Валерий Васильевич Григорьев
В тот год я ещё три раза прошёл звеньевую программу, подготовив всех лётчиков эскадрильи. Ни одна эскадрилья не могла похвастать таким уровнем подготовки.
За год мой налёт составил двести одиннадцать часов, что было абсолютным рекордом полка.
В то время я мог в любое время дня и ночи выполнить любое задание. Ночью я летал очень редко – один раз в два месяца, но из-за большого налёта не чувствовал никакого дискомфорта.
Дежурить приходилось сравнительно редко, в основном в выходные дни. Однажды я нёс боевое дежурство как раз в воскресный день. Было жарко, и я дремал под монотонный шум кондиционера. В комнате отдыха было довольно прохладно, что располагало к приятному безделью. Как всегда, внезапно и противно, зазвенел зуммер боевой готовности, загорелось красное табло «Воздух», и оперативный дежурный дал мне команду: – 302-му «воздух»! Цель реальная, приказ – уничтожить!
«Ух ты! Наконец-то!» – пронеслось у меня в голове, и я почувствовал, как адреналин лошадиной дозой вливается в организм, десятикратно ускоряя все мои реакции.
Схватив ЗШ, я уже через несколько секунд был в кабине самолёта. Пристёгиваясь к подвесной системе, нажал на кнопку запуска правого двигателя и, пока двигатель выходил на малый газ, прогнал прочь техника самолёта, убедившись, что чеки с катапультного кресла сняты.
Нажимаю кнопку запуска левого двигателя, взмахом руки даю команду убрать колодки и снять предохранительные чеки стреляющих механизмов и защитные колпаки с головок ракет. Левый двигатель начинает плавно увеличивать обороты, правый уже на малом газе. Я с нетерпением жду, когда из-под крыла появится техник. Наконец он выскакивает из под крыла с зажатым в левой руке мотком предохранительных чек. Правая рука показывает направление выруливания.
Я уже успел вывести обороты правого двигателя на восемьдесят процентов, так как левый ещё не вышел на малый газ. Отпущенный с тормозов самолёт срывается и на бешеной скорости несётся к ВПП.
Выруливаю на левый край полосы, убедившись, что левый на малом газе, устанавливаю РУДы на максимал, нажимаю кнопку выпуска закрылков и, не останавливаясь, начинаю разбег. Мельком бросаю взгляд на обороты двигателей – они подходят к максималу, вдогон включаю форсаж и по характерным толчкам контролирую розжиг форсажных камер.
Самолёт, получив дополнительный прирост тяги, интенсивно набирает скорость. На скорости двести километров в час беру ручку управления на себя, на трёхстах нос начинает подниматься, фиксирую взлётный угол. На скорости триста шестьдесят плавно наклоняю самолёт вправо на угол десять градусов. Самолёт, продолжая разбег на правом колесе, разворачивается, описывая дугу с левого на правый край полосы.
Скорость четыреста. Перед самым обрезом полосы происходит отрыв. Самолёт к этому моменту успевает развернуться градусов на тридцать. Скорость плавно растёт. Убираю шасси и увеличиваю крен до тридцати градусов. На скорости шестьсот километров убираю закрылки и довожу крен до шестидесяти градусов.
В считанные секунды я развернулся почти на сто восемьдесят градусов на заданный мне курс, который совпал с направлением на Баку. Наверняка кто-то из лётчиков, наблюдая мой взлёт, принял его за очередной «выпендрёж», но я давно просчитал и продумал свои действия при вылете по реальной цели. И всё, что сейчас проделал, не было экспромтом и хулиганством. В обычное время за такие финты могут отстранить от полётов раз и навсегда. Но боевое задание спишет всё, главное – пройти на грани возможного и невозможного и не пересечь её в сторону последнего. И это у меня получилось.
Мысленно уже прокалываю дырочку на кителе для ордена за сбитого нарушителя. В том, что цель реальная, а не учебная, я уверен на сто процентов. Самое главное – чтобы меня нормально на неё вывели, а уж я с ней разделаюсь, как со шведом под Полтавой.
Включаю вручную подготовку ракет и фиксирую взглядом, что прицел к работе готов. Почему-то совершенно нет волнения, какое обычно бывает при полётах на пуски ракет по мишеням.
Про себя отмечаю, что абсолютно спокоен и сосредоточен на выполнении задания.
Разгоняю скорость до тысячи ста пятидесяти километров в час и запрашиваю разрешение на продолжение набора высоты на первом режиме (полностью форсажный режим, допускается только в реальных боевых действиях). Это означает, что звуковой барьер будет преодолён на высоте три километра, а так как я нахожусь над столицей Азербайджана, то половина жителей этого мегаполиса лишится оконных стекол.
Настойчиво запрашиваю санкцию на это: – Триста второму разрешите первый боевой режим!
Офицер боевого управления никак не может понять, чего я от него хочу. Я держу указатель числа М на отметке 0,98. Но самолёт-то летит на максимальной тяге двигателей, и эта тяга «прёт» его на дозвуке с углом уже сорок градусов: высотомер только и успевает отсчитывать витки километров. Наконец до бестолкового ОБУ доходит, что от него требуют, и он разрешает, но время упущено – высота шесть километров. Я уменьшаю угол набора и фиксирую, что звук преодолел на высоте семь километров – точно над центром Баку. «Многовато для сплошного остекления!» – успеваю с досадой подумать я.
