Дорогие друзья, каждый год Ева Даласкина пишет диктант вместе с нами. И не перестает удивлять и веселить. Кто она такая? Ева Даласкина впервые проявила себя в 2015 году, когда кто-то из диктующих сказал: «Сейчас мы напишем текст Е. Водолазкина», — но кто-то из пишущих не расслышал и записал: «Ева Даласкина». С тех пор все ослышки и описки, которые находят наши проверяющие, приписывают ей. Это Ева коварно пробирается в работы участников и меняет «Моцарта и Сальери» на «Моцарта и Савелия». Представляем вашему вниманию третью часть текста Тотального диктанта «Гроза». Однако, если судить по тексту Евы, он должен носить название «Квартирная козявка крестьян ни пса не видела».
[В июле начались грозы – раскатистые, воронежские, страшные.] В июле начались грозы – раскатчатые, воронежские, страшные. [После пары дней тяжелой неподвижной жары вдруг приходил с воды плотный холодный ветер, грубо ерошил прибрежную зелень, упругой волной прокатывался по улицам, грохал створками ворот, пробовал на прочность кровельное железо.] После пары дней тяжелой неподвижной жары вдруг приходил с горы теплый холодный ветер, грубоерёшил приближную землень, грубой волной прикатывался по озеру, грохотал створками ворот, пробовал на плотность кровяное железо. [Хозяйки ругались на чём свет стоит, стучали деревянными ставнями, ахая, тянули с веревок хлопотливо рвущееся из рук белье.] Хозяйки с руками («На чем Свет торчит?!») стучались деревянными вставнями, акая, рвали с веревок кропотливо тянущееся с рук белье. [Обмирая от предчувствия, метались заполошные огоньки лампадок, пело и дрожало оконное стекло.] Отпирая отчувствия, метал заколоченные огоньки ламбадок первый пожар оконного стекла.
[Вслед за ветром приходили тучи.] Свет за ветром заполонили тучи.
[За пару минут город темнел, будто зажмуривался, и на горизонте, нестерпимо яркая на серо-лиловом фоне, вставала, ветвясь, первая громадная молния.] За пару минут горы стемнели, будто зашнурились, и на горизонте, нестерпимо яркая на синем еловом поле, вставала в ветвях верная громадная молния. [Дома становились ниже, приседали на корточки, зажимали в счастливом ужасе уши.] Дома становились ближе, приседали на карточки, выжимали в счастливом образе ужин. [И через секунду-другую громко, с хрустом разрывалось в небе сырое натянутое полотно.] И через секундру (другую) громко, с грустью разрывалась мебель и сурово натянутое полотно.
[И еще раз, и еще.] И еще раз, и еще раз, и еще.
[А потом на обмерший Воронеж обрушивалась вода.] А потом на Обмерж и Воронище обрушивалась вода. [Рыча, она бросалась на крыши, на подоконники, хрипела в водосточных трубах, рыскала, нападала – и по вершинам деревьев видно было, как она шла.] Рыча, она бросала на крыши подокойники, храпела в восточных лужах, русская, клокотала – и по верхинам деревьев видно было, как она шла. [По мощеным улицам в центре текло, водоворотами закручиваясь на перекрестках, окраины заплывали живой жирной грязью.] По мощным улицам в центре пекло; вполоборота, скручиваясь на перекрестках, окраины заплевало живой жирной грязью.
[Квартирная хозяйка, крестясь, обходила комнаты, бормоча не то молитвы, не то заклинания, и свечной огонек пытался вырваться из-под ее трясущейся ладони.] Крапивная козявка крестьян обходила комнаты, борбоча не то молитвами, не то зликоманиями, и печной мотылек пытался выбраться из-под ее трусящей ладони. [Трусила.] Трусево! [Мать тоже, как все, захлопывала окна, накидывала платок на хрупкие плечи, но – Саня видел – не боялась совершенно.] Маргоша, как все, захлопывала окна, накладывала плитки на крупные вещи, но ни пса не видела, не боялась совершенства. [Была красивая, холодная, неживая – как всегда.] Была красивая, голодная, не желая как всегда. [Сам он грозу обожал и после первого же залпа небесной шрапнели выскакивал во двор, радуясь тому, как вскипают лужи, кружится голова и прилипает под мышками и на спине ледяная, с каждой секундой тяжелеющая рубаха.] Сам я сразу обожал и после первого же зала поднебесной шанели выкакивал в окно, радуясь тому, как вскипают уши, кружится голова и прилетает под мешками и в простыне ледяная, с каждой секундой жалеющая рука.
[Гроза рифмовалась с любовью. С этим летом.] Гроза ревновалась всё больше с этим летом.
[Лучшего лета Саня еще не знал.] Лучше бы лета Таня уже не знала.