Собрания «аристократов ушедшего столетия» в большом каменном доме на Северной набережной проходили почти каждый день. В трех креслах, полукругом поставленных пред камином, обычно располагались одни и те же гости: слева сиживал Илья Ильич Неклинов, высокий гладковыбритый мужчина среднего возраста, все еще титулярный советник по рангу. Второе кресло занимал Павел Федорович, старик-помещик в расшитом сюртуке, с пожухлым взглядом и такой же бородой. Он подходил к концу своего земного пути, поэтому старался успеть везде, где может. Третьим вальяжно полусидел Игнат Петрович Кошерин, пятидесятилетний сыщик полицейского управления в отставке, носивший теперь не мундир, а щеголеватый темный фрак модного покроя. Четвертое кресло занимала хозяйка дома, Катерина Ивановна Щербацкая, одинокая старая дама с отказывающими ногами, неизменно носившая белый чепец. Чаще всего собрания строились таким манером: Неклинов приносил стопку свежих газет, читал их вслух, а остальные неторопливо высказывали свои мысли по этому поводу. Но больше всего хозяйка любила понедельники: в «Ведомостях» печатали сводки преступлений за прошедшую неделю. Проницательная женщина, имевшая детективный склад ума, обожала разгадывать тайные убийства, похищения и другие злодеяния. Игнату Петровичу, как опытнейшему сыщику, раскрывшему немало сложных дел, отводилась роль жюри – он либо подтверждал, либо опровергал предположения Катерины Ивановны.
– « Актом от 23 октября сего года городской управой Саратова объявлено об открытии трамвайного движения», – зачитал Неклинов, но быстро скис, поняв, что новость из разряда «обсуждать нечего».
– Обратите внимание, господа, что трамвай изобрел наш соотечественник Пироцкий, но регулярно трамвай начал ходить в Берлине. Странно, не находите? – поддержал разговор Игнат Петрович.
– Удивительно то, что в нашей необъятной империи первым обзавелся трамваем Киев, потом Москва и всего лишь год назад – столица, – с вызовом сказала Катерина Ивановна, повернулась в сторону Неклинова и махнула рукой: – давайте дальше…
К общему разочарованию, «Ведомости» в этот понедельник подвели: сводка состояла из так называемых «очевидных» преступлений, то есть, раскрытых по горячим следам.
– А вот к этому ребусу сможете подобрать ключи, уважаемая Катерина Ивановна? – вдруг обратился к Щербацкой старый Павел Федорович. Не дожидаясь согласия, он заговорил:
– Сорок лет назад это было, о шестьдесят седьмой год. Кажется… или какой? Люди были не то, что сейчас… в тот год, кажись, Аляску американцам продали… Самодержец Александр Освободитель…да, да…или тогда уж был Александр Третий? А? О чем это я? – старик смущенно улыбнулся.
– Загадочное происшествие в 1867 году, – напомнил Неклинов.
– Ах, да, да…– Павел Федорович с возрастом потихоньку терял память. – Так вот… хотя, не стоит…
– Нет уж, раз начали, то извольте! – сурово наморщила лоб Катерина Ивановна.
Рассказчик покряхтел и продолжил:
– Тогда, на Гороховой, жил такой помещик…ммм… Богомазов, Федор Степаныч. Я к нему как к себе домой вхож был… да… – Павел Федорович задумался. – Сладострастник жуткий был Федька, да простит меня Катерина Ивановна! (Щербацкая картинно закатила глаза и улыбнулась) Под конец жизни бес в ребро Богомазову сунул рог – дети взрослые, а он по юбкам бегает. Слухов о его грехах много было, это уж как положено, да…
Неклинов уронил стопку газет, и, шурша, принялся торопливо их собирать.
Павел Федорович прикрыл глаза и рассеянно продолжал:
– Сыновей трое было у Богомазова: Дмитрий, сын от первой жены, и Иван с Алексеем от второй…обеих, кстати, после родов Бог прибрал. Так первый-то весь в отца был, второй такой же, но себе на уме и пьяница сильный. А последний, Алешка, вообще юродивый: в монастыре спасался раньше, но позже вышел в мир и тягу к женскому полу у родственников презренно осуждал. Съехались эти трое в доме отца, кому денег надо, кому хоть крышу над головой… и вот случился натуральным образом скандал: И Федор Степаныч, и старшой сынок Дмитрий, и средний Иван погнались за одной юбкой. – Павел Федорович открыл глаза и причмокнул губами: – Да-с, за одной. Но за какой! La femme fatale[1]! Сколько омерзительных грязных слухов о ней ходило, боже мой! А она смеялась им в лицо, представляете? – взгляд старика вдруг заблестел. – Игралась она с Богомазовыми…
– Да кто она-то? – осведомился Игнат Петрович.
– Кто? – недоуменно спросил Павел Федорович. – Лещецкая Софья Кирилловна!
– Ну, играла с Богомазовыми Софья Кирилловна, так? – нетерпеливо дернула плечом Катерина Ивановна.
