Привет, не узнаёшь?
- ко мне обращалась незнакомая женщина. В таких ситуациях одновременно чувствуешь себя неловко и инстинктивно прижимаешь локтем сумку и внимательно оглядываешься по сторонам. Ничего подозрительного я не заметила, а вот голос случайной прихожей показался знакомым. Усилие воли – и моё измученное «Надежда, ты? Действительно, не узнала…»
Мы с Надей никогда не были подружками-приятельницами. Так, поверхностное знакомство на почве всяческих конференцией, семинаров и прочей общественно-полезной шелухи в сфере управленческого консалтинга. С удовольствием усаживались за общий стол на новогоднем корпоративе, а потом год не виделись. Изредка созванивались по «деловым вопросам», поздравляли друг дружку с днём рождений. После напоминаний, присланных соцсетью, естественно.
В условиях большого города и в широких рамках моих профессиональных интересов таких знакомых много. Личная жизнь в таких отношениях практически не обсуждается, в лучшем случае знаешь возраст и примерное количество детей. Про карьерные достижения осведомлён больше – кто откуда и куда ушёл-пришёл составляет главный интерес всех сплетен управленцев и кадровых консультантов.
Вот и про Надю я знала, что она на пару лет старше меня, работает финансовым директором в крупной по местным меркам компании, у неё есть дочь. Выглядела Надежда всегда роскошно, ухоженно и достойно, то есть, холёно, но без видимых шедевров косметологии на лице. Последние года три мы лично не общались, но с праздниками всё ещё «поздравлялись». Никаких значимых событий в новостной ленте от неё не проскакивало...
Сейчас же передо мной стояла абсолютно потухшая, почерневшая, постаревшая женщина, больше похожая на беженку, чем на успешного финансиста. Мы поговорили. Часа два, наверное. И будем говорить ещё, долго и много.
Два месяца назад у Нади умерла единственная дочь. И это не просто немыслимая трагедия. А трагедия втройне.
Во-первых, любая смерть ребенка – горе, которое нельзя ни с чем сравнить. Во-вторых, Надина дочь умерла внезапно, скоропостижно, без болезней и несчастных случаев. Врождённая аневризма, про которую никто не мог знать. Некуда приложить энергию горя, не отвлечься на поиск и наказание виновных.
В-третьих, Надежда осталась в этом мире одна. Вообще одна. У неё нет ни одного кровного родственника.
История её семьи проста и прямолинейна. Бабушка из многодетной семьи, в которой никто больше не пережил войну. Надин дедушка тоже погиб. Бабушка сохранила верность своей любви и вырастила дочку одна. Надина мама не обрела личного счастья. Работа в сугубо женском коллективе разнообразия в выборе суженого не предоставила. Выскочила замуж за первого позвавшего. Через год родилась Надя. Ещё через год сбежал её отец. Какое-то время Надя прожила с иллюзией отца-героя-подводника, но уже в сознательном возрасте выяснила, что бросивший её мать мужчина тихо жил в отдаленном райцентре, так и не создав новой семьи, не родив других детей и напрочь забыв об уже имеющейся Наде. Когда ей сообщили о смерти отца и предложили принять наследство – оказалось, что долги за коммуналку выше стоимости самого жилья. Надя, уже учившаяся на экономическом, отказалась.
Свою собственную дочь она рожала осознанно, в возрасте хорошо за тридцать, пройдя все возможные медицинские обследования и тщательно выбрав «осеменителя». Дочка удалась на славу. Красавица, умница, баловень судьбы. Весь женский род оказался крепким, здоровым, долгожительствующим. Все силы женщин были отданы воспитанию правнучки и внучки, чтобы Надя могла ковать благосостояние ребёнка. Бабушка Нади умерла в 89 лет, мама – в 85, обе никогда и ничем серьёзным не болели, обеспечивали уход, присмотр и крепкий тыл. Надя зарабатывала деньги, делала карьеру, вкладывала всё в дом и дочку. Мужчины и брак не были для неё ни ценностью, ни целью.
И вот такой удар.
Осенью Наде будет шестьдесят. Её дочери уже никогда не исполнится двадцать два.
С тревогой буду ждать нашу следующую встречу, уже не случайную, назначенную. У меня есть неделя, чтобы найти нужные слова. Если Надя придёт, значит есть надежда…