Было бы трудно найти какой-либо аспект культурного наследия Японии, который так сильно бы повлиял на представления многих людей во всём мире, как самураи. По большей части образ самурая и традиции, которые он представляет, положительны. Японские воины – являются главными героями в фильмах, телешоу и романах, а также являются образцами подражания для сотен тысяч учеников, изучающих боевые искусства по всему миру. Но для большинства из поколения, воевавшего с Японией в Тихоокеанской войне, большей части левых политических сил Японии и особенно для многих народов и государств, которые были оккупированы Японией в ходе войны, наследие самураев также имеет свою зловещую сторону.
Самурайская традиция часто упоминается как источник мировоззрения, которой положил начало войне Японии против Китая, Юго-Восточной Азии и Соединенных Штатов, так и норм и ценностей солдат и офицеров, которые сражались на ней. Считается, что то и другое были получены из древнего кодекса поведения воина, называемым Бусидо, что буквально означает «Путь воина». По словам военного историка Артура Суинсона:
Когда Япония начала войну [напала на Перл-Харбор] в 1941 году, каста самураев и феодальный порядок, в котором она процветала, были упразднены семьдесят четыре года назад. Но Бусидо, Кодекс самураев, все еще сохранялся в неизменном виде в семьях воинов, и ему обучали офицерский корпус императорской армии Японии. Тот факт, что кодекс не был включен в армейские уставы, не отменял его, поскольку он существовал на высшем уровне - идеале, вере, вероисповедании и ключе к высшим вещам жизни и смерти.
Именно эта точка зрения подтолкнула лорда Ливерпуля Рассела к названию длинного перечня зверств японцев во время войны в книге «Рыцари Бусидо» (1958).
Конечно, связь Имперской армии с Бусидо и традициями самураев не было изобретением только Запада. Фактически, это была важная часть ранней пропаганды современного государства и оставалась излюбленной темой японских милитаристов и правых эссеистов вплоть до поражения Японии в 1945 году. В набор инструкций, изданных военным министерством для призывников в новую японскую армии в декабре 1871 года, перечислялись семь качеств характера, присущих солдатам: верность, благопристойность, вера, послушание, мужество, бережливость и честь. «Этот дух составлял сущность старого Бусидо» - предписывалось в нем
Таким образом, вышесказанное поднимает интригующий вопрос: насколько хорошо досовременная военная традиция Японии объясняет поведение её войск во время войны на Тихом океане? В следующем эссе ставится под сомнение точность прослеживания норм и ценностей современной Императорской армии до наследия самураев. При рассмотрении этого вопроса я сначала рассмотрю термин и концепцию самого Бусидо, а затем рассмотрю некоторые особенности поведения Императорской армии в военное время, сравнив его с поведением самураев на поле боя.
Бусидо в средневековой и ранней современной Японии
Навешивание ярлыка «Бусидо» либо на идеологию Имперской армии, либо на воинскую этику средневековой Японии связано с передёргиванием фактов историками. Во-первых, этот термин не использовался для обозначения кодекса поведения воина до начала современной эпохи и лишь изредка использовался в этом контексте в конце девятнадцатого века (на самом деле, это слово было настолько необычным, что Нитобэ Инадзо, чей трактат 1899 года «Бусидо: душа Японии», вероятно, сделал больше, чем любая другая отдельная книга, для популяризации идеи Бусидо как в Японии, так и на Западе, смог поверить в то, что он сам его изобрел!). Концепция кодекса поведения самураев была продуктом семнадцатого и восемнадцатого веков, когда Япония была в мире, а не средневековой «эпохи страны, находившейся в состоянии войны». Самураи этого более позднего периода были бюрократами и администраторами, а не воинами. Общей мотивацией всех тех, кто писал о «пути воина», был поиск надлежащей роли класса воинов в мире без войн. Идеи, которые возникли в результате этих поисков, очень мало соответствовали нормам поведения воинов прежних времен.
