Сначала несколько слов об орлах вообще. Орлов любят поэты. За какие добродетели, да и есть ли таковые у орлов, – не понятно. Но ежели хотят в стихах воспеть, к примеру, городового, то непременно сравнивают его с орлом. Подобно орлу, говорят, городовой бляха № такой-то высмотрел, выхватил и, выслушав, простил. Изображением этой мощной птицы часто бывают украшены государственные символы. Иной раз даже о двух головах. Орлы хищны и плотоядны. И так как они в то же время сильны, дальнозорки, быстры и беспощадны, то весьма естественно, что при появлении их все пернатое царство спешит притаиться. Живут орлы всегда в отчуждении, в неприступных местах, хлебосольством не занимаются, но разбойничают, а в свободное от разбоя время дремлют.
Но однажды некий орел, одурев от беспрерывного смотрения на солнце, впал в задумчивость (что вообще орлам не свойственно), следствием чего явилась мысль: а не завести ли мне у себя дворню и зажить, как в старину помещики живали. Думал-думал да и решился. Кликнул ястреба, коршуна да сокола и распорядился: «Соберите мне дворню, как в старину у помещиков бывало; она меня утешать будет, а я ее в страхе держать стану. Вот и все».
Закипело у хищников дело не на шутку. Допрежь всего нагнали целую уйму ворон и поверстали их всех в мужиков, внесли в ревизские сказки и выдали окладные листы. (Не вмененный ли это налог, как вы думаете?) Всю остальную мелкую и среднюю пернатую сволочь тоже к делу приставили: из коростелей и гагар духовой оркестр собрали, попугаев скоморохами нарядили, сороке-воровке ключи от казны препоручили, сычей да филинов заставили по ночам дозором летать, кукушку в гадалки при орлице определили. Штаты, как водится, раздули до неприличия. Так что сокращениями теперь можно было до скончания века заниматься.
Словом сказать, такую обстановку учредили, что хоть какому дворянину не стыдно. Но… чего-то не хватало. Блеску настоящего не было. И тут пришло кому-то на ум, что в настоящих дворнях полагаются науки и искусства, а у орла нет ни тех, ни других.
Орел-то спервоначалу не понял, для чего это, но сокол ему разъяснил.
– Ты, поди, не знаешь, что и Бонапарт-то умер? – спросил он орла.
– Какой такой Бонапарт?
– То-то вот. А знать об этом не худо. Ужо гости придут, разговаривать станут. Скажут: при Бонапарте это было, а ты будешь глазами хлопать. Не хорошо.
А после и сова подтвердила, что надо науки и искусства в дворнях заводить, потому что при них и орлам занятнее живется, да и со стороны посмотреть не зазорно. Ученье – свет, а неученье – тьма. Спать-то да жрать всякий умеет, а вот поди реши задачу про «…летело стадо гусей…» Задумаешься тут.
Орел дал добро и на другой же день в дворне начался «золотой век». Скворцы разучивали гимн «Науки юношей питают», коростели и гагары непрерывно репетировали, попугаи новые кунштюки выдумывали. Ворон осчастливили новым налогом под названием «просветительного»; для соколят и ястребят устроили кадетский корпус; для сов, филинов и сычей – академию наук.
Один умный снегирь затаился, совершенно устранившись от просветительской деятельности, ибо с первого же дня почуял, что вскоре «золотому веку» последует скорый и немилостивый конец.
Дело в том, что сокол и сова, принявшие на себя начальствование над просветительным делом, в довершение ко всем прочим хлопотам, взялись за совершенно непосильную задачу: обучить грамоте самого орла. Достигли того, что через год непрерывных трудов орел начал подписываться «Арер» вместо «Орел», но под такую подпись ни один солидный заимодавец векселей не принимал. Да и орлу эта канитель сильно надоела.
Тут кстати и интрига подоспела: коршун и кукушка напели орлице, что де сокол да сова хотят кормильца нашего, то бишь орла, ученьем напрочь извести. Орлица начала дразнить орла ученым.
Осерчал орел, и во время урока русского языка, не сдержав ретивого, разорвал сову надвое. А после, на уроке арифметики, проделал, чтобы на полпути не останавливаться, ту же манипуляцию с соколом.
Академия наук, правда, временно устояла, но всем стало ясно, что «золотой век» находится на исходе. В перспективе надвигался мрак невежества со своими обязательными спутниками: междоусобием и смутой.
Ястреб и коршун, как истые временщики, занимались лишь откупами да маетностями, науки и искусства были в небрежении, дошло до того, что даже пищу орлу с орлицей начали подавать порченую.
Чтобы оправдать себя в этой неурядице, фавориты сложили все невзгоды на просвещение. Жили-де наши дедушки без наук, и мы без них проживем…
И в доказательство, что весь вред от наук идет, начали открывать заговоры, и непременно такие, чтобы хоть псалтирь или молитвослов были в них замешаны. Начались розыски, следствия, судьбища…
Орел не выдержал и гаркнул с вышины: «Шабаш!»
Просвещение прекратило течение свое.