Занимаю заданную мне высоту одиннадцать километров и разгоняюсь до приборной скорости тысяча двести километров в час: это соответствует истинной скорости две тысячи километров. Слышу команду с земли:
– Триста второй, излучение. До цели шестьдесят, атака в переднюю полусферу. Цель ваша. Уничтожить!
Включаю излучение и ищу на экране цель. Цели нет. Устанавливаю строб прицела на пятьдесят километров и нажимаю кнопку «Захват». Безрезультатно. Экран чист, как лист бумаги. Докладываю на командный пункт, что цель не наблюдаю. Поступает команда выключить форсаж и вести визуальный поиск цели. Отключаю, ищу. Видимость миллион на миллион, вижу очертания противоположного берега Каспийского моря, но ни единого самолёта нет, даже своего.
– Стать в вираж на высоте одиннадцать километров, цель должна быть под вами! – получаю очередную, но не совсем уверенную команду с земли. Выполняю вираж, ищу визуально. Цели нет.
С земли раздаётся команда:
– Триста второй! Выключить оружие! Выключить прицел! Выключить вооружение! Прекратить задание, возврат на точку!
– Понял! – с едва сдерживаемой досадой докладываю командному пункту. – Триста второй. Оружие и прицел выключены, остаток восемь тонн.
«Да, упустил я свой шанс, другого такого не будет, – думал я, огорчённый неудачным вылетом. – Что же это могло быть? И почему меня не навели? Моей ошибки здесь точно нет», – успокаивал я себя, смирившись, что дырочку в кителе делать не понадобится.
На земле мой напарник по боевому дежурству стал допытываться, по какой цели меня поднимали и почему я её не сбил. – Ну всё, думаю, сейчас её Гриня завалит, уж от него она точно не уйдёт! – возбуждённо рассказывал он мне.
– Да я и сам не знаю, кого хотели завалить! Дали команду включить излучение, цель уничтожить, а я её так и не нашёл.
Спрашиваю оперативного дежурного: – Куда я летал? – Подожди, – отвечает. – Мы здесь все в запарке, сами не можем разобраться! Разберёмся – я тебе прозвоню!
В конце боевого дежурства позвонил дежурный генерал войск ПВО и объявил мне благодарность. Оказывается, я перекрыл временной норматив на три с лишним минуты.
– Спасибо за службу! Вы также будете поощрены приказом главнокомандующего ПВО! – в заключение сказал он. – Служу Советскому Союзу! – как и положено, не задавая лишних вопросов, ответил я.
Куда же меня поднимали? Как мне рассказали позже, дело было так. Оказывается, на командном пункте Олятского корпуса ПВО произошёл сбой в автоматизированной системе управления, и появилась ложная цель, которая шла от Ирана в нашу сторону на высоте одиннадцать километров и скорости две с половиной тысячи километров в час. Естественно, что на кодированный радиолокационный запрос: «Ты чей самолёт?» – она не отвечала.
Так же естественно её отожествили с самолётом F-14, которые были на вооружении у Ирана. Это боевой самолёт, способный нести оружие для поражения как воздушных, так и наземных целей. И так же естественно, что из Москвы без долгих колебаний поступила команда уничтожить эту опасную воздушную цель.
Пройдя по середине Каспийского моря до траверза Баку, цель пропала. Но в это время по воздушной трассе Красноводск – Баку шёл рейсовый пассажирский самолёт Ту-134. И, как часто бывает в таких случаях, по закону подлости у него произошёл отказ аппаратуры радиолокационного опознавания. И на кодированный радиолокационный запрос: «Ты чей самолёт?» – он тоже не ответил.
В обстановке чрезвычайного нервного и эмоционального напряжения и с этим самолётом как следует не разобрались. Его отожествили с потерянным нарушителем. Ситуацию усугубило то, что цель поменяла направление – пошла на Баку.
И вот лихие командиры дают команду на подъём экипажа, то бишь меня, и на уничтожение воздушного объекта. Спасло «Тушку» то, что он садился в Баку. Если бы Баку он пролетал транзитом, то наверняка был бы сбит мною, как в обычном тренировочном полёте на перехват условного противника.
Так как меня наводили в переднюю полусферу, а дальность пуска при такой атаке на этой высоте составила бы от тридцати до сорока километров, то визуально определить тип самолёта я бы не смог, а радиолокационная система опознавания на самолёте цели, повторяю, не работала.
Поэтому, действуя в совершенно простых погодных и тактических условиях, я со стопроцентной вероятностью пустил бы ракеты, и те неминуемо поразили бы ни в чём неповинный гражданский борт. Но Бог отвёл от меня этот грех, за что я ему благодарен до сих пор. Понятно, что меня бы ни в чём не обвинили, но жить с грузом загубленных тобой восьми десятков душ я бы спокойно не смог.
Пока я взлетал и шёл к месту «встречи», прошло около двенадцати минут, Ту-134 успел снизиться под нижний край радиолокационного поля и благополучно сесть на аэродроме Бина. Ни экипаж, ни пассажиры даже не догадывались, какой смертельной опасности они подвергались в этом полёте.
Через три месяца пришёл приказ от Главкома ПВО о награждении меня ценным подарком – фотоаппаратом ФЭД в количестве одной штуки – за чёткие и грамотные действия при подъёме из состава дежурных сил. Миня Отбеткин, к тому времени замполит первой эскадрильи, долго возмущался, что наказывают невиновных и поощряют не участвующих. Он в несколько раз чаще меня дежурил и не удостоился чести быть награждённым. Но я не стал объяснять, за что меня поощрили.