В.Н. Цимбал родился 26 января 1931 года в д. Чубы Полтавского района Полтавской области. В своей автобиографии он упоминает, что родители – украинцы, выходцы из крестьянской семьи. До Великой Отечественной войны семья проживала в г. Боково-Антраците Ворошиловградской области.
В 1941 году отец В.Н. Цимбала Николай Александрович был призван в Красную Армию, воевал пулеметчиком 978 стрелкового полка, умер от ран в госпитале в 1943 году. Только в 1977 году Василий Николаевич узнает о местонахождении могилы отца в с. Среднее Орловской области.
С 1942 по 1943 г. Василий, мать, сестра и брат находились в оккупации в г. Боково-Антраците и в Полтавском районе Полтавской области.
В 1943-1944 годах В.Н. Цимбал был воспитанником сначала пехотного подразделения, а затем 1372-го зенитно-артиллерийского полка, исполняя обязанности разведчика и связного. Вместе с полком был в Румынии и Польше в составе войск 2-го и 1-го Украинского фронтов.
В 1944 г. В.Н. Цимбал по болезни был определен в Комаровский спец. детдом Харьковской области. С 1947 по 1951 гг. учился в Харьковской спецшколе-интернате с изучением английского языка, которую закончил с серебряной медалью.
В дальнейшем Василий Николаевич Цимбал стал командиром группы дивизиона телеметрической службы на экспедиционных судах 4-й Тихоокеанской океанографической экспедиции (ТОГЭ). Имел звания инженера и капитана 1-го ранга.
Трудовая и военная деятельность В.Н. Цимбала закончилась в 1984 году: после инфаркта он был уволен в запас. Выйдя на пенсию, в том же году, Василий Николаевич написал воспоминания об участии в Великой Отечественной войне («Расстрел наяву и вслепую», «Горькая каша» и «Батареец»), эмоционально и правдиво передающие атмосферу военного времени.
В публикации сохранена орфография и пунктуация автора.
Публикацию подготовила Ю.В. Маслова
В.Н. Цимбал родился 26 января 1931 года в д. Чубы Полтавского района Полтавской области. В своей автобиографии он упоминает, что родители — украинцы, выходцы из крестьянской семьи. До Великой Отечественной войны семья проживала в г. Боково-Антраците Ворошиловградской области.
В 1941 году отец В.Н. Цимбала Николай Александрович был призван в Красную Армию, воевал пулеметчиком 978 стрелкового полка, умер от ран в госпитале в 1943 году. Только в 1977 году Василий Николаевич узнает о местонахождении могилы отца в с. Среднее Орловской области.
С 1942 по 1943 г. Василий, мать, сестра и брат находились в оккупации в г. Боково-Антраците и в Полтавском районе Полтавской области.
В 1943-1944 годах В.Н. Цимбал был воспитанником сначала пехотного подразделения, а затем 1372-го зенитно-артиллерийского полка, исполняя обязанности разведчика и связного. Вместе с полком был в Румынии и Польше в составе войск 2-го и 1-го Украинского фронтов.
В 1944 г. В.Н. Цимбал по болезни был определен в Комаровский спец. детдом Харьковской области. С 1947 по 1951 гг. учился в Харьковской спецшколе-интернате с изучением английского языка, которую закончил с серебряной медалью.
В дальнейшем Василий Николаевич Цимбал стал командиром группы дивизиона телеметрической службы на экспедиционных судах 4-й Тихоокеанской океанографической экспедиции (ТОГЭ). Имел звания инженера и капитана 1-го ранга.
Трудовая и военная деятельность В.Н. Цимбала закончилась в 1984 году: после инфаркта он был уволен в запас. Выйдя на пенсию, в том же году, Василий Николаевич написал воспоминания об участии в Великой Отечественной войне («Расстрел наяву и вслепую», «Горькая каша» и «Батареец»), эмоционально и правдиво передающие атмосферу военного времени.
