Григорий Иоффе
Лев Дуров был известен не только по огромному количеству ролей, сыгранных в кино и на театральных подмостках, но и умением мастерски травить байки, которых в его арсенале было великое множество. Одна из них о том, как его не выпустили из СССР в ГДР для съёмок в «Семнадцати мгновениях весны».
Дело было году в 1972-м, Дурову предстояло сыграть в «Мгновениях» небольшую роль провокатора Клауса. Для этого необходимо было съездить в ГДР и погибнуть там от руки Штирлица. К своим сорока годам за границей Лев Константинович ещё не бывал и как всё это делается, понятия не имел. И очень удивился, когда режиссёр Татьяна Михайловна Лиознова отправила его вместе с другими актёрами в райком партии, «на ковёр», на «выездную комиссию».
Приходят. Он по списку, по алфавиту, первый. Евгений Евстигнеев, Ростислав Плятт за ним – в очереди. Приглашают в кабинет. Сидят «тёти с пышными прическами, дяди в чёрных костюмах с чёрными галстуками». И он перед ними – на ковре. Тип, на первый взгляд, подозрительный, за границей может натворить, что угодно.
Первая тётя предлагает вопрос. Уровень – для вступающего в пионеры: как выглядит флаг Советского Союза? Дуров, соответственно, отвечает: чёрный фон, белый череп, скрещенные кости, называется Весёлый Роджер. Комиссия в полном составе уходит в ступор. Наконец, после некоторой паузы, очухавшийся первым ветеран предлагает актёру-провокатору (видимо, Дуров уже вполне освоился в этой роли) перечислить союзные республики СССР и их столицы. В ответ – первое, что подопытному приходит в голову: Малаховка, Таганрог, Магнитогорск, Кривой Рог…
Коммунисты погибают, но не сдаются, и задают свой последний, контрольный и решающий, вопрос: а не моги бы вы назвать фамилии членов Политбюро ЦК ПСС? Дуров: а я их не знаю.
Короче, объявили его на пять лет, пока членов Политбюро не выучит, невыездным. И, надо сказать, ещё легко отделался. Могли бы и какую-нибудь антисоветчину припаять. Добрые люди попались, однако. Лиознова в полуобморочном состоянии. Дуров ей говорит:
– Татьяна, зачем мне ехать в Германию, пусть Тихонов застрелит меня здесь! Я хочу умереть на родине. «Нашли озерцо возле Московского университета, на горах, там Тихонов меня и застрелил».
От комедии до трагедии, как говорится… А дело-то серьёзное. Такое понятие, как выездная комиссия, в те годы действительно существовало. С 1967 года это называлось Комиссией при ЦК КПСС по выездам за границу, и туда стекались все данные о людях, которым надо было выехать за рубеж. По турпутёвке, допустим, или в командировку. Это были письма с предприятия или из ведомства с рекомендацией и характеристикой выезжающего, а также заключения контрольных партийных органов. Дуров, насколько я понимаю, как раз и угодил в первичный контрольный орган – районный, который в народе называли одним словом: парткомиссия. Это было своеобразное партийное чистилище, один из рудиментов системы сталинских репрессий. Лев Константинович – человек оттепели. А те, кто его постарше, ещё хорошо помнили, как опасны были разного рода «правдоискатели», доносчики, склочники и анонимщики в эпоху ночных воронков.
Доносчики и наушники процветали и жили полнокровной жизнью, с чувством исполненного долга, но не забывая и о себе. Например, расширяли свои квадратные метры за счет соседей, отправленных с этих метров куда подальше. Пока… пока не доносил кто-нибудь более пронырливый и на них... Вот из подобных, уцелевших с былых времен старожилов партии, любителей заглянуть в замочную скважину, и состояли в большинстве своём партийные комиссии.
Официальным органом такая комиссия не была, она работала на общественных началах. Но установка у неё была сугубо серьёзная: следить за партийной дисциплиной и чистотой партийных рядов. Поэтому заседали закалённые активисты-пенсионеры не сами по себе, а под контролем штатных работников райкома. И этих тёть и дядь в париках и чёрных галстуках, с наслаждением копавшихся в чужом белье, рядовые члены партии, настоящие и будущие, боялись, как огня. Боялись больше, чем самого бюро РК КПСС, где потом, исходя из выводов, сделанных парткомиссией, решалась их судьба.
Членство в парткомиссии было для этих бабушек и дедушек узаконенной «клубничкой». Ведь разбирались здесь в основном персональные дела – от нарушений закона (воровство, растрата, превышение полномочий и пр.) до морального разложения коммуниста: например, изменившего жене. Которая, перепробовав все прочие способы для того, чтобы разлучить мужа с любовницей, либо решив отомстить ему, написала жалобу в партком.
Работая в 1980-е годы редактором районной газеты на Чукотке, в Певеке, и почти еженедельно, по партийному и служебному долгу бывая на заседаниях бюро РК КПСС, я вдоволь насмотрелся и наслушался подобных дел. Это был кладезь сюжетов, сформированных или сочинённых коллективным автором – партийной комиссией. Финальный акт разыгрывался на бюро. Чаще всего, конечно, дела были рядовые, тянувшие на выговор, максимум, на выговор с занесением в личное дело, который надо было потом «отмаливать» и смывать примерным поведением. Но бывали случаи и поистине трагические, с шекспировскими страстями.
До сих пор не могу забыть дела об исключении из партии рабочего-бульдозериста. Накануне «преступления», в семейной обстановке, отмечался какой-то праздник. Засиделись, мужик толком не проспался и вышел на смену с нездоровым «выхлопом». Его нетрезвое состояние было зафиксировано медсестрой, которая выпускала водителей тяжелой техники на работу в карьер, где шла добыча золота. И медсестра к работе его не допустила. Итог: выход на работу в состоянии алкогольного опьянения и прогул. У коммуниста со стажем, с незапятнанной репутацией, не имевшего ни одного взыскания.
Но это ещё не последняя страница романа. Дальше, как говорится, Лев Толстой со своей «Анной Карениной» отдыхают. Медсестрой оказалась… жена этого самого бульдозериста, которая до того злополучного дня счастливо прожила с ним двенадцать лет, родила ему двоих детей, а накануне сидела с ним рядом за праздничным столом. Вот такая сильная женщина! То ли сугубую принципиальность проявила, то ли испугалась, что он устроит аварию, то ли меж собой поутру чего-то не поделили… Легко представить, как мусолилось это дело, с выяснением интимных и прочих подробностей, стариками и старушками в парткомиссии, как перебирали они трясущимися ручками разнообразные заключения, объяснительные записки и протоколы заседаний первичных партийных организаций.
В результате комиссия единогласно рекомендовала исключить алкоголика бульдозериста из партии. Орготдел райкома оказался гуманнее и вынес на голосование два варианта наказания: исключить из партии или вынести строгий выговор с занесением в личное дело.
А на дворе-то был 1988 год, самый разгар развязанной Горбачёвым с Лигачёвым непримиримой борьбы с пьянством. И члены бюро РК КПСС, поглядывая в сторону первого секретаря райкома, большинством голосов исключили бульдозериста из партии. Стоя перед ними, этот крепкий здоровенный мужик плакал.
Как сложилась дальнейшая судьба этой здоровой советской семьи, не знаю… Если не ушёл мужик от своей медсестры сразу, то, может быть, всё и обошлось. А через три года все эти парткомиссии, бюро райкомов, да и сама партия канули в прошлое…
Друзья-читатели! Подписывайтесь на мой канал!