Найти в Дзене

Волшебное зеркало

Зеркало – всегда волшебное, оно не только повторяет, не только смотрит, но и отвечает. При этом оно говорит голосом того, кто стоит перед ним: «Ты, конечно, спору нет, Ты, царица, всех милее, Всех румяней и белее…» А когда появляется сомнение, сомневается и зеркало «Ты прекрасна, спору нет, Но…». Алиса смотрит в Зазеркалье – и находит в нем то, что хочет (и уже имеет) – и себя. Зеркалом является Бездна Ницше: пристальный взгляд впускает в бесконечность тьмы и пустоты (зеркала) то, что находится за глазами, различает это и примеряет на себя, становясь тем, чему противо-стоит напротив. Зеркало – это карта мышления – и языка, структурирующего мышление. Всюду, куда бы не пришел язык – как Алиса Кэрролла и как царица в сказке Пушкина – он находит то, что хочет: то, что уже и так есть в нем самом.    Очковая кобра и бабочка павлиний глаз не знают, что на их теле есть рисунок, похожий на глаза. Призрачный богомол и листохвостый геккон не знают, что их тела похожи на листья растений. Точно так

Зеркало – всегда волшебное, оно не только повторяет, не только смотрит, но и отвечает. При этом оно говорит голосом того, кто стоит перед ним: «Ты, конечно, спору нет, Ты, царица, всех милее, Всех румяней и белее…» А когда появляется сомнение, сомневается и зеркало «Ты прекрасна, спору нет, Но…». Алиса смотрит в Зазеркалье – и находит в нем то, что хочет (и уже имеет) – и себя. Зеркалом является Бездна Ницше: пристальный взгляд впускает в бесконечность тьмы и пустоты (зеркала) то, что находится за глазами, различает это и примеряет на себя, становясь тем, чему противо-стоит напротив. Зеркало – это карта мышления – и языка, структурирующего мышление. Всюду, куда бы не пришел язык – как Алиса Кэрролла и как царица в сказке Пушкина – он находит то, что хочет: то, что уже и так есть в нем самом. 

 

Очковая кобра и бабочка павлиний глаз не знают, что на их теле есть рисунок, похожий на глаза. Призрачный богомол и листохвостый геккон не знают, что их тела похожи на листья растений. Точно так же мозг, управляющий телом, не знает ничего про его анатомию. Он взаимодействует с телом как с интерфейсом. Сознание знает анатомию и может знать даже свое собственное устройство, но всё равно для него всё остается таким же интерфейсом, «обшивкой»: оно тоже не знает, какие "глаза" изображены на нем самом. Эти "глаза" – не просто условная интерпретация условным инопланетянином того, как выглядит поведение человека. Условные "глаза" – это не бессмысленная случайность, это что-то значимое, имеющее в себе причинно-следственную структуру. В случае кобры и бабочки рисунок глаз на их теле влияет на их выживаемость, эта черта, свойство перераспределяет вероятность того, сохранится существо живым в определенной ситуации или нет. Почти наверняка также существуют какие-то значимые черты сознания, незаметные для этого самого сознания. Нам кажется, что мы видим «очки» на себе самих, что мы открыты для самих себя. Но на самом деле, так же, как для человека скрыты ощущения другого, для него скрыто и содержание его самого. Мы распознаем свою логику и отчасти – логику интуиции/сна, но есть что-то за нашей спиной, «третий слой», который мы не видим. Вероятно, он частично или полностью совпадает с территорией интуиции, сна. 

 

Также это, кажется, связано с Бытием Хайдеггера (проблема – как раз о нем, о бытие, оно скрывается за нашей спиной и ближе всего к нам) и с одним фактом про ритуалы: у ритуала нет осознанной причины, решения, есть только объяснение своего поведения постфактум. Мы можем навести дикаря на мысль о смысле ритуала, но никто не наведет нас на правильный вопрос об условных «очках» на нашей спине, так же, как никто не наведет на эту мысль кобру. Гипотетический сильный искусственный интеллект или инопланетный разум, превосходящий по способностям человеческий, тоже не сможет объяснить нам это, как мы не сможем объяснить змее смысл рисунка на ее спине. У змеи нет аппарата, который позволил бы ей осознать хотя бы фундаментальные понятия в этой системе – только «подфундаментальные» – страх, боль, удовольствие – мотивационную и структурирующую основу для появления языка.