Один из основных постулатов, которые современные писатели связывают с Бусидо, заключается в том, что настоящий самурай не только готов рисковать своей жизнью, когда его к этому призывают, но и с нетерпением ждет возможности пожертвовать собой при исполнении служебного долга. По словам Суинсона, «сущность бусидо заключалась в том, что молодой воин должен был стремиться к смерти ... В любом случае, смерти для самурая нельзя было избегать. Это было «совершенное достижение, которого следует искренне желать», реализация великого и прекрасного идеала». Это основная мысль, которую можно найти в знаменитом трактате «Хагакурэ» написанном Ямамото Цунэмото (составленном где-то в начале восемнадцатого века), и он послужил вдохновением для красноречивых высказываний Мисима Юкио. «Хагакурэ» пользовался огромной популярностью среди офицеров Имперской армии, и его часто цитируемая первая фраза «Я постиг, что Путь Самурая – это смерть», несомненно, использовалась, чтобы вдохновлять пилотов-камикадзэ и тому подобное.
Но, как бы ни была важна готовность умереть ради представлений о Бусидо в двадцатом веке, требуется слепая вера, чтобы связать этот вид философии с реальным поведением средневековых самураев. Нетрудно найти примеры воинов, которые в безвыходных ситуациях предпочли героически умереть, чем быть убитыми при бегстве. К тому же нетрудно найти примеры такого рода в военных традициях практически любого народа в любое время и в любой точке мира. С другой стороны, читая военно-исторические записи ранней и средневековой Японии, гораздо чаще поражаешься попыткам самураев использовать обман и уловки, чтобы застать противника врасплох или сделать беспомощным, чем рьяно стремиться к самопожертвованию, к которому призывал Цунэмото.
Вторая популярная тема среди современных комментаторов Бусидо касается абсолютной верности, которую воины должны были проявлять по отношению к своим хозяевам. Говорят, что верность самураев была безоговорочной и совершенно бескорыстной. Это правда, что призывы к верности были главной темой в постановлениях сёгуната, законах кланов феодальных правителей провинций, а также в трактатах семнадцатого и восемнадцатого веков о бусидо. Но есть по крайней мере две проблемы, связанные с интерпретацией того, что верность была фундаментальной частью характера средневекового воина.
Начнем с того, что неограниченная верность, которую подчиненные обязаны проявлять своим правителям, является основным принципом конфуцианства и практически не вытекает из какой-либо военной традиции как таковой. Призывы японского правительства к лояльности со стороны подданных начались задолго до зарождения класса самураев, например, в «Конституции из семнадцати статей» Сётоку Тайси, обнародованной в 603 году и которая восходит к китайским философам-конфуцианцам шестого-третьего веков до нашей эры. Японские военачальники, которые призывали служивших им самураев проявить непоколебимую верность, не столько определяли правильное поведение самураев, сколько наставляли своих подданных на традиционную и общую тему правления.
Более того, существует логическая ошибка, связанная с попыткой вывести нормы фактического поведения из формальных правовых и моральных кодексов. Делать вывод из писаний законодателей и философов-моралистов о том, что средневековые самураи были яркими примерами верности, не более правильно, чем делать выводы о сексуальном поведении жителей штата Джорджия двадцатого века на основании государственных законов о содомии. Истина в том, что самоотверженная демонстрация верности воинов заметна в японских исторических записях главным образом своим отсутствием. С момента зарождения класса самураев и связей между правителем и вассалом с восьмого века и до начала эпохи Нового времени в семнадцатом веке, отношения между господином и слугой были договорными, основанными на взаимных интересах и выгоде, и в значительной степени обусловлены требованиями личного интереса. Средневековые воины оставались верными своим повелителям только до тех пор, пока им это приносило пользу. Они также готовы были перейти на другую сторону, когда того требовала ситуация. На самом деле в истории Японии очень мало важных сражений, в которых не встречалось бы дезертирство одного или нескольких основных игроков, при этом часто в разгар сражения.
Бусидо и современное государство
Получается, что большая часть кодекса поведения самураев, предписываемого авторами раннего и современного периода, противоречила очевидным поведенческим нормам настоящей воинской традиции. Кроме того, большая часть «Бусидо», проповедуемого правительством и милитаристами в конце девятнадцатого и начале двадцатого веков, в лучшем случае лишь поверхностно происходила от «Пути воина», принятого в семнадцатом и восемнадцатом веках.
