглекта***. Прямой и глубокий взгляд думающих, анализирующих, поглощающих информацию глаз. В какой-то миг он смотрел на меня несколько секунд кряду, не отводя глаз, и меня тут же посетило ночное видение. Помнишь, то с тенями на стене. Невольно я перевел глаза выше головы пациента, но на стене, конечно же, ничего не было. Я был настолько поражен случившимися переменами, что вышел из палаты, позабыв о расспросе и осмотре.
Я вернулся в ординаторскую, заварил кофе, чтобы хоть дешевая химия простимулировала мой мозг. Пока шумел чайник, чтобы хоть чем-то занять разум, я стал слушать беседу остальных коллег. Лечащий врач пациентки А. докладывала заведующей, что та сегодня отказалась говорить. Буквально не проронила ни слова за утро. Да и с кровати так и не встала, хотя прежде она могла пройти с тростью из одного края коридора в другой, чем и занималась три раза в день, раздражая уборщиц.
На следующий день инструктор, который работал с мои пациентом прибежал ко мне, задыхаясь от радости. Он сказал, что они попробовали встать с кровати, и тот встал. Сам. Я уже не так скептически отнесся к этой новости. Конечно, я пошёл проверить. Так все и было. Когда я зашёл в палату к блатному пациенту тот стоял, держась руками за спинку стула. Понимаешь? Стоял. Я думал, что за две недели мы его сможем поднять на поворотном столе, а он встал самостоятельно на третий день реабилитации. Сказать, что это отличный темп – ничего не сказать. Честнее даже было бы назвать его «нереальным». Но факты были передом мной. Стояли на двух ногах, держась чуть дрожащими руками за железную спинку стула, смотрели на меня не моргая, глядя точно мне в глаза. Может ты решишь, что я придуриваюсь, но клянусь, мне вновь померещились тени. На какую-то сотую секунды силуэты скользнули по стене, а затем уже по моему сознанию, и этого хватило, чтобы мне стало не по себе и захотелось покинуть палату, что я в общем-то и сделал. В ординаторской же меня поздравила коллега, пусть и не от чистого сердца, а с профессиональной завистью. Потом, как бы в шутку, попросила меня посмотреть пациентку А. и еще одну, которая по какой-то причине отказалась сегодня вставать с кровати. Когда я спросил, не было ли у второй пациентки кошмара, та неопределённо пожала плечами и сказала, а у кого их сейчас нет.
Все-таки я пошел. Сначала к пациентке А. Она лежала на спине, отвернувшись к стене, укрытая одеялом по самый подбородок. На мои слова они никак не отреагировала. Пока я с ней говорил она даже ни разу не моргнула. Может переборщили с антидепрессантами? Заглянул ко второй пациентке: она со мной поговорила. Сказала, что совсем нет сил встать с кровати. На вопрос о кошмаре сказала, что кошмар действительно был. Когда я попросил рассказать про его содержание, она поморщилась, видно, что не хотела вспоминать, но все же кратко поведала мне о том, что ей казалось, что кто-то сидит на её кровати у самых ног и читает ей сказку. Когда я спросил, почему она решила, что это была именно сказка, она ответила, что у чтеца был вкрадчивый и спокойный голос, он немного тянул все слова, точно рассказывал это ребёнку. Но содержание было вовсе недетским, сказала она. Героем сказки была она сама. Она бежала по долине без краёв, ориентируясь по звездам, что висели над головой точно по контурам огромной снежинки. Эти звезды переливались безразличным холодным светом, неспособным осветить путь. Со всех сторон она слышала лай существ, которые могли быть похожи на собак только отдалённо. И тьма вокруг шевелилась, то она плясала, точно языки черного пламени, то ускользала куда-то наверх в пустоты между звездами, где по её ощущениям пряталось гигантское нечто. Нечто, что рождало эти звезды и сплетало из них небесные тропы, заключенные между слоями бездонного мрака. А потом она упала. Что-то схватило её за ноги и поволокло назад. Она пыталась схватиться за что-то руками, но схватиться было не за что. То, что казалось рыхлой землей оказалось тут же непроницаемым гранитом. Её перевернуло вниз головой и стало поднимать в воздух – точнее в то пустое и холодное пространство, что заполняло мир кошмарного сна. Потом её тело замерло. Раздался хруст и ноги отделились от тела, а она так и осталась висеть между паутиной из звезд и долиной без краев, что менялась в угоду неизвестно чьей воле.
