Ночь, улица, фонарь...
«Мы сидели и курили, начинался новый день».
Я открыл окно и вдохнул ночной прохладный воздух. Это был мой последний день отпуска, пришедшийся на воскресенье. Уже завтра опять придётся рано вставать, надевать костюм и идти на работу, где меня ждут очередные бесполезные сплетни, кофепития, утопание в бумагах. Обыденность, которая убивает в тебе человека.
Я бросил безразличный взгляд на фонарь, около которого скопилось множество жуков, жужжащих и нервно бьющихся о стекло. На лавочке, под этим самым фонарём, сидел мой сосед и задумчиво покуривал. Кто знает, какие мысли проносятся в голове дворовых философов в такие моменты? Для мыслей нужно время, а когда ты по горло в работе, самому думать без нужды. Тебе всегда скажут, что и как нужно сделать. Всё просто. И однообразно. Хотя, может, дело в том, что я выбрал реальную работу, на которую был спрос в своё время, а не побрел за мечтой. Сейчас я даже не знаю, жалею ли об этом.
Я накинул на домашнюю одежду пальто и вышел на улицу.
Ночная прохлада ударила мне в голову. Воздух показался чистым и каким-то особенным. Я подошёл к фонарю и стал смотреть на него, вспоминая о событиях моей юности: когда я был молод, когда моя возлюбленная была молода, когда нам было хорошо проводить время вместе, не заботясь об обязательствах.
— Есть ещё сигарета? — спросил я у соседа, который сидел на лавочке у фонаря.
Не отвечая, он начал рыться в карманах, а затем достал одну сигарету и зажигалку. Я закурил.
Мы оба молчали. Никого из нас не волновало, что сейчас час ночи и что мы курим с незнакомым человеком. Каждый думал о своём.
— Зачем Бог вообще создал женщин? — перебирая в пальцах сигарету, бормотал сосед.
Не знаю, обращался он ко мне или к самому себе, но я решил ответить:
— Не знаю. Я атеист.
Сосед удивленно на меня посмотрел, бубня что-то вроде: «Сейчас это модно».
— Вам сколько? — уставился он на фонарь. Видимо, моя физиономия была слишком непримечательна.
— Тридцать девять стукнуло.
— Женат?
— В разводе.
— Это сейчас модно.
Мы снова замолчали.
— Эй, сосед, — снова заговорил мужчина, — слышал, птенец из сорок седьмой квартиры упорхнула в столицу учиться, там заделала ребёнка и с вещичками и дитём вернулась к родителям.
— Сложно им сейчас будет, — я попытался поддержать беседу. Это у пеня плохо выходит.
— Сейчас женщины пошли безнравственные. Только соблазнять и умеют, чтоб повыше куда забраться. А на Западе ещё и на самую верхушку лезут, чтоб вся политика и экономика зависела от цикла.
Я молчал. Слова соседа не заинтересовали меня ничуть. Даже мозг не хотел пытаться вникнуть в слова, произносимые где-то рядом.
— Моя, оказывается, — продолжал сосед, — дома из себя белую овцу строила, а на работе сосала начальнику. Кто знает, может, и побольше послужной список…
Я закрыл глаза и погрузился в пустоту. Уже давно я научился отключаться от реального мира и погружаться в пустоту. Это как бесконечное падение в бездну, когда ты знаешь, что ты не умрёшь, потому что падать будешь вечно. Здесь нет знакомых и друзей, и они никак не повлияют на твоё падение. Ты будто получаешь возможность увидеть то, что тебя действительно определяет.
Я уже давно понял, что нас определяет не наша семья, не друзья и не возлюбленные, не вещи вокруг, а именно то, что остаётся после того, как избавимся от всего этого. Когда я впервые задумался об этом, мне было четырнадцать. Но эта мысль оказалась такой странной и непонятной, что вскоре я её забыл. Через год умерли мои родители. Я был направлен судом к тёте, которая, получив доступ к деньгам родителей и правом распоряжаться ими до моего совершеннолетия, спустила их на наркотики. В семнадцать лет я поступил на инженера, уехал в другой город. Жизнь стала тянуться медленнее. Люди постоянно появлялись в моей жизни и исчезали. Я как будто попал в петлю. На свой двадцать шестой год я встретил Незабудку — светлолицую, голубоглазую, тёплую. Она появилась в моей жизни с весенним дождём. Даже сейчас, когда идёт дождь, я вспоминаю её тепло. За два года мы, кажется, изучили тела друг друга наизусть. Мы знали всё, кроме одной вещи… Что тогда творилось в наших душах? Любил ли кто-нибудь из нас другого? Не думаю. На второй год нашего знакомства она ушла вместе с первым снегом.
Я открыл глаза. Губы соседа всё ещё шевелились: он продолжал рассказ.
— Честно, мне плевать и на жену, и на соседку. Моя дочь… Моя малышка, которая всегда хотела стать сильной и защищать своих друзей. Мой солнечный лучик, который отказывался целовать меня, когда на моём лице красовалась щетина; моя дочь убила себя из-за какого-то мужчины. Ей было всего двадцать шесть. Иногда девушки страдают от любви в 12—16, а тут… Разве живёт в таком возрасте любовь?
Глупо, очень глупо…
— Я не верю в любовь, — спокойно сказал я. Мой голос показался мне сейчас приятным, и я продолжил: — В любви больше надуманного, чем химических процессов. Есть желания и потребности, которые естественны. И уже давно именно они управляют нами. Пусть так остаётся всегда.
Я встал с лавочки и пошёл к гаражу, где стояла моя машина. Уже спустя двадцать минут я ехал по шоссе № 73 в сторону дачного домика моей тёти. Когда я приехал, я вошёл в небольших размеров здание, состоящее из трёх комнат, и уселся на диван. Я снова стал погружаться в пустоту…
— Кто-то здесь есть? Ты меня слышишь? — Голос вырвал меня из пустоты. — Прошу, ответь! Я здесь! Меня кто-то схватил! Выпусти меня!
В подошёл к двери в подвал, и звук усилился. Раздражённый шумом, я с силой открыл дверь и уставился на тёмную фигуру в безобразной позе. Лунный свет, пробивающийся в маленькое вентиляционное окно в верхней части стены, озарял светлую кожу, покрасневший кусок серой ткани и золотую прядь.
— Помоги. — Фигура начала ползти в мою сторону, но цепь быстро отдёрнула её назад.
— А смысл? — Опять фразы по кругу.
— Так, значит, — она зашипела, как змея, — это ты схватил меня… Но зачем?
— Потому что любви не существует в этом мире. Но все достойны пустоты.
…От звука выстрела залаяла соседская собака. А сегодня ещё один человек оказался в пустоте.
Я взглянул на часы и отправился домой. Уже через час мне вставать на работу. Прощай, моя шестая Незабудка. Пусть пустота подарит тебе успокоение.