Современное бусидо тесно связано с понятием японской «национальной сущности», а также с понятием кокутай, японской национальной структуры и культом императора. Это был инструмент пропаганды, сознательно сформированный и управляемый как часть усилий по созданию единой современной нации из фундаментально феодального общества и построения современной национальной армии, состоящей из призывников из всех слоев общества. Считалось, что Бусидо олицетворяет гораздо больше, чем просто этику класса феодальных воинов. Императорский рескрипт к военным от 1882 года провозгласил, что его «следует рассматривать как отражение всех подданных Японии». Другими словами, воинские ценности считались сутью самой японской принадлежности, объединяя черты характера, общие для всех классов. Таким образом, упразднение класса самураев ознаменовало не конец бусидо, а момент его распространения на всё японское население.
Если бы Ямамото Цунэмото, Дайдодзи Юдзан, Ямага Соко и другие ранние современные деятели, писавшие об идее кодекса поведения самураев, не были кремированы, то вероятно, они перевернулись бы в своих могилах, когда услышали бы это. Одной из немногих общих черт всех этих людей был их интерес к определению - и защите - сути того, что отличает самураев от всех других классов. Они описывали - или предписывали - кодекс поведения для элиты, и они утверждали, что именно соблюдение этого кодекса поведения и ценностей, на которых он основан, отделяют этот элитный класс воинов от массы горожан и крестьян, стоящих за ними. Мысль о том, что ценности Бусидо — это просто японские ценности, привела бы их в ужас.
Более того, абстрактная, исключительная преданность императору и кокутай, требуемая от японских подданных современным бусидо, была далека от конкретной феодальной преданности, которую ценил Цунэмото и его современники. Первое был нематериальным, основанным на государственном уровне и больше напоминало немецкий патриотизм девятнадцатого века, чем отношения господина и вассала в Японии до современного периода. Последнее было прямолинейно и личным: для Цунэмото отношения между самураем и его господином были основаны на своего рода платонической гомосексуальной любви; для Юдзан они проистекают из сыновней почтительности. Короче говоря, комментаторы двадцатого века и ранней современности могли использовать одни и те же слова, но они не говорили на одном языке.
Другая проблема, связанная с попыткой найти источник поведения Имперской армии во время Тихоокеанской войны в кодексах поведения самураев, заключается в том, что современное «бусидо» вообще не является ориентиром для поведения. Это означает, что идеалы современных солдат, которые были определены как происходящие из самурайской традиции, расплывчаты и безобидны. В инструкциях военного министерства 1871 года перечислялось семь черт характера, к которым солдаты должны стремиться: верность, благопристойность, вера, послушание, отвага, бережливость и честь. Точно так же в Императорском рескрипте военным, обнародованном 4 января 1882 г., перечислено пять таких качеств: верность, благопристойность, отвага, вера и бережливость. В любом случае это все очень общие концепции - и очень туманные. В них нет ничего особенно самурайского, они могли применяться практически к любым вооруженным силам в любом месте в любое время.
Конечно, некоторые могут возразить, что идеалы бусидо укоренились в японцах и что они не нуждаются в доработке, чтобы служить определяющим фактором поведения армии. Суинсон, например, утверждал, что: «по мнению их историков, японцы унаследовали большую долю отваги и храбрости от своих малайских предков, а качества дисциплины и лояльность - от монголов. Несомненно, эти качества (отрицаются они или нет) скрыты у подавляющего большинства людей и могут быть развиты в значительной степени путем обучения.» Но суть в том, что бусидо и понятие того, что составляет правильное поведение самураев, было расплывчатым и неточно определенным понятием и в досовременное, и в раннее современное время.