Не знаю, как мне удалось сохранить спокойствие в тот миг. Сознание металось из стороны в сторону, пытаясь найти какое-то простое объяснение этому кошмару, что приснился уже второму пациенту. Конечно, сначала я решил, что пациентка А. могла поделиться с другой своим сном, но ведь она не выходила из палаты после той ночи, да и не говорила больше ни с кем. Может кто-то действительно приходит в палаты к пациентам ночью и читает подобные истории? Но почему соседи по палате ничего подобного не видят и не слышат?
Стоит ли говорить, что работа в тот день, как и в предыдущий не клеилась. Истории я писал на автомате, допускал кучу ошибок в протоколах, потому что в голове все крутились эти образы. Долина, звезды, лай, Ткач. Что это за мотивы? Откуда они взялись? Почему одно и то же увидели две пациентки, которым вдруг стало резко хуже, и причем тут мой пациент, который за три дня восстановился лучше, чем большинство за три недели. Я перечитал его историю. Даже если представить, что он так умело сымитировал инсульт, но рефлексы и патологические знаки симулировать так достоверно просто невозможно. А заключение МРТ? Нет. Инсульт точно был. Но как тогда объяснить эту динамику?
В тот день мне позвонил один из дежурантов, помнишь Стаса с тридцатой группы? Вот он у нас дежурит иногда. Он попросил его подменить. Я решил, что это шанс проследить за тем, что происходит ночью в отделении. Попросил у медсестры постелить мне в свободной палате, которую мы держали для платных пациентов. В десять часов вечера пациенты перестают выходить в коридор и становится так тихо, что самым громким звуком становится пульсация собственных сонных артерий. Под эти звуки, будто под мерный стук метронома, я и уснул.
Засыпая, я готовился к тому, что ночью меня разбудит медсестра из-за ночного кошмара еще одного пациента, а потому, когда кто-то посреди ночи открыл дверь в палату, в которой я спал, меня это нисколько не удивило. Хоть я и проснулся от тихого скрипа дверных петель, но не стал подниматься раньше времени – не хотел выдать своё волнение перед грядущим. Я приоткрыл глаза и увидел силуэт, который хоть и был человеческим, но никак не мог принадлежать медсестре - она была чуть выше полутора метров. Вошедший же был ростом куда выше, и, как я ни старался разглядеть его (а я уверен, это был мужчина), он перемещался по палате так, чтобы избежать самого ничтожного луча света, а может это лучи света избегали вошедшего, и он вовсе не уворачивался, а наоборот – вальсировал по палате в предвкушении какого-то озорства.
Решив, что пора прервать наступление неведомого гостя, я хотел сесть в кровати, но тут что-то случилось. Я лишился контроля над своим телом. В какой-то миг я даже не дышал, но ночной гость ласково сказал мне: «Дыши, дитя» и я увидел из-под полуприкрытых век, которые так и остались в таком положении, что грудная клетка и живот стали едва заметно подниматься. Гость тем временем остановился у кровати, повернулся вокруг своей оси один раз, точно завершая какой-то элемент танца и сел у самых моих ног. Несмотря на его габариты, кровать даже не скрипнула – это я хорошо запомнил. А потом я услышал то, что мне рассказывали пациентка А. и другая пациентка. Точнее слышал я это всё только поначалу, очень быстро голос рассказчика превратился в самый настоящий сон наяву, его слова стали моими действиями, описания сказки живо воплотились сюрреалистичными образами, в чьей реальности я не мог сомневаться. Тут я бы хотел тебе описать этот кошмар вновь, но к рассказанным эпизодам, что приведены выше, я мог бы добавить только то, что это вовсе не кажется тебе кошмаром. Видения настолько реальны, что мир оставшийся где-то там, мир, в котором я был врачом, лежащим ночью в палате, вспоминался мне, как чья-то неудачная шутка. Очень злая, ведь тот мир был куда дружелюбнее тёмной долины без края, по которой мне пришлось бежать, пока меня не подбросило в воздух. Тут было одно отличие от сна второй пациентки. Да, я также взлетел в воздух, но только меня тянули за руки, точнее только за пальцы. В какой-то миг движение вверх замедлилось, точно ноги мои налились свинцом или их окунули в таз с цементом. Когда же противодействующие силы уравновесились, мои пальцы и кисть захрустели. Боли я не ощутил. В тот же миг я полетел вниз, а кисть устремились к звёздам, что безразлично сияли наверху уложенные во тьму бесчувственной иррациональной симметрией неведомого. Мне даже показалось, что тьма между светилами была живая, будто она перетекает, точно эти весенние ручейки под хрустальной ледяной коркой. Как только тело моё коснулось земли, я очнулся.