В публикации сохранена орфография и пунктуация автора.
Публикацию подготовила Ю.В. Маслова
Расстрел наяву и вслепую
Современная левобережная Украина смотрится как лесостепь: куда ни посмотришь, везде лесопосадки (лесополосы), в том числе и вдоль дорог. Лишь только у пахотного поля горизонт уходит далеко. А вот во время войны эта местность выглядела на равнинной местности как бескрайняя, с редкими перелесками, дубравами и отдельными скоплениями пирамидальных тополей, по вершинам которых на горизонте можно было судить о расстоянии между деревнями. Многие деревни утопали в садах, а за околицей до горизонта простирались хлебные поля. Осенью рядом с ними стояли непроходимой как в джунглях [стеной] кукурузные и подсолнечные поля или поля со свеклой, картошкой, помидорами и бахчевыми... Нередко можно было встретить овраги, балки (выбалки), речушки, поросшие вербой и кустарниками лозы, а в Донбассе — разбросанные на земле вдоль кряжей камни-глыбы.
Среди рабочих поселков и шахтных терриконов Донбасса я и провел свое довоенное детство. Здесь же, в городе Антрацит Луганской области 22 июня 1941 года я и услышал слово «война», а с ноября 41-го по май 42-го начались будни прифронтового города.
Больше года (с 1942 по 1943 гг.) был в оккупации под фашистским сапогом. Что это такое, может понять только тот, кто ее пережил. Это — суровая действительность и испытание. Тебя да и кого угодно мог любой оскорбить или убить, как бесправное существо, и никому, кроме родных и близких, до этого не было дела. Только в первый месяц оккупации видел, как наших людей вешали на деревьях, и с балкона второго этажа — как расстреливали и закапывали живьем, также сожгли в сарае около ста человек.
В августе 1943 года в поисках пищи и убежища оказался в сельской местности, в районе городов Котельва и Ахтырка между Харьковской и Полтавской областями. В это время после разгрома под Белгородом немцы, огрызаясь в местных боях, спешно отступали к Днепру с тем, чтобы к глубокой осени закрепиться на тамошних рубежах. При этом, чтобы нашим войскам перед Днепром в осенне-зимний период было негде упрятаться от дождя и холода, фашисты, начиная с Сумской, Харьковской да, пожалуй, и Днепропетровской областях, начали поголовно и дотла сжигать все деревни, а города и поселки основательно разрушать. Население от малого до велика — абсолютно, все поголовно, — подлежало выселению за Днепр, а мужчины призывного возраста и юноши — угону в рабство в Германию, на рытье окопов во фронтовой полосе или вообще уничтожению.
Надо было видеть всю эту картину: от горизонта до горизонта стлался дым от горевших деревень, огонь от пепелищ которых по ночам озарял все небо. На всем пространстве, по всем (хорошим и грунтовым) дорогам, идущим к Днепру, тянулись бесконечные колонны женщин, детей и стариков под неусыпным конвоем озверевших фашистов, власовцев, полицаев и извергов в других мундирах. Люди несли на себе небольшой скарб, иногда тянули тележку, а то даже погоняли и лошадь в тележке. Вдоль дороги стояли гвалт, стоны, плач и окрики фашистов. Иногда раздавались автоматные очереди по тем, кто хотел по своей нужде сойти с дороги на обочину или в кукурузу и подсолнечник, поэтому рядом с дорогой валялись свежие трупы убиенных. Проходя же через сгоревшие или горящие деревни, люди вдыхали зловоние от пепелищ изб, сгоревшего зерна или обуглившихся костей сгоревшей скотины. В деревнях, еще не испепеленных, было видно, как озверевшие изверги носились с факелами в руках от одной избы к другой. Если крыша избы под соломой, а не под черепицей, она тут же превращалась в факел до неба. В сараях и хлевах визжали свиньи, ревели коровы. По обочинам дорог и по полям бродила всякая скотина: лошади, быки, коровы, козы...