Дж. Кэмерон Херст, III установил, что многообразие раннего современного мнения относительно того, что именно представляет собой «настоящий» «путь воина», хорошо иллюстрируется различными реакциями современников на знаменитый инцидент с «сорока семью ронинами из Ако». Кратко резюмируя эту историю: в 1701 году лорд Асано, правитель княжества Ако, служил в замке сёгуна в Эдо. Он каким-то образом поссорился со своим назначенным начальником, лордом Кира, которому несколько раз удавалось публично унизить его. Асано, который, по-видимому, руководствовался больше юношеским праведным гневом, чем прагматизмом, в конце концов устроил засаду на Киру в залах замка и нанёс ему удар своим коротким мечом, который оказался не смертельным. Закон сёгуната в этом вопросе был четким и строгим: использование оружия в пределах замка сёгуна считалось преступлением, караемым смертной казнью, независимо от причины. Соответственно, Асано было приказано покончить жизнь самоубийством, а его владения были конфискованы.
После этого решения сёгуната основные вассалы уже не существовавшего княжества Асано встретились, чтобы составить план мести. Чтобы развеять подозрения Киры и сёгуната, которые, естественно, ожидали мести, они согласились расстаться и некоторое время залегли на дно, собравшись снова почти два года спустя, после того как Кира успел ослабить бдительность. В 14-ю ночь двенадцатого [лунного] месяца 1702 года 47 из бывших самураев Асано (то есть ронинов), оставшихся без хозяина, напали и убили Киру в его доме в Эдо. Затем они сдались властям сёгуна, которые после долгих споров приказали им всем покончить жизнь самоубийством.
Несмотря на решение сёгуната, общественные настроения в то время и после этого были на стороне сорока семи ронинов. История почти сразу была превращена в театральную драму и впоследствии послужила сюжетом для полдюжины или более фильмов. Для многих в то время и для милитаристов современной эпохи сорок семь вассалов Асано были воплощением самурайской добродетели. Но оценки этого инцидента сильно различались среди «авторитетов» начала восемнадцатого века в отношении надлежащего поведения самураев.
Огю Сораи, Дазай Сюндай и некоторые другие осудили ронинов Асано за то, что они поставили свои личные чувства выше своего долга по соблюдению закона сёгуната и защите общественного порядка. С другой стороны, Хаяси Нобукацу, Миякэ Канран и другие хвалили их за чистоту мотивов и самоотверженное благородство их действий. Возможно, наиболее существенное осуждение ронинов - в контексте обсуждаемого здесь вопроса - исходит от Ямамото Цунэмото, автора «Хагакурэ». Для Цунэмото действия вассалов Асано - в частности, тот факт, что они ждали, чтобы осуществить свою вендетту, а не бросились немедленно атаковать Киру, не задумываясь о реальных результатах, - были слишком расчетливыми и рациональными. Он писал, что «такие как ронины Асано умны и знают как выставить себя напоказ для похвалы», но это было совсем не так, как должен вести себя настоящий воин. Другими словами, сам текст, который офицеры Имперской Армии восприняли как важнейшее заявление о ценностях воина, осуждает те самые действия, которые чаще всего воспринимаются как бесподобный пример самурайского поведения!
Бусидо и поведение японцев во время войны
Вышеизложенное доказывает три основных момента: «бусидо» - очень двусмысленный термин, охватывающий очень широкий диапазон мышления, что ни современные, ни ранние современные представления о «пути воина» не имели ничего общего с подлинным поведением самураев когда они сражались и что современные представления о бусидо и самурайской традиции не совпадают даже с представлениями бюрократов раннего Нового времени, которые впервые попытались провозгласить кодекс поведения самураев - спустя много времени после того, как самураи перестали быть воинами.
Общий вывод, который следует принять, заключается в том, что связь между современными и досовременными военными традициями Японии тонкая – она далеко не так сильна, как хотели бы верить правительственные пропагандисты, милитаристы, офицеры Имперской армии и некоторые послевоенные историки. Все это означает, что политики и другие лица, осуждающие самурайские традиции, обвиняющие наследие военного прошлого Японии в злодеяниях и других проступках во время войны, совершенных Императорской армией, искажают историю. Чтобы прояснить этот момент, я завершу эту статью рассмотрением двух конкретных моделей поведения японских войск в военное время: зверств против гражданского населения и жестокого обращения с военнопленными. Оба эти поведения кажутся особенно чуждыми и особенно шокируют современную западную аудиторию, и то и другое часто приписывают бусидо и наследию самураев.