Наступило утро. Не сказал бы, что я открыл глаза. Скорее сознание вернулось ко мне и пробилось сквозь все ещё полуприкрытые веки. Надо мной стояла медсестра. Она сообщила, что уже половина восьмого. Наспех накинув халат, я вышел из палаты, но остановился и спросил медсестру, снился ли кому-нибудь из пациентов кошмар. Она сказала, откуда же ей это знать, а потом тихо хихикнула. На вопрос, что смешного, она сказала, что кошмар, по-видимому, снился мне, потому что всю вторую половину ночи я нелепо постанывал.
Зайдя в ординаторскую, я сел за рабочий стол, открыл первую попавшуюся историю и тупо уставился куда-то между букв. Так я просидел около получаса, пока в ординаторскую не зашли остальные неврологи. Рабочая суета, живые голоса и звук закипающего чайника вывели меня из гипнопомпического транса. Я даже выпил чашку кофе, хотя думал, что ничего в этот миг не пройдёт в желудок без риска тут же выйти наружу. Немного приободрившись от горячего напитка, я стал думать яснее. Решил, что мой сон такой же плод фантазии, как и все прочие сны на этой планете. Тот факт, что две пациентки из разных палат, на первый взгляд лишенные возможностей обменяться информацией в виду низкой мобильности, увидели один и тот же сон, я все ещё не мог себе объяснить, равно как и резкое ухудшение состояния обеих. Из размышлений меня выдернула заведующая. Она протянула мне листок с графиком дежурств на следующий месяц. Я потянулся за ручкой, но пальцы мои предательски дрогнули, изобразили какой-то чуждый мне нескоординированный жест, ручка упала на пол и закатилась под стол. Заведующая осведомилась, как прошла ночь, и, не дождавшись ответа, протянула мне другую ручку. Но тут произошло ровно то же самое. Я просто не мог восстановить в голове правильную последовательность действий, не мог дать мысленную команду пальцам, точно мои мышцы и нервы играли между собой в глухой телефон. Заведующая даже спросила не пил ли я, но я был трезв – хоть и сам верил в это с трудом. Я взял ручку в левую руку. Будучи правшой, с удивлением отметил, что левой рукой в тот момент оказалось писать куда проще. Пока я разминал руку, глядел на свои пальцы, которые, как я позже осознал потеряли не только в ловкости, но и в чувствительности, случилось следующее: сначала в ординаторскую забежала дежурная медсестра. Убежала она уже вместе с лечащим врачом пациентки А. Примерно через минуту кто-то позвонил заведующей и она также выбежала следом. Я переглянулся с оставшимся в ординаторской неврологом, и мы вместе пошли в стационар.
По медсестре, что бежала в палату пациентки А. с переносным дефибриллятором, мы поняли в чем дело. Думаю, ты тоже догадался. Скорая приехала через семь минут. Через двадцать минут наша заведующая через знакомого реаниматолога из первой городской узнала, что пациентка А. скончалась.
Думаю, ты сам понимаешь, что эта смерть сама по себе не вызвала бы какой-то глубокой реакции с моей стороны, если бы не предшествующие события. Эффект усилил мой пациент, который в момент, когда команда скорой везла пациентку А. в каталке через коридор стационара к лифту, вышел из палаты и отвесил то ли самой пациентке, то ли бригаде скорой помощи, старомодный поклон, отведя руку в сторону и выставив одну ногу вперед. Но это не все. Проводив взглядом бригаду, он повернулся, бросил на меня взгляд через весь коридор, поднял правую руку в приветственном жесте и помахал, шевеля при этом пальцами. Ты понимаешь?! Его паретичная сторона шевелилась так, точно про инсульт она слышала от дальнего знакомого, которому не очень-то и доверяла. Скажу больше, пальцы его руки в тот момент шевелились даже лучше, чем мои! Точно он… но это же невозможно… точно он каким-то образом забрал эту способность у меня. Мне не хватило духа в тот момент подойти к нему. Я ушел в ординаторскую, а спустя час отпросился у заведующей домой, сославшись на плохое самочувствие.
Когда я выходил из центра, на крыльце стояла медсестра, что разбудила меня утром, и другая, что сменила первую на посту. Они курили тонкие пахнущие арбузом сигареты. Я попросил одну и тоже закурил, остановившись в двух шагах от них. Тогда я и услышал, что пациентка А. ночью вызывала к себе медсестру пару раз и что-то пыталась ей сказать, но из-за внезапной потери речи ничего толком не смогла объяснить. Медсестра сказала, что пациентка А. показывала руками в разные точки палаты, за окно, куда-то в коридор и издавала звук очень похожий на лай. Видимо, несчастную все-таки продолжали истязать ночные кошмары, полные зловещей тьмы и дикого лая.
