Перевод: Прокуров Р. Н. ©
Рабочий день был позади, и начало положено неплохое. Я не сомневался, что мы удовлетворим все пожелания старика Банкарда. Старинное поместье Виргиния с лесистым парком обретало свой исконный облик, каким его и задумывали создатели. Гордон, конечно, согласился бы со мной. Гордон занимался реставрацией дома, а я возвращал парк в былой вид.
В тот вечер мы сидели на ржавой железной скамейке в углу парка, откуда открывался вид на холмы, и смотрели, как с востока по небу подбираются летние сумерки. Мне хотелось поговорить о проделанной за день работе, но Гордон казался… я хотел сказать задумчивым, но скорее он был настороженным.
Вот он достал карманные часы и сказал:
– Минуты через четыре услышишь.
– Услышу что?
– Видишь расселину между холмами милях в полутора? – он указал в ту сторону. – Смотри внимательно.
– Гудок?
– Да, гудок. Но не такой, как ты ожидаешь. Просто смотри.
Мы курили в молчании. Любопытство мое возрастало, и я уже готов был вновь заговорить, но смолчал, потому что в тот самый момент все и произошло.
Прошел обыкновенный товарный поезд. Но, когда локомотив миновал пологий склон холма и пересекал широкую расселину, из свистка вырвалась струя белого пара, после чего товарняк скрылся за следующим холмом. Ни дать, ни взять разыгранная сцена в спектакле.
Еще через мгновение видимый сигнал долетел до нас в форме звука. И я не совру, если скажу, что он с поразительной точностью воспроизводил заключительные ноты из «Энни Лори».
– Ну, каково, а? – Гордон повернулся ко мне, чрезвычайно довольный своим чудным открытием.
– Как ты разузнал об этом?
– Случайно услыхал в тот вечер, когда мы только прибыли сюда. Он проделывает это каждый день в одно время, как по расписанию.
– Какой-то машинист с чувством юмора развлекается, – предположил я.
– Но чтобы вот так, постоянно, это не ради развлечения. Он дает свисток каждый день, в одно и то же время. И всегда одинаковый.
Я высказал новую гипотезу:
– Какой-нибудь сигнальный шифр, вероятнее всего.
– Но что за странный шифр! Какой поэтичный шифр, и это на железной дороге!
– Ну, я ожидал всякое увидеть в Виргинии. Здесь все как будто по-другому.
– Да, это шифр… Конечно, это шифр! – убежденно воскликнул Гордон. – Только вот… дают ли на железной дороге такие сигналы?
– Я понял, к чему ты. Влюбленный и его зазноба? Ты наделяешь этого машиниста собственной душой романтика, Гордон, – я хлопнул его по плечу, когда Джемайма, наша повариха, позвонила в колокол, созывая на ужин. – Вот такой сигнал я точно опознаю!
И мы поспешили к столу.
Следующим вечером вся наша бригада собралась на пролеске послушать причудливый сигнал. Точно по времени обычный товарный поезд прошел расселину между отдаленными холмами, и точь-в-точь как накануне из трубы вырвалась струя пара, а еще через мгновение до нас долетели заключительные такты песни.
Сколько людей слышало тот гудок, столько высказывалось и теорий. В конце концов Гордон остался в меньшинстве, и остальные сошлись на том, что имеют дело с простым железнодорожным шифром из длинных и коротких гудков, а сходство с мелодией случайно. Или так подстроил какой-нибудь изобретательный машинист.
Так или иначе, событие оказалось достаточно занятным, чтобы породить дискуссию, когда после ужина все собрались у очага в главном зале. Разговор коснулся и диковинных трюков, проделываемых некоторыми мастерами со своим инструментом – плотников, способных подбрасывать и ловко ловить заточенные пилы, и что-то в этом роде. Но Гордон не собирался сдаваться.
– Ничто не помешало бы этому машинисту сыграть Янки Дудла, если б он только захотел. Как часто вы лежали ночью без сна, слушая гудки проходящих локомотивов? Можно с точностью определить, когда машинист взвинчен, потому как запоздало тронулся из депо и знает, что должен быть особенно внимательными в эту смену. И гудок его звучит резко и торопливо. Или можно узнать, когда машинист возвращается домой с рейса. Тогда он вкладывает в сигнал всю свою отраду.
– Ба, Гордон, – зевнул кто-то, – да у тебя душа поэта.
– Нет, я верю в этого машиниста, – стоял на своем Гордон. – В следующий раз, когда пойду в деревню, я выясню, кто дает такой сигнал, и почему делает это.
Он и в самом деле отправился в деревню и действительно разузнал секрет необычайного гудка. Получалась складная история. В том гудке был зашифрован сигнал, в точности такой, каким представлял его Гордон. Истинный сын Виргинии, он знал, о чем говорил.