12 декабря 1937 года Центрально-китайский экспедиционный корпус японской императорской армии захватил город Нанкин и начал неистовствовать против гражданского населения города. По словам лорда Рассела Ливерпуля:
Они грабили, сжигали, насиловали и убивали. Солдаты маршировали по улицам, без разбора убивая китайцев обоих полов, взрослых и детей, без какой-либо провокации, без причины. Они продолжали убивать, пока сточные канавы не залили кровью, а улицы не были усеяны телами их жертв…. По самым низким подсчетам, за первые три дня японской оккупации были застрелены или убиты двенадцать тысяч мужчин, женщин и детей.
Изнасилование в Нанкине наверно самый худший и самый известным пример жестокого обращения японской армии с гражданским населением на оккупированных территориях, но, конечно, не единственный. Однако возникает вопрос, насколько приемлемо такое поведение с точки зрения японских военных традиций.
Во-первых, подавляющее большинство сражений в средневековье являлись гражданской войной. Оспариваемыми призами были по большей части контроль над сельскохозяйственными землями и крестьянами, которые их обрабатывали. Таким образом, массовые убийства или иное жестокое обращение с жителями недавно захваченных территорий приводили к обратным результатам - меньшее количество крестьян означало, что большая часть полей не будет возделывались, а также меньше людей, которых можно было мобилизовать в армию феодалов. Это правда, что средневековые самураи практически не делали формальных различий между участниками сражений и не участвующими в боевых действиях, и по этой причине проявляли мало угрызений совести против убийства тех, кого современные читатели назвали бы гражданскими лицами, когда это соответствовало конкретной военной цели, но бессмысленные случайные убийства или разрушение собственности были чрезвычайно редки. Когда генералы-победители чувствовали необходимость быть мстительными и жестокими после кампании, они направляли это на вражеских командиров, а не на обычные войска или крестьян. У японцев никогда не было традиции грабежа завоеванных территорий, как у Чингисхана.
Во-вторых, инциденты нанкинского типа также противоречили формальным принципам современной версии бусидо. Сэндзин-кун, или Кодекс поведения на поле боя, изданный в январе 1941 г., неоднократно запрещал подобное поведение: в разделе 3 части 1 говорится: «Не презирайте своего врага или жителей», а в части 6 говорится: «Позаботьтесь о защите собственности врага. Реквизиция, конфискация, уничтожение вражеских ресурсов и т.д. - все это регулируется правилами. Всегда выполняйте приказы своих командиров». Раздел 1, Часть 2 гласит:
Армия под руководством Императора полностью проявляет истинный воинственный дух (синбу) и тем самым раскрывает величественную добродетель Империи. Это способствует помощи судьбе империи. Истинный военный дух — это принять благородную волю Императора, быть сильным в праведности и доброжелательным в силе и тем самым установить мир во всем мире. Сила должна быть строгой, доброжелательность требует широты. Если есть враги, которые сопротивляются имперской армии, решительно проявите воинское достоинство и победите их. Но даже если сила человека заставляет врага подчиняться, истинный боевой дух неполон, если ему недостает добродетели, которая заставляет не сразить тех, кто подчиняется, и с добром относиться к тем, кто подчиняется. Сила не надменна, доброжелательность - не украшение, они облагораживаются самопроизвольным всплеском. Провидение императорской армии состоит в том, чтобы умерять справедливость милосердием, почитать величие императора.
Таким образом, изнасилования в Нанкине и подобные инциденты явно не оправдывались ни досовременной, ни современной философии японских воинов. Чтобы объяснить, почему происходили такие вещи, нужно взглянуть за пределы наследия самураев.
Аналогичный вывод можно сделать в отношении жестокого обращения японцев с военнопленными. Эти нарушения хорошо задокументированы - Рассел посвятил им более четырех глав в книге «Рыцари Бусидо». Но хотя традиция самураев на самом деле не запрещала такое обращение с заключенными, она также не объясняет этого.