Не помню, как я провел тот день. Кажется, я пришел, разогрел себе еду, но так и не вытащил её из микроволновки. Лег на диван, закрыл голову руками и попытался уснуть. Когда я закрывал глаза, мне казалось, что у меня нет правой кисти. Почему-то все глубокие мышечно-суставные ощущения просто не доходили до мозга. Будто бы у меня развился синдром обратный фантомной боли, когда я перестал ощущать руку при том, что она была на месте и при зрительном контакте охотно, хоть и неуклюже отзывалась. Но стоило только закрыть глаза – всё. Точно ампутировали. Промаявшись весь день, я выпил несколько больше тех таблеток, чем ты рекомендовал от бессонницы, и все-таки уснул.
Надеюсь, тебе не наскучили эти причудливые описания, но мне вновь приснилась эта бесконечная долина и звездные карты, повисшие во тьме над головой. Окружение сна, хоть и казалось прежним, но все-таки что-то изменилось. Я начал ощущать это, как только сделал первый шаг. Далекие горные хребты, что вырисовывались на фоне небесной тьмы чуть менее густой темнотой, зашевелились. Титаническими шестерёнками они провернулись сразу, как я сделал шаг и замерли, будто побоялись быть пойманными. Я сделал второй шаг, и тьма на горизонте провернулась вновь, но теперь со звуком, походившим на приглушенный рык, что окружил долину вибрирующим и раздражающим воздух кольцом. В тот же момент долина перестала быть бескрайней. Она показалась мне меньше, чем комната в общежитии, которая нам с тобой так хорошо знакома. Стоять на месте я не мог, ведь отчетливо осознавал, что это если и не сон, то какое-то доселе мне неизвестное состояние разума, из которого надо выбраться. Но куда двигаться? В какую сторону? Каждый мой шаг заставлял хищно греметь горизонт, точно я своими действиями менял саму структуру земли – или того, что таилось под ногами. Хуже всего, что с каждым шагом эти далекие хребты становились все менее далёкими. И чем больше шагов я делал, тем отчетливее проступала их не геологическая, а биологическая структура. Этот рык, что я приписывал звукам ветра шел от самих гор, которые оказались живыми тварями, каких-то невероятных размеров. На миг я поддался панике и попытался побежать закрыв глаза, решив, что мои веки являются порталом в этот отвратительный и непонятный мир, но ничего не вышло. Я пробежал совсем немного, когда споткнулся. Открыв веки, я обнаружил, что хищные горы находились уже совсем близко. Тьма их проступила под холодным звёздным светом, и их животная суть предстала передо мной. Создания эти были лишены какой-либо привычной человеческому глазу формы. Одни одновременно походили на волков, ящериц, мифических драконов, осьминогов и черт знает что еще. И в то же время они не походили ни на что. Несмотря на постоянство их контуров, при моей неподвижности, их рельеф бесконечно менялся, то обрастая чешуей, то шерстью, то чем-то вроде костяных игл дикобразов, а то и вовсе на поверхности проступали тысячи тысяч искаженных человеческих лиц. Я попытался подняться, ведь так и лежал заворожённый этой пляской неведомого на поверхности спин исполинских тварей, берущих меня в кольцо. Но встать не вышло. То, за что я зацепился перед падением, до сих пор держало меня за лодыжку. Я перевернулся на спину, сел и потянулся руками к тому, что не отпускало мою ногу.
Тут со мной случились сразу два откровения. Первое – я обнаружил, что правую руку мою венчала безобразная культя. Тогда я, исполненный ужаса от своей догадки, приподнял штанину, за которой скрывалось то, что повалило меня на землю. И да – там оказалась моя рука. Она торчала из земли, будто какой-то инопланетный росток, чуть подсохшая, кривая, но все-таки моя кисть. Похоже, наткнувшись на неё, я сломал указательный палец ведь тот торчал под таким углом, какой не был возможен в те времена, когда я и моя рука были вместе. Я потянул к ней левую руку, но моя (а такая уж и моя?) правая кисть запрыгнула на неё и побежала наверх, запрыгнула на плечо и вцепилась мне в горло. Я ощущал, что хватка не такая сильная, как могла бы быть из-за сломанного указательного пальца, однако воздух перестал поступать почти мгновенно. Видимо, моя рука точно знала, как зажать разом обе сонные артерии. Поля зрения сузились, мгла вокруг стала редеть белыми вспышками, и я вынырнул из этого кошмара.
