Эпизоды "Смерть Долгушова», «Гибель Петра Мелехова», «Гибель Най Турса», переход через гати отряда Левинсона - вот «джентльменский набор» одиннадцатиклассника конца ХХ - начала ХХI века, изучающего русскую литературу. Формирование позиций, подготовка к новым битвам. Определение своего места в будущих боях. Не просто безысходные кровавые картины, а пособия, передающие нам страшный опыт.
«Бой в партизанском отряде» из "Доктора Живаго" Пастернака - это выкованные в металле формулировки, театральность композиции, простой сюжет, поверить в который невозможно: врач, поэт, заложник красных партизан, во время очередного боя стреляет в прямо в сердце бойцу из чужого стана, затем обнаруживает, что тот жив, и после выздоровления спасает его, выводит из отряда.
Мог ли герой избежать войны? - Нет. Юрий Живаго бежит от революции из голодной Москвы за Урал, в Богом забытое Варыкино - и оказывается схваченным на безлюдной лесной дороге красными партизанами, начинает служить большевикам, излечивая их раны. Мало того, "завязавшаяся стычка застала Юрия Живаго на поле и заставила разделить судьбу сражающихся и отстреливаться".
Мог ли он рассчитывать на действие гражданских и военных законов? - Нет, даже Международная конвенция о Красном кресте перестает действовать во время военных катастроф. Врач Юрий Живаго вынужден был участвовать в боях.
Мог ли не стрелять, делая вид, что нажимает на курок? Был ли у него он, этот выбор? - "Однако созерцать и пребывать в бездействии среди кипевшей кругом борьбы не на живот, а на смерть было немыслимо и выше человеческих сил. И дело было ... в следовании порядку совершавшегося, в подчинении законам того, что разыгрывалось перед ним и вокруг него. Было против правил оставаться к этому в безучастии".
Может ли Юрий Живаго проявить волю, сбежать, направить винтовки на тех, кто сделал его заложником? - Скорее нет: слишком велики риски, что поймают и убьют: "Он ведь не раз бывал в подобных положениях, продумал все возможности и давно признал эти планы спасения непригодными".
Может ли, он в конце концов, отказаться стрелять в своих, близких, братьев? - "Лица половины казались ему привычными, виденными, знакомыми. Одни напоминали ему былых школьных товарищей. Может статься, это были их младшие братья? .. Их выразительные, привлекательные физиономии казались близкими, своими". И все-таки он берет в руки винтовку: "...вернувшись на прежнее место, стал разряжать её выстрел за выстрелом".
Герой - перед своими "противниками"-братьями, но между ними - мертвое обгорелое дерево, символ страшной реальности. И эта реальность неизбежно захватывает и определяет его поступки: "Как ни остерегался доктор, как бы не попасть в кого-нибудь, то один, то другой наступающий вдвигались в решающий миг между ним и деревом, и пересекали прицельную линию, в момент ружейного разряда".
Мертвое обгорелое дерево. Символ зла, символ войны, символ неизбежности. «Ужас в ночи, стрелы, летящие днем, язва, ходящая во мраке, зараза, опустошающая в полдень».
Расщепленное - оно становится знаком бесконечной раздробленности этого мира. Знаком вечной разделенности, разобщенности, ужаса мира, где господствуют идеи: "Посреди широкого голого поля, по которому двигались вперед белые, стояло мертвое обгорелое дерево. Оно было обуглено молнией или пламенем костра, расщеплено и опалено предшествующими сражениями".
По разным сторонам поляны - красные и белые. Идущие до конца в своем стремлении победить - каждый за свою правду.
Не допускающие и мысли о том, что можно прекратить бойню. Заложники своего опыта и своих ценностей.
Приверженность той или иной позиции, нахождение на той или иной стороне поляны определяют путь каждого в этом пространстве.
Мир сконцентрировался, и в его центре - мертвое дерево, препятствующее всякому выбору: "Каждый наступающий добровольческий стрелок бросал на него взгляды, борясь с искушением зайти за его ствол для более безопасного и выверенного прицела, но пренебрегал соблазном и шел дальше".
И Живаго стреляет, делая обгорелое дерево своей мишенью, пытаясь таким образом уйти от убийств.
Сознавая, что перед ним - близкие, родные, доктор доктор "стал с привычной меткостью разбрасывать вокруг помертвелого дерева сбитые с него нижние отсохшие сучья".
И вот она, неизбежность, непреложная, однозначная: "Двух он задел и ранил, а третьему несчастливому, свалившемуся недалеко от дерева, это стоило жизни".
Принадлежность к ценностям и идеалам «противников», ставших его мишенью, никак не влияет ни на внутренее состояние, ни на действия Живаго. Ни одного обвинительного слова по отношению к чужим для героя «красным партизанам» - при ясном осознании генетических, семейных, природных пристрастий героя к белым, в романе нет. Фиксируя свои и чужие поступки, герой ясно осознает предопределенность всего, невозможность для человека изменить и повернуть вспять совершающееся в годину катастроф.
Выстрел следует прямо в сердце Сережи Ранцевича. Пуля, выпущенная Живаго, должна была уничтожить "противника", при этом герой отчаянно пытается его не-убить.
И становится убийцей. "Юрий Андреевич перешел ... к телу убитого им молодого белогвардейца. На красивом лице юноши были написаны черты невинности и всё простившего страдания. «Зачем я убил его?» — подумал доктор".
И при этом - убийца ли? "Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя, но к тебе не приблизится» (https://azbyka.ru/biblia/?Ps.90&r).
Как удается Юрию Живаго выйти из смертельного круга, остаться человеком, творцом, врачом?
На пути его пули встает плоский золотой футлярчик и запечатанный в нем 90 псалом "в его славянской подлинности". Материнский талисман на груди Сережи Ранцевича останавливает пулю. Такой же псалом, но с искажениями, запечатанный в ладанке , - не спасает телефониста из другого стана, из красных.
Живаго не выбирает. Принятие, согласие со страшным, смертельным, отдание себя высшей воле. Живый - в помощи Вышнего. Который все равно придет, и не будет у тебя ничего, кроме текста девяностого псалма:
"Его в виде талисмана надевали на себя воины еще в прошлую империалистическую войну. Прошли десятилетия и гораздо позднее его стали зашивать в платье арестованные и твердили про себя заключенные, когда их вызывали к следователям на ночные допросы".
Композиция эпизода не размыкается экскурсом в историю. Открытый сюжет снова возвращается к исходным позициям: "Сережа Ранцевич...не таил от своих избавителей, что вернется в ряды колчаковских войск и будет продолжать борьбу с красными".
Так и наша удивительная жизнь из-за этих бесконечных возвращений всегда трагичнее, чем литературный эпизод https://boris-pasternak.su/proza/doktor-zhivago/138/ .
Борис Пастернак писал емко и коротко и был честен со своим читателем: никакого благотворного исхода не обещал. А его герой - честен с самим собой, заканчивая цикл стиховорений личным выбором к распятию. И оба они говорили о том, что найти прибежище в мире, где люди расщепляют и опаляют своими сражениями деревья, - можно только внутри себя самого - только там, "под кровом", "под сенью", "под крыльями". Только там возможно "размыкание" страшных cюжетов.