Обычай брать и удерживать большое количество заключенных в течение длительного периода времени в Японии никогда не развивался. Побежденные войска либо разоружались и отправлялись обратно на свои поля, либо, что чаще всего, приглашались присоединиться к силам победителя. Фактически, западные армии следовали аналогичной практике - за исключением офицеров - до конца девятнадцатого века. Место, где разошлись японские и европейские обычаи в отношении пленных, касается пленных офицеров. Европейские рыцари разработали особую практику выкупа пленных вражеских дворян, что привело к развитию концепции почетного (и защищенного) статуса военнопленных. Средневековые самураи никогда не развивали эту практику. С побежденными или взятыми в плен вражескими командирами можно было хорошо обращаться и зачислить в армию победителя, или они могли быть убиты или даже подвергнуты пыткам для получения информации. Известные - и очень приукрашенные - случаи, когда самураи предпочли убить себя, а не быть схваченными, происходят из-за желания избежать последней из этих трех альтернатив.
В начале 1942 года министр иностранных дел Японии Того Сигэнори официально объявил о намерении Японии соблюдать стандарты, установленные Женевской конференцией военнопленных 1929 года, хотя Япония так и не ратифицировала договор официально. Очевидно, что японская философия - традиционная или нет - о правах военнопленных мало что может объяснить последующие плохое обращение с взятыми в плен союзными войсками. Лучший источник такого поведения можно найти в более непосредственных обстоятельствах войны.
Большую часть конфликта японские войска жили на минимальных пайках и в условиях, которые были спартанскими, даже по стандартам военного времени. К концу войны большое количество солдат было на грани голода. В таких условиях неудивительно, что охранники, коменданты и офицеры снабжения стали возмущаться, что еда уходит вражеским пленными, и что они перенесли это негодование на самих пленников. Такое негодование усугублялось всеобщим презрением к сдавшимся солдатам, пренебрежением, порожденным их военной подготовкой и идеологической обработкой. Японских военных учили, что капитуляция была просто невозможна ни для кого, кроме самых подлых трусов. В Сэндзин кун говорилось: «Тот, кто знает стыд будь решительным… Не терпи позора быть заключенным в плен при жизни. Умри и не оставляй запятнанного имени того, кто потерпел неудачу и упал». Таким образом, для своих японских охранников союзные военнопленные были трусами и моральными неудачниками, которые потребляли еду и другие припасы, которые в противном случае могли бы использоваться воюющими войсками. Вряд ли такое отношение способствовало доброму и внимательному обращению.
Дело в том, что ничто в этом отношении не может быть прямой связи с традиционными японскими военными ценностями. Нехватка припасов, очевидно, была результатом конкретных обстоятельств, в которых велась война на Тихом океане. И, что менее очевидно, идея пленения считалась позором хуже смерти. Как отмечалось выше, поражение и плен не обязательно означало позор в средневековой традиции (хотя это могло повлечь за собой неприятную смерть). Существует множество примеров феодальных воинов, которые в то или иное время попадали в плен в своей карьере и прошли через жизненный опыт, сохранив неприкосновенность своей репутации - наиболее прославленным был, вероятно, Токугава Иэясу, основатель сёгуната Токугава.
Современные предписания против капитуляции и сдачи в плен, вероятно, были разработаны как способ выжать максиму пользы из своих войск из-за нехватки людских ресурсов. Американские солдаты, продвигаясь от острова к острову через Тихий океан, неоднократно на личном опыте узнавали, что очень небольшое количество солдат, которые уже проиграли по всем законам, может удерживать значительно превосходящие силы в течение очень долгого времени, если они решили сражаться до последнего человека. Тогда как капитуляция позволяла вражеским войскам действовать в других местах.
Подводя итог, можно сказать, что военные традиции средневековых самураев имеют очень мало общего с «бусидо», которое было распространено в начале двадцатого века, и очень мало объясняют поведение японской императорской армии. Намного лучше понять позицию японского высшего командования, офицерского корпуса и обычных войск можно найти в конкретных обстоятельствах войны, политической атмосфере - как внутренней, так и международной - 1930-х годов и процессе, через который Япония возникла как современная нация.
Karl F. Friday. Bushidó or Bull? A Medieval Historian’s Perspective on the Imperial Army and the Japanese Warrior Tradition