Наступило сегодняшнее утро. Добредя до ванной, я умыл лицо, посмотрелся в зеркало и обнаружил на шее темные следы. Приложил к ним правую кисть – точное совпадение. Не хватало лишь пятна под указательный палец, и, хотя он был на месте, слушался он даже меньше, чем остальные. Наспех выпив стакан чая, я отправился на работу. Еще не отошедший ото сна, я стоял на перекрестке, лицо мне освещали синие вспышки машины реанимации, промчавшейся мимо. Я перешел дорогу к центру, когда та самая желтая машина проехала через ворота и остановилась у того же входа, к которому направлялся я. Из машины выбежали три человека, один из них с крупным оранжевым чемоданом, двое других везли каталку. Я ускорил шаг, хотя предчувствия говорили мне, что спешить уже некуда.
Только я поднялся на второй этаж, как мне крикнули, чтобы я придержал двери и мимо меня пронеслась каталка с во второй пациенткой, что видела тот же кошмар, что и пациентка А. Несмотря на то, что нижнюю половину её лица закрывала маска подушки Амбу, от меня не ускользнул гипсовый цвет её кожи, точно это не человека везли, а манекен, на котором бригада скорой помощи отрабатывала свои навыки.
Я прошел мимо врачей, зашёл на пост и спросил дежурящую в ту ночь медсестру, жаловалась ли на что-нибудь пациентка. Медсестра была подавлена и не сразу ответила. Потом сказала, что вроде бы ни на что не жаловалась. Я хотел уже выйти, когда вспомнил про лай. Спросил, не жаловалась ли пациентка на собак в ту ночь. Медсестра непонимающе посмотрела на меня, не нашла, что ответить и пожала плечами. В то же самое время возле поста стоял мой пациент. Он слышал мой вопрос медсестре и сказал как всегда неуместно причудливо, что существа схожие манерой речи с собаками действительно беспокоили в ту ночь пациентку, однако называть из собаками, а их голос лаем – богохульство, какое надо еще поискать. Не знаю, по отношению к какому богу это является богохульством, и не уверен, что хочу это знать. Я направился в ординаторскую, но перед выходом из стационара остановился, на секунду мне показалось, что услышал за спиной тот же самый звук, с каким шевелились хребты в кошмарном сне, я обернулся и своего пациента, стоящего у окна, он махал кому-то рукой, но не приветливо, наоборот - прощаясь. Пару мгновений спустя я был уже в ординаторской и из окна, что выходило во двор, увидел, как желтая реанимационная машина покидает двор центра, тревожно завывая и подмигивая синими маяками.
Коллеги почти все утро пытались выяснить, что привело к двум смертям. К тому моменту мы уже узнали, что вторая пациентка скончалась уже в машине скорой помощи. Ничего разумнее «совпадения» или «закона парных случаев», что вроде бы тоже является совпадением, но в более изощренной и суеверной форме, они не придумали. Я же в общую картину событий включаю не только две смерти, но и удивительное восстановление моего пациента. Решив, что мне нужно хоть как-то структурировать мысли, а лучше бы поделиться ими с кем-нибудь, кто допускает существование необычного в нашем мире (или существование другого мира, что является нам через сны), я вспомнил о тебе и решил облечь свои опасения в вид этакого рассказа. Чем и занимался весь сегодняшний день. Пожалуй, я изложил буквально все, что ощутил и увидел за эти три дня, и что касается блатного пациента и событий вокруг, которые я не могу не связывать с его парадоксальным выздоровлением.
Я очень надеюсь, что ты сможешь пролить свет на эту историю используя свои знания если не в оккультизме, то хотя бы в психиатрии. Иначе, думаю, в скором времени я сойду с ума, ведь даже сейчас, дописывая эти строки дома в полной тишине, мне мерещится лай. Трижды я выходил на балкон, однако лай, кажется, доносится из тех областей пространства, что недоступны для зрения. Не знаю, что делать. Новая реальность, проступившая через сны, кажется, просочилась в привычный мир и не собирается уходить. Может теперь, раз она просочилась сюда и мерещится мне в полутенях съёмной квартиры, сны освободились от густых мазков космического мрака? Попытаюсь уснуть, если проклятый лай затихнет хоть на минутку. Кажется, он настолько близко, что стоит обернуться и я вновь увижу это сужающееся кольцо, образованное телами неведомых тварей. Господи, как же громко они лают…
*афазия - локальное отсутствие или расстройство уже сформировавшейся речи (в отличие от алалии) с нарушением восприятия речи при сохранении слуха
**ортостаз - положение, в котором тело удерживается в вертикальном положении и поддерживается только ступнями
***синдром игнорирования или синдром неглекта - психоневрологический феномен, который достаточно часто встречается при инсульте и характеризуется односторонним пространственным игнорированием.