- Ну как же... – мне кажется, она сейчас расплачется, - вы же понимаете, что меня уже нет, а вас вообще никогда не было...
- Да знаю я, знаю, - сжимаю зубы, могла бы и не напоминать...
- Ну вот... значит, мы только их воспоминания, не более... и от того, что мы им покажем, зависит, как про наш мир вообще вспоминать будут... или вот это все, обломки, руины... или хорошее что-то, цветы, фонарь вот... – она неумело втыкает высохшие остатки роз в то, что когда-то было клумбой, а теперь засыпано не пойми чем, разгребает мусор, я начинаю помогать ей, я понимаю, как мы нелепо выглядим, пытаемся привести что-то в порядок в мертвом городе. Прилаживаю фонарь, начинаю собирать покосившуюся скамейку, та, которая, подвязывает обломленные ветки на деревьях, цепляет к ним какие-то цветы из того же цветочного киоска, вместе поднимаем столики маленького кафе, плетеные кресла, та, которая, уже собирает не пойми из чего какое-то подобие метелки, чтобы подмести сор, уже собираюсь неудачно пошутить, куда это она хочет лететь – когда реальность окончательно взбрыкивает на дыбы, заставляет меня прострелить горло той, которой, и я даже не успеваю заорать, что это неправильно, неправильно, я должен был сделать это там, на перекрестке, когда она пойдет в магазин, а не здесь, на остатках бульвара, и не в половине шестого, а...
- Ты... ты что?
Я вижу, что он не понимает, что я сделала, какого черта я вообще это сделала, почему я снова все сломала. Мы же столько труда потратили, чтобы привести в порядок хотя бы кусочек этого мертвого города, мы же еле-еле вырывались из других реальностей, чтобы отстроить эту, живую, красивую, мы же... И тут нате вам, я все разворотила, где только вообще оружие нашла, да долго ли найти оружие в убитом городе...
.
- Ты... ты что?
- Ну как ты не понимаешь... – пытаюсь подобрать слова, не могу, - этой реальности... её просто не должно быть, понимаешь ты?
- С чего её не должно быть, если это единственный нормальный вариант вообще?
- С того не должно, что там тебя не будет, понимаешь ты?
Меня передергивает, снова сжимаю зубы, могла и не напоминать. Нет, так-то я помню, что меня нет, такое не забывается, но какого черта мне надо все время в морду тыкать этим – меня-нет-меня-нет...
- Ты понимаешь? Чтобы ты остался, это надо вот эту реальность держать, где ты в меня стреляешь, а то и не будет тебя...
Да меня и так нет, что ты хочешь, если меня и так нет? Ты-то есть, а если им все равно, живая ты или мертвая, так они тебя, может, вообще живой сделают... доживешь до глубокой старости... а знаешь... может, они там дальше изобретут что-то, что ты вообще не умрешь, будешь жить вечно... с ними... с этими... которые сейчас на нас смотрят... у них там никто ни в кого не стреляет, если они даже понять не могут, что тут с нами делается...
- Но тебя-то не будет!
- Да что я тебе, так понравился сильно, что ли?
Да ну не понравился, а... ну неправильно это, что тебя не будет... не должно так быть...
- И что предлагаешь?
- Слушай, ну ту только один вариант может быть...
- Какой?
- Вот тот самый... когда я выхожу в магазин, и ты... Надо им как-то доказать, что этот вариант единственно правильный, настоящий... тогда и ты будешь, и я буду...
Уже хочу согласиться, когда спохватываюсь, только сейчас понимаю...
Черт...
Не подаю виду, киваю:
- Да, конечно... ты права.
- Ну, давай тогда, я сейчас из дома выйду, а ты стой, где ты там стоять должен, и...
Не договаривает, мучительно сглатывает. Встаю, где я там должен стоять, выжидаю. Она выходит из дома, серое платье, серое пальто, в который раз спохватываюсь, что не помню, как её зовут.
Шаг.
Два.
Три.
Четыре.
Восемь шагов.
Опускаю винтовку.
Она смотрит непонимающе, недоуменно:
- Что такое?
- То такое... Ты что, не понимаешь, так получится, что я здесь был, люди Мидии были в Сепии, и стреляли... понимаешь?
Я не успеваю договорить, наши реальности расходятся окончательно и бесповоро...