– Да-с, играла. – Старик все более распалялся. – То сыновей поближе подпустит, то отца… у кого, мол, больше денег, за того пойду! А потом: нет, дескать, кто моложе, за того и выйду! Или: подите все к черту, умру старой девой! А Богомазовы знай грызутся меж собой… вот какая женщина была! – Павел Федорович сжал старый пожелтевший кулак. Остальные молчали.
– Что ж дальше? – не утерпел Неклинов. Старичок невидящим взглядом скользнул по его долговязой фигуре и глухим голосом продолжил:
– А вот что: июльским ранним утром под Иоанновским мостом (раньше он назывался Петровский) нашли Федора Степаныча, лежащего ничком с проломленной головой. У сына его Дмитрия за кроватью полиция нашла золотой отцовский перстень, а вот орудие убийства – запачканный кровью топор – обнаружился у Ивана. Каково, а? – Павел Федорович пристально посмотрел на Кошерина. – Вот вам и загадка, Катерина Ивановна: кто ж убил-то отца? Дмитрий Федорович аль Иван Федорович? – старик обращался к Щербацкой, но смотрел на Игната Петровича.
– Я думаю, тут и так все очевидно, – спустя минуту произнесла Катерина Ивановна. Все разом повернулись, и она с достоинством продолжила:
– Убийца – младший, Алексей. Топор на голову отца обрушил он, больше некому-с. Думаю, меньшой сын давненько вынашивал план об очищении земли от такого позора, как старый отец-развратник. Эдакий инквизитор. Одним выстрелом не двух, а трех зайцев! Ведь вы говорите, крепко осуждал родственничков-то юродивый? – обратилась Катерина Ивановна к Павлу Федоровичу.
– Весьма осуждал, доходило и до ругани,– глухо произнес старик.
– Ну, вот и повод подвернулся, – развела руками Катерина Ивановна. – Перстень подкинул одному брату, а топор – второму. А те дураки наверняка указывали друг на друга, приводя аргументы, верно? А на бывшего монаха и подумать никто не мог! – Она засмеялась, очень довольная собой. Игнат Петрович зааплодировал:
– Браво, Катерина Ивановна, блестящее раскрытие преступления!
Щербацкая смущенно наклонила голову в белом чепце.
– Блестящее раскрытие могло бы быть, – продолжал Кошерин, – если бы не несколько любопытных деталей этого рассказа, из которых следует, что убийца никто иной, как вы, Павел Федорович.
Наступившую тишину в комнате можно было зачерпнуть ложкой. Спустя пару секунд все одновременно заговорили:
– Позвольте, но… – начал Неклинов.
– Невозможно! – вскрикнула Катерина Ивановна.
Павел Федорович хмыкнул и презрительно улыбнулся.
Кошерин дождался тишины и вздохнул:
– Понимаю; постараюсь объяснить. Ни для кого не секрет, что у Павла Федоровича память уже не та, что раньше.
– И что ж? – хмыкнул Неклинов.
– Не смутило ли вас, Катерина Ивановна, – повернулся к Щербацкой Игнат Петрович, – как по ходу истории забывчивость нашего Мафусаила[2] как рукой сняло?
– Как-то не очень убедительно, если честно, – неуверенно сказала Катерина Ивановна.
– Глупость, вы уж простите, – ухмыльнулся старик.
– Глупость? – резко среагировал Кошерин. – Вы не могли вспомнить, кто царствовал в то время, но хорошо уяснили, что нашли тело Богомазова ранним июльским утром. Как же так?
Катерина Ивановна хотела что-то сказать, но Игнат Петрович перебил:
– В этом семейном скандале был и другой, неизвестный полиции участник – наш Павел Федорович. Как вы говорили о Софье Кирилловне! Можно забыть что угодно, но только не любимую женщину...
Щербацкая вновь раскрыла рот, но Кошерин жестом остановил ее:
– И последнее: вы сказали лежащего ничком. Деталь маленькая, неочевидная, но ее мог знать либо обнаруживший труп, либо убийца. Нашедшим вы себя не называли.
Павел Федорович пустым взглядом смотрел перед собой.
– Сорок лет прошло, а к мосту как магнитом, – криво усмехнулся он после небольшой паузы. – Куда не пойду, все равно в итоге к нему прихожу. Мучаюсь! Надоело страсть…
– Кажется, недавно вы говорили, что служили в армии офицером? – брезгливо перебил его Игнат Петрович.
Старик медленно кивнул.
– Катерина Ивановна, Илья Ильич, прошу вас подышать свежим воздухом, – твердо сказал Кошерин.
Неклинов и Щербацкая, переглянувшись, вышли, плотно затворив дверь.
– Вы знаете, что нужно делать. – Кошерин ледяным взглядом смотрел на Павла Федоровича, протягивая ему маленький черный револьвер.
Старик шумно сглотнул. Часы на стене тягуче отсчитывали секунды. А потом раздался выстрел.
[1] Роковая женщина (фр.)
[2] Мафусаил – библейский персонаж, проживший 969 лет.
Автор: С.О. Рокин
Источник: https://litclubbs.ru/duel/735-vechernee-chaepitie.html
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
#вечность #чаепитие #мост #детектив