Малый по имени Джордж Робертс был машинистом того поезда, и его имитация под «Энни Лори» действительно служила сигналом – его возлюбленной. В прошлом известный задира, этот самый Робертс пил без меры и затевал драки. И он был близок к тому, чтобы спиться и потерять работу, пока не влюбился в ту девушку и не взял себя в руки. Теперь он каждый вечер проезжал мимо небольшого домика, где она жила, и давал этот гудок в знак приветствия.
– Дает ей знать, что с ним все хорошо, – закончил Гордон.
Конечно, мы его подначивали, мол, он все это выдумал, но в конце концов поверили ему. В последующие четыре недели сигнал повторялся каждый день, в неизменной форме и всякий раз в одно и то же время, в том же месте. И странным образом это возымело на нас отрезвляющее действие, смягчило толпу суровых лесорубов, каковыми мы являлись. Я заметил, что люди теперь меньше спорили, стали отзывчивее и чаще помогали друг другу. Клянусь, мы все ощутили на себе влияние этого машиниста. Готов поспорить, каждый из нас наметил по возвращении домой быть чуть более внимательным к своей жене. Этот проблеск подлинной любви ободрил всех нас. Благодаря ему мир казался чуточку лучше. Мы даже подстроились уходить на ужин не по колоколу Джеаймы, а по гудку Джорджа Робертса.
Но потом произошло нечто странное. Сигнал смолк.
Поначалу мы даже решили, что просто прослушали его. Но и на второй, и на третий день сигнал так и не прозвучал. Поезд точно по времени проходил через ложбину, однако из трубы его не вырывались клубы пара, и свисток хранил молчание.
Это не прошло для нас бесследно. Мир стал таким же серым, каким был прежде. Скептики, конечно же, не могли смолчать.
– Видно, твой приятель машинист не лучше остальных, – съязвил один из них. – Надолго же его хватило.
– Видать, снова пошел в загул, – подхватил другой.
– Может, у них просто случилась размолвка, – возразил я, в поддержку Гордона.
– Я пойду все разузнаю, – Гордон положил конец дискуссиям.
Он и в самом деле разузнал. Специально отправился в деревню, чтобы все выяснить. А когда вернулся, на лице его играла улыбка.
– Они поженились, – сообщил он. – Отправились в медовый месяц и возвратятся через неделю. Тогда и ждите сигнала.
Гордон оказался прав. Спустя неделю вновь прозвучал мелодичный гудок. Правда, в другом месте.
– Как так? – все еще насмешливо спросил один из работников. – Как видно, жена ему спуску не дает, вот он теперь и сигналит с почтительной дистанции.
– Тут все просто, – гордон спокойно осадил насмешника. – Он устроил ее в небольшом домике подальше вдоль линии. Само собой, теперь он будет давать гудок там.
Еще три недели мы слышали этот верный гудок, теперь несколько отдаленный и не столь различимый, но все такой же мелодичный и неизменно точный. И снова люди стали насвистывать за работой.
К тому времени работы были почти окончены. Через две-три недели нам предстояло оставить поместье, и народ заговаривал об этом не без сожаления. Все потому, что очень уж полюбились им здешние места, убеждали они. Но думается мне, это Джордж Робертс и его сигнал пробудили в них некую тоску. Куда бы мы ни отправились потом, каким бы чудным ни было новое место, все знали, чего-то ему будет недоставать.
А затем снова произошло что-то странное. Сигналы снова прекратились, и мы не слыхали их четыре дня.
– Уже повздорили! – вновь начались добродушные подначки.
– Швырнула тарелку и покалечила ему руку. Бедняга не может дергать шнур.
– Пожалуй, Гордон, стоит тебе сходить да разузнать, что и как, – посоветовал третий.
– Пожалуй, – согласился Гордон.
В тот вечер, когда он вернулся из деревни, на лице его не было улыбки. Так или иначе, мы дожидались его, сидя под портиком – и пока он тащился, медленно и понуро, по длинной подъездной аллее, до нас донесся гудок. Ошибки быть не могло. И все же в нем произошла некая перемена, он прозвучал как будто на новый лад, под стать облику Гордона. И казалось, он звучал еще дальше, чем прежде.
Гордон остановился, услыхав его, и стоял так, держа шляпу в руках, пока не затихли последние отголоски. Потом он подошел к нам и опустился на ступени. Мы все сгрудились вокруг него.
– Она заболела, – сообщил он. – Ее похоронили на маленьком кладбище дальше по линии. Она всегда была слаба здоровьем. Надо полагать, где-то там он теперь и дает гудок. Дает ей знать, что… что с ним все хорошо.