«Кочую по чёрно-белому свету! Мне дом двухэтажный построить советуют, а я, как удастся какая оказия, мотаюсь по Африкам, Франциям, Азиям…»
К сожалению, так начинается не моё стихотворение. Эти дивные строки звучат в начале «Айналай» великого Олжаса Сулейменова.
Не смею претендовать на то, чтобы стать вровень с Олжасом Омаровичем, но хотя бы в одном мы с ним точно похожи: я тоже много езжу по миру и встречаюсь с людьми. Живыми, настоящими, тёплыми.
Иногда эти встречи не получаются (и в этом только моя вина!), потому что люди «зажимаются» вдруг, словно бы деревенеют. Глаза их начинают блестеть, как пуговицы на мундире русского жандарма веке этак в девятнадцатом. И тогда из уст их вылетают пустые, прилежные слова, плоские, как бумажные наклейки-ярлыки на моём чемодане, проехавшем со мною полмира.
Но вот если удаётся расположить к себе человека, разговорить его, точнее, - «расслушать» и расслышать, то тогда – о-о-о!.. Как же дивно я себя чувствую тогда, потому что услышу от него всегда что-то такое, совершенно неожиданное, ради чего стоило пересечь половину планеты, ну, или чуть меньше.
Вот скоро улечу к осетинам новый год встречать. Почему, спросите, именно к ним? Уж не потому ли, что они – единственный на планете народ, который является прямыми потомками древних сарматов, когда-то наводивших ужас на жителей степей, где ныне раскинулись Украина, Россия и Казахстан. Того народа, о котором упоминал ещё Геродот, говоривший, что они ведут начало своё от легендарных амазонок, бравших себе в мужья скифских юношей.
«И поэтому тоже!»- отвечу я вам на этот вопрос. А главное потому, что мой собственный опыт показал, что чем выше в горы, тем чище воздух и люди, живущие в нём.
И верю, что будем мы встречать следующий год, сидя за столом и хорошо говоря друг с другом о доме и детях, о женщинах и прекрасном, ибо всё это – синонимы, слова и величины, которые наполняют душу любого живущего на этой земле теплом, покоем, счастьем и миром.
Как-то так получается, что, где бы я ни был, с кем бы ни разговаривал, о женщинах речь заходит обязательно. Потому, наверное, это происходит, что женщины встречают нас первыми, когда мы приходим в мир, и зовут их «Мама» и «Родина». Женщины же нас отсюда и провожают: Смерть и Вечность машут рукой нам во след.
Как только мужчина в любой части мира начинает говорить о женщине, глаза у него обязательно теплеют, начинают лучиться и сиять, словно дорогие бриллианты.
Но если речь заходит о русских женщинах, я становлюсь особенно внимателен и даже ревнив! Не обидели бы (пусть даже словом!), не сказали бы горькой неправды о них…
Скажу вам сразу, что разочарован никогда не был, слушая своих собеседников.
- Ваши женщины так хороши и прелестны потому, наверное, что живут в холоде, от которого ещё жарче разгорается их красота, - говорил мне турок Умут – владелец небольшого отеля в Кемере.
- Я всегда мечтал жениться на русской. И тогда, когда учился у вас в стране горному делу, и тогда уже, когда вернулся к себе в Марракеш, - в этом признался мне марокканец Аббас жарким вечером в январе, когда мы сидели на веранде его заведения и пили изумительный арабский кофе. А потом продолжил:
- «Почему?» - спросишь меня ты. И я отвечу. Из-за их волшебных глаз, в которых всегда сияют страдание и надежда одновременно. У вас говорят «за мужем, как за каменной стеной»? Нет! Это вы за своими женщинами, если только нашли ту, единственную, которая на самом деле дарована вам Аллахом, как за высоким дувалом, куда не залетит самый холодный ветер и никогда не задует очаг, за которым следит т а к а я женщина.
На мой вопрос, знает ли он русских женщин, доминиканец Карлос широко разулыбался:
- Конечно, знаю! Ведь моя жена русская, да ещё и ( он сдвинул брови, сложил как-то по-особенному губы и произнёс внятно по-русски: «Сибирячка»).
Потом добавил уже по-испански:
- Она из Норильска. Учила наших, как организовать секьюрити, «охрану» по-вашему, у нас в стране. Я тогда работал в полиции и сильно робел её. А потом, вдруг, на каком-то корпоративе, который ради гостей из России устроили наши, услышал, как она пела. И – всё. И – пропал. Через месяц она должна была улетать в свою страну. Я подошёл и сказал, что если она исчезнет из моей жизни, то я совершу преступление. Она рассмеялась так, как смеются ангелы на небесах, наверное, и сказала, что должна предотвратить это. И – предотвратила. Сейчас моя мама любит её больше жён моих братьев. Иногда я даже ревную, потому что кажется, что и больше меня.
Индиец Дан рассказывал мне о жене своего брата, которую тот встретил в Индии, в Мумбаи-Сити, куда та прилетела из Санкт-Петербурга.
- Знаешь, мне кажется, что в этом вашем городе рождаются невесты специально для индийских мужчин, - сказал он мне, переходя почти на заговорщический шёпот.
А когда я ответил ему, что Петербург у нас считают культурной столицей страны, он как-то по-особенному развёл руками, словно бы говоря «а я и не сомневался», и продолжил:
- Сегодня Света – украшение нашей семьи. И их с Тиру, моим братом, дети прекрасны, словно утренние лотосы.
Таец Наронг, разоткровенничавшийся со мною, сидя за бутылкой русской водки, которую я привёз с собой, сказал:
- Знаешь, если бы наши женщины были так стройны и статны, как те, что живут в вашей стране, у нас было бы меньше операций по изменению пола…
После этих слов голова его упала на грудь, и я подумал, что всё-таки слабоваты тайцы в застольях. А он вдруг встрепенулся и сказал:
- Хочешь, я угощу тебя крокодилом?..