Во время Второй мировой войны Витгенштейн находился в Кембридже, там он часто ходил в кино, но каждый раз сильно возмущался пропагандистским роликам перед началом сеанса, в которых постоянно звучали призывы к тому, чтобы английская нация полностью уничтожила немецкую.
В одном из своих писем он пишет об этом:
«Сэр, это умилительно смешно видеть все споры, ведущиеся о вреде гангстерских фильмов для юношества, в то время как умы взрослых и детей планомерно отравляются отвратительной, худшего вида пропагандой Ванситтарта, которую представляют в кино новостные сводки и которым потворствуют.
Может ли быть что-то более скотское, чем международные новости? Злорадство над мёртвыми «гансами», над старыми немецкими городами, которые сравнивают с землей, немецкое гражданское население, которое ходит по руинам городов.
Каждый знает и никто не сомневается в неописуемых ужасах нацистского режима […], но когда они были в самом разгаре задолго до того, как началась война и даже после того, как она началась, мы мало о них слышали. Теперь, когда враг полностью перестал употреблять слова, все хорошо известные трюки камеры и даже гораздо более тошнотворные трюки комментаторов приведены в движение, представляя немцев (бездумному любителю кино) выглядеть как стая волков. Комментаторы — достойные ученики доктора Геббельса — худшего вида немцев.
Мы не пишем это письмо с тем, что могло бы быть безумным желанием открыть глаза слепому, но чтобы направить внимание на ужасающее зло лгущей пропаганды — ростков самого нацизма».
[Письмо без адресата. MS 151]
Витгенштейн быстро осознал миметическую природу насилия: враги, вступившие в войну, всегда стремятся к ответному действию, которое по их мнению должно «восстановить справедливость», но которое в конечном итоге лишь уравнивает их в ненависти по отношению друг к другу. Поэтому он ясно увидел, что английская пропаганда по смыслу своему была зеркальной копией пропаганды немецкой и по существу воспитывала в людях национальное чувство того же свойства, которое воспитывал в собственном населении их же враг. Когда в ходе этой зеркальной вражды один из врагов погибает, то второй, прикрываясь чувством собственной правоты и доставшейся победы, не замечает, что сам в ходе конфликта превратился в зеркальную копию своего врага (или по крайней мере усвоил какие-то из его свойств).
«Я и сейчас в унылой компании. Всё, по крайней мере отчасти, из-за войны, которая, как мне кажется, становится всё более и более ужасной и идёт к концу. Интересно, так ли близок конец как кажется тем, кто уже забронировал места на марш победы? Новостные сводки в кино становятся все более скотскими и злорадными с каждой неделей. Немцы счастливчики, потому что их «переу́чиватели» уже назначены, но кто переучит англичан?»
[Письмо жене Раша Риза. 8 апреля 1945 года]
Проблема усиливается ещё и тем, что реальными субъектами политики в условиях национальных государств могут быть только страны и их правительства, а это значит, что всё многообразие человеческих намерений упрощается до намерения самого этого государства.
«Нельзя ли также представить себе, чтобы множество людей имело некое намерение, исполняло его, причем ни один из них не имел этого намерения? Так, правительство может иметь намерения, которых не имеет ни один человек».
[Zettel, 48]
Проблема, которая создаётся в результате редукции всего многообразия человеческих отношений до социальной оппозиции добра и зла разделял и Виктор Голланц (Витгенштейн переписывался с ним) — британский правозащитник, будучи евреем, боролся с немецким нацизмом и антисемитизмом, однако в 1945 г. выступил в защиту немцев, потребовав более гуманного обращения с пленными и выступил против превращения немцев в нацию-изгоев.
Он пишет Витгенштейну:
«В британских фильмах военного времени редко вводилась идея хорошего немца, а если и вводилась, она отступала от общественного мнения, на которое огромное влияние оказывал феномен под названием ванситтартизм. В серии репортажей, созданных службой иновещания, в конце 40-х Лордом Ванситтартом, который был заместителем министра иностранных дел Великобритании, немцы изображались как исторически жестокие и агрессивные, а нацизм просто как высшее провозглашение их характеристики как нации».
Справедливое возмездие — это обширная тема, но и Голланц и Витгенштейн ясно улавливают интуицию, некогда найденную Сократом, согласно с которой нарушение справедливости вредно прежде всего для того, кто эту справедливость нарушает, а не для того в отношении кого она нарушается. Более того, это единственный выход из принципа Талиона, смысл которого состоит в возмещении арифметической пропорции ущерба, то есть не в прекращении вражды, но в постоянном увеличении насилия, пока в нём не будет достигнут полный паритет, либо одна из сторон не будет полностью уничтожена.
Витгенштейн продолжает:
«Я хотел бы выразить моё восхищение прекрасной психологической техникой и фильмами с пропаганды Ванситтарта и прочих, теперь полностью проявляемой в наших новостных сводках в кино. Целесообразно от наших врагов-репортёров, новостных сводок и их спонсоров — Министерства пропаганды узнать многое о докторе Геббельсе, и к чему он мог стремиться.
Медленное крещендо ужасов немецких лагерей, которые как давно известно, власти освободили, показывает в фильмах почти полное утаивание всей правды о безнадёжной борьбе масс немцев против нацизма и ужасные страдания немцев при том режиме. Театральный тон справедливости и правоты справедливого возмущения, с которым комментаторы преподносят это при чистой лирике Лорда Ванситтарта, […] сдержанный тон, с которым он покрывает безжалостность и жестокость, заставляет думать, что такая пропаганда идеально подошла бы стране, которая готовилась стать фашистской сама.
Есть всего несколько пунктов, по которым, я думаю, эти новостные сводки могут перебарщивать. Можно утверждать, что даже самая не думающая аудитория спросит себя: «желательнее ли за самые ужасные преступления нацизма понести более ужасное наказание, чем полное опустошение Германии, смерть и заключение всех их мужчин и юношей, которые, когда они будут освобождены, не будут иметь в жизни никакого будущего, и действительное преобразование Германии в огромный тюремный лагерь с голодными смертями, болезнями и нуждой»? Учитывая настоящие факты, какое бо́льшее наказание вы желаете нанести нации?»
Ну и наконец о том, как толпа, путающая различение добра и зла с требованием занять правильную позицию, подавляет мышление у людей наиболее совестливых и склонных к справедливости.
«Конечно, у жестокости нет лучшего союзника, чем слащавое мышление и сентиментальность.
[…] Разве не благоразумно побуждать публику никогда не забывать зверств немцев, в то время как хорошая память может напомнить о преданной в Мюнхене Чехословакии, когда ужасы немецких лагерей уже были хорошо известны британцам. Многие достойные люди, у которых болит сердце от этой пропаганды не разрешают себе говорить об этом, не разрешают признаться даже перед самими собой, потому что они боятся, что возможно, их посчитают бездушными, теми, кто просто недостаточно сильно желает «предстать перед фактами», хотя на самом деле они просто думают, что:
1. За все эти ужасы уже заплачено;
2. То, что они видят — не порочность немецкой нации в особенности, а скорее то, что могло скоро случиться в стране, в которой худшие элементы по какой-то причине поднялись наверх;
3. Можно только надеяться, что похожие вещи не случатся в этой стране;
4. Если что-то приведет к этому [нацизму], то как раз та самая пропаганда, которую сейчас проводит правительство;
5. Ничего хорошего, ничего даже полезного в этой стране не может вырасти из отношения, которое по сути тоже самое, что и отношение нацистов, но направленное в этот раз против немецкой нации, а не против евреев».