С начала оккупации я, кажется, повидал всё, но тут я увидел особый звериный оскал оккупантов. Автоматные очереди, убитые на обочине, плач женщин и детей, рев скотины и узурпаторов напоминал мне дантов ад. Они просто хотели всех нас уничтожить. В одном из потоков беженцев из Котельвы в сторону Полтавы находился и я, в 13 лет без родных и знакомых. Наблюдая за происходящим и чувствуя нависшую опасность, стал в сомнениях метаться, не зная что делать. Ситуация мне казалась безысходной и надо было ждать худшего. Мрачные лица и слезы тому подтверждение.
Уже к вечеру, бредя в колонне, увидал на обочине дороги две-три бортовые машины. Приблизившись, увидал, что в кузове сидят сельские мужики и юноши и охрана с винтовками в руках. Поравнявшись, часть колонны окружили фашисты и начали под плач женщин вырывать оттуда и заталкивать в кузова машин не только мужчин, но и подростков. Туда же угодил и я. После нескольких выстрелов взревели моторы, и нас повезли в сторону фронта рыть окопы. На закате дня высадили у какой-то балки, слегка поросшей кустарником и редкими деревьями. Под крики охранников нам стали вручать ломы и лопаты и распределять по группам, куда идти рыть землю. С одной из групп повели и меня не то к речушке, не то к посадкам. Поравнявшись с кустарниками и деревьями, я стал за одним из них, как вкопанный. Вижу — меня не заметили, да ведь не так уж намного вокруг то там, то здесь было немцев. Отбежав в заросли, залег и стал дожидаться темноты. Как только стемнело, стал уползать, а затем перебежками уходить от голосов, подсветки и рычания машин. В темноте, выйдя в поле, стал по-кошачьи красться в неведомую мне сторону. Наконец, набрел на сгоревшую деревню, а увидев стог сена, зарылся в него и уснул. Проснулся, когда солнце уже сияло свысока. Было голодно и хотелось не только есть, но и прежде всего пить. Нашел колодец с ведром, попил. А вокруг, кроме дальней артиллерийской стрельбы — мертвая тишина, как и не было ни фрицев, ни окопов. Уже потом я узнал, что это была мертвая зона. Наши с боями пробивались к Днепру по двум направлениям: Ахтырка-Гадяч-Пиратин-Золотоноша у Днепра и Харьков-Полтава-Кременчуг. Пространство между ними немцы, боясь окружения, сдавали без особых боев и старались без потерь увести свои войска за Днепр. Но зато на своем пути они оставляли мертвую зону.
В деревне стал ходить по обугленным дворам. Заметив в бурьяне кур, стал, как фриц, гоняться за одной из них. Она же, беспомощная, застряла в зарослях и попалась мне в руки. Думая о том, что же мне делать с ней дальше, я вдруг увидел перед собой двух солдат в защитной форме. Я настолько растерялся и подумал, что это фашисты. Однако уже близко заметил пилотки, а на них звездочки.
На их окрики: «Мальчик, ты что здесь делаешь? Где фашисты?» — я бросился к ним навстречу, уцепился в одного из них со словами: «Дяденька, наконец-то вы пришли и спасли меня! Всех угнали, и немцев уже не вижу». После первого опроса мы стали обследовать местность и никого — ни фрицов, ни местных жителей — не нашли. Наконец-то набрели за деревней на бахчу. Присели на землю, утоляя жажду, а я все смотрел на них и на медали, что были у них на грудях. Допытываясь, за что награды, и рассказывая о себе и фашистах, стал просить взять меня с собой и ходить с ними в разведку. Возражений не последовало, но сказали, что всё будет зависеть от командира разведвзвода. Пройдя в обратную сторону 2-3 километра, уже увидел освобожденную территорию: везде наши солдаты и техника.
(Продолжение через неделю)