На скиту в муромских лесах спасаются четверо: престарелая монахиня, её дочь и семейная пара. Двести лет назад это место вымолил Серафим Саровский, и, согласно пророчеству, во время Апокалипсиса сюда пойдут все люди Земли. Специальный корреспондент Baza Игорь Залюбовин отправился на скит, чтобы спросить, сколько осталось ждать.
I.
Как въехали в Куриху, дорога сразу стала хуже. Вместо разбитого лесовозами асфальта — чуть подтаявший на солнце наст. А с двух сторон, будто огромные мёртвые старухи, уазик обступают вросшие в снег чёрные избы.
Игорь Алексеич с силой упирается в руль, в рычаг коробки скоростей, вжимает педали в пол. Словно если промедлить, то избы-старухи сомкнутся стеной и не дадут проехать к скиту. Его жена Любаша сидит сзади. Она удерживает стоймя тяжеленный газовый баллон. Баллон подпрыгивает на кочках. Любаша упирается руками в острый кран. Кран колет руки. Но она улыбается так радостно, будто удерживать его — самое весёлое занятие на свете.
Колёса барахтаются в колее. Всё вокруг вибрирует. Уазик выскакивает в поле. Тлеющие мартовские сугробы покрыты ледяной коркой. Искрит солнце. Маленькая собачонка яростно несётся прямо под колёса, словно ищет смерти.
— Луктос, — Игорь Алексеич кивает на домики вдалеке. — Последняя деревня [на пути]. Там собак не привязывают, — усмехается он.
Длинные чёрные изгороди торчат из снега.
— Алабаи там, — говорит Любаша. — Большие. Раз шли пешком — и они навстречу. Страшно было, — но сейчас она смеётся. — Ну. Давай молитву читать. Собачки стали как вкопанные.
— А что за название? Луктос? — спрашиваю я.
Игорь Алексеич пожимает плечами, мол, никогда об этом не думал.
— Мордовское, что ли? — переспрашиваю я.
— Мордовия, — кивает Игорь Алексеич. — Рукой подать.
Любаша улыбается чему-то своему.
Игорь Алексеич крутит руль и бормочет под нос:
— Мы тоже сначала удивлялись. А потом привыкли.
Дорога ведёт в лес.
Деревья чахлые, больные, заледенелые. Темно, тускло. Через них пробивается солнце. Трясущееся в окне уазика, оно похоже на далёкий пожар. Тревожно, из ниоткуда выскакивает огромная чёрная птица. То деревянный крест вдруг мелькнёт среди веток, то образ, прибитый прямо к дереву. Игорь Алексеич и Любаша каждый раз крестятся.
Двести лет назад в окрестных лесах отшельничал монах Серафим Саровский: кормил с рук медведей и разговаривал с Богородицей. Он был столпником — не сходя с места, молился на камне тысячу дней. А на месте будущего скита жила его ученица Афанасия. Она стала монахиней в двадцать три года. Афанасия спала в вырытой землянке, питалась голубикой и смиряла плоть, часами стоя в муравейнике. Спасаться (спасать души. — Прим. ред.) в лес за ней шли и другие. Так появился женский монастырь. При советской власти здания разобрали, а монахини разбежались по ближним деревням.
Уазик, буксуя, выбирается к опушке:
— Кладбище, — кивает Игорь Алексеич. — Было монастырское. Потом деревенских хоронили. А сейчас уже никого.
Поваленные деревья срослись с выцветшими надгробиями. Так и всё в этих лесах переплелось: пустырь на месте монастыря в советское время стали называть «поляной желаний». Местные ходили туда лежать и молиться. То ли Афанасии, то ли матери леса Вирь-Аве, то ли всем сразу. В семидесятых у «поляны желаний» поставили часовню. В девяностые — храм. На стыке нулевых и десятых тут появились новые отшельники, но всё закончилось бытовым криминалом.
— Были до нас монахи, и у них до топоров дело дошло, — коротко объясняет Любаша. — Невозможно, чтобы в монастыре такие вещи творились. Здесь должна быть любовь, понимание. И, по-видимому, осквернилось это место. И сюда начали сползаться гады.
Бывший монастырь заселили медянки, ужи и гадюки.
Но потом тут снова появилась Афанасия.
#общество #россия #культура #репортаж #природа #религия