Нинель Михайловна сидела на диване перед включенным телевизором, однако плохо понимала, что там происходит. Ее мучил вопрос: когда это случилось? С какого времени между ней и Петром возникла стена? Впрочем, как таковой стены не было, но не было и того, что раньше соединяло их. Она не работала с тех пор, как дела мужа пошли хорошо. Начинали они вместе – она была у него бухгалтером, но потом он решил, что она должна блюсти дом, ждать мужа, обеспечивая ему полный комфорт и уют. Она всегда старалась выглядеть хорошо, даже если была очень занята, однако вскоре муж перестал замечать ее старания.
Когда Нинель попыталась сказать мужу, что он перестал уделять ей внимание, он ответил очень жестко:
- Чего тебе не хватает? Сколько женщин хотели бы оказаться на твоем месте! Живешь, как у бога за пазухой. А если что-то тебя не устраивает...
Он пожал плечами, сделал неопределенный жест и вышел из квартиры.
Вскоре он купил ей машину, чтобы она могла сама ездить по магазинам, хотя ходьба не доставляла ей особого затруднения: как большинство женщин, Нинель привыкла делать это после работы. Когда муж предложил ей нанять домработницу, она искренне удивилась: а что будет делать она? Петр недовольно сморщился и посоветовал:
- Спроси об этом, например, жену моего зама или мою секретаршу.
Нинель, конечно, не стала спрашивать у них, чем занять время, однако во время одного из корпоративов, на который муж пригласил ее, - все должны были быть с супругами - к ней подошла стройная брюнетка с бокалом в руках.
- Здравствуйте, Нинель Михайловна! Я так давно хотела познакомиться с вами! Я Анжела, жена заместителя вашего мужа. Я всегда знала, что женщина с французским именем должна быть красавицей, и не ошиблась.
Нинель внутренне усмехнулась: ее имя не имело ничего общего с Францией. Ее отец был коммунистом, причем убежденным коммунистом, очень страдавшим от всего, что происходило в стране в последние годы. Мать говорила, что он слишком близко к сердцу принимал происходящее и зарождающуюся тогда рыночную экономику называл бандитской. Поэтому, когда Петр организовал свое дело, общение с ним отец свел к минимуму. А свою дочь он назвал так, потому что наоборот это читалось «Ленин». Умер он от инфаркта пять лет назад.
Нинель окончила курсы водителей, стала водить машину и поняла, что это действительно удобно: мать жила одна, нуждалась во внимании, но переезжать к ним не хотела. Ей казалось, что так она предаст своего мужа, который никогда не стал бы жить с «капиталистом». Нинель понимала, что это не совсем правильно, ведь она изучала экономику и знала, что развитие общества не остановить, тем более что в стране произошли такие изменения… Но убедить мать она не смогла. Она ездила к ней каждый день, привозила продукты, сидела с ней, готовила. Когда к матери стал приходить социальный работник, Нинель сначала чувствовала себя неудобно, но потом все стало привычным и обычным.
Брюнетка все щебетала рядом с ней, рассыпалась в комплиментах о том, как выглядит Нинель Михайловна, имея взрослую дочь, выясняла, в какой салон красоты она ходит, какой спортзал посещает.
- Знаете, - трещала она, - на Ворошиловском открыли новый зал! Там такие тренера – я за неделю скинула пять килограмм, представляете?
- Я не хожу в спортзал, - спокойно ответила Нинель, отметив про себя «тренера´», «килограмм».
- Да?! Но так выглядите! – брюнетка даже отошла на шаг, чтобы показать свое восхищение фигурой жены начальника.
Петр подошел к жене, взял с подноса подоспевшего официанта бокал шампанского, подал его ей, взял себе.
- Чего хотела от тебя эта дура? – спросил он.
Нинель пригубила из бокала.
- Восхищалась моей фигурой, предлагала своего тренера в спортзале.
- Не верь – подлизывается, ведь ты жена начальника. Надеется, что ты это оценишь и скажешь мне, чтоб я ее муженька повысил.
- А иначе не повысишь?
- Обойдется! – отрезал Петр.
Нинель отметила, как группа молодых женщин, стоявших недалеко, почти откровенно разглядывали их. Она решила сыграть и неожиданно для мужа положила руку на его плечо, поцеловала в щеку, прижалась так, что ему ничего не оставалось, как обхватить ее за талию. Потом она отодвинулась от него, поправила галстук и сказала так громко, чтобы услышали там, среди внимательных:
- Иди, любимый, тебя люди ждут!
Петр на секунду замер, не понимая, что происходит, потом поцеловал ее и отошел. Тотчас к нему подошла одна из тех, но он только бросил на нее взгляд и прошел мимо. По взгляду отвергнутой Нинель поняла, что, видимо, прежде она не была лишена его внимания.
Вскоре ей стали звонить «доброжелатели», сообщать о том, что муж ей изменяет, что в командировки он берет свою секретаршу, которая по совместительству его любовница. Нинель и сама давно догадывалась об этом, но подросла дочь, ей нужно было как-то объяснять, к тому же петр заявил, что оставит ее ни с чем... В общем, она презирала себя за это, но терпела. И вот теперь дочка, кажется, выбирает такой же путь... Только она это делает осознанно. Нинель радовалась, когда Людмила познакомилась с курсантом военного училища. Думала, что дочка выйдет замуж по любви – что взять с курсанта, а потом с лейтенанта? Петр ворчал, когда она собралась к Сергею, но Нинель была довольна.
Вернулась Людмила какая-то задумчивая, неразговорчивая. На вопросы отвечала односложно и неохотно. А теперь вот этот Игорь. Она не знает о нем ничего, кроме того, что он бизнесмен,
- Люда, подумай, почему он не рассказывает о себе ничего.
- Мама, он любит меня, и мне этого достаточно.
- Достаточно для чего? Он женится на тебе? А ты любишь его? Почему он не идет к нам, к отцу, например?
Людмила отмахивалась, хотя эти вопросы уже волновали и ее. Что будет дальше? Как долго они будут устраивать свидания по гостиницам? Ей нравилось, что девчонки смотрят с завистью, когда она выходит из его машины, когда он встречает ее с неизменным букетом цветов. Цветов в ее комнате всегда много, они не успевают увядать, когда появляется новый букет.
- Людочка, - говорила ей мать, - цветы, конечно, прекрасно, но среди них могут оказаться и такие, от которых может быть аллергия, или с шипами... А след от тех шипов может остаться на всю жизнь...
Людмила раздраженно вздыхала, и только нежелание грубить матери останавливало ее от резких слов.