Илья Вайсфельд.
Фрагменты публикации Харбин-папа
(Публикация Ларисы Вайсфельд и Елены Долгопят)
Происшествие на Путевой улице
Харбинская Путевая улица — это вереница невзрачных домиков, с одним окошком, — известные всему городу публичные дома с красным фонарём. Привёл меня туда мой брат Виктор, старше меня на шесть лет, и с ним — несколько его однолеток, я тогда [был] в возрасте лет семи.
В Харбине, в этом красивом русском городе, еще строящемся и строящемся, параллельно железнодорожному пути пролегала грязная, состоящая из убогих хибарок, Путевая улица. А по ту сторону железной дороги, метрах в пятидесяти, располагался китайский город Фудядян. Встречи жителей двух городов всегда были дружелюбными, продолжительными и неторопливыми — в сущности, общение друзей.
В стекла частенько целились мальчишки, вооруженные камешками: таким образом они хотели выразить своё презрение к этим непонятным домикам. В числе покушавшихся на жриц любви был и Витя. По-видимому, мальчишек приметили, и, чтобы отвести от себя подозрение, они придумали незамысловатый трюк: Витя посадил меня на краю улицы — хорошая исходная позиция для метания камней, — и строго распорядился:
— Вот тебе камень. Сиди, молчи!
Тишина была нарушена вышедшей из своей хибары толстухой в длинном ситцевом платье, с распущенными волосами. Она лениво потягивалась и вдруг заметила меня и мой зловещий камень. Мгновенная перемена. От благодушия не осталось и следа. Она заорала на всю округу:
— Так вот кто у нас бьёт стёкла!
Она воинственно мчалась ко мне, и я в панике убегал. Но происшествие мне запомнилось и даже понравилось.
Вообще, в школах и гимназиях интерес к непонятной, но притягательной сексуальной проблематике был достаточно велик, и это иногда ловко использовалось для того, чтобы нас хоть немного приблизить к выполнению образовательных задач. Например, в те времена когда падежей было больше, чем сейчас, какой-то хитрец сочинил такую песенку:
День был Именительный,
Она меня Звательный,
Я ей Предложный,
Она мне Дательный,
Я ей Творительный,
Так чем же я Винительный,
Что она Родительный?
Правда, родительный падеж в интересах рифмования оказался не на своём месте, но учёба шла легко, весело, играючи.
Гимназический фольклор затрагивал и романтику любви, пусть и в весьма сдержанных проявлениях:
Гимназисткам ром не нужен,
Они без рома хороши.
Им поцелуй горячий нужен,
Но только-только от души!
С балкона четвертого этажа дома, где жила наша семья невдалеке от Китайской улицы, главной в городе, видна была точно такая же публичная хибара, какую я видел на Путевой. Кроме основного назначения она имела дополнительное — прибежище для наркоманов, “на вынос”. Желающий стучал в окошко, протягивал плату и в эту же руку получал желанный укол.
Ничего не говоря моим родителям, брату и сестрам Нине и Лиде, я вооружившись подходящим камнем и нацелился на этот домик. Брошенный камень точно попал в стекло. Выбежала обитательница с такими же проклятиями, как и на Путевой улице. Я бросился наутек и скрылся в дворницкой. Ее хозяином дворником был мой большой друг китайский мальчик лет двенадцати по имени Куй.
В этом уединённом месте я переживал происшедшее. Место было надежное, тем более, что с Куем меня связывали и более серьезные события. Однажды ночью в дворницкой случился пожар, Куй получил тяжелые ожоги, ему пришлось ампутировать ногу. Его карьера дворника на этом не закончилась: он скакал с костылем, такой же приветливый и милый, каким был до несчастья. С ним я дружил вплоть до августа 1925 года, когда я, шестнадцатилетним, покинул Харбин и уехал в Москву.
Как мне стало позднее известно, Путевая улица боролась за свою клиентуру, достаточно многочисленную в этом пестром городе, где сплотились все национальности и о котором можно сказать словами Пушкина: «Какая смесь одежды, лиц, племен, наречий, состояний»6. По вечерам Китайская улица пестрела проститутками, почище Тверской в Москве наших дней. Одну из них мы даже знали. Это была дочь начальника местной тюрьмы Трофимова Галя, рано ставшая на этот путь и бросившая школу. Знали потому, что ее старшая сестра, кажется, Клавдия, была примерной школьницей, занималась в одном классе с моей старшей сестрой Ниной и очень глубоко переживала грехопадение Гали.
Китайские картинки
Дружелюбие харбинских и фудядянских китайцев и русских проявлялось во всем, включая мои занятия с Куем. Я его обучаю русскому, а он меня — китайскому.
До сих пор моя память сохраняет слова китайской разговорной речи. И сейчас, прохаживаясь по своему кабинету, я иногда вслух считаю по-китайски до десяти: и, эр, сан, сы, у, лю, чи, па, тю, ши. Далее счет шел на десятки — эр-ши, санши, сыши, уши, люши, чиши, паши, тюши — и заканчивался сотней — ибай.
В то харбинское детство у себя дома в присутствии Нины и Лиды я считал по-китайски. Они хохотали, когда звучало нечто похожее на мое имя — Илюша. Играя, мы лучше запоминали незнакомые слова.
Для контраста приведу возмутивший меня текст рекламы ресторана в одной из русских харбинских газет: «Пища приготовляется без прикосновения китайских рук». Боже, — подумал я, — какие подонки!
Бандитов занимавшихся грабежами, называли хунхузами. Действовали они чаще всего в небольших поселках и крайне редко в самом Харбине. Тревожило это всех.
Однажды китайские власти решили успокоить население Харбина: по улицам города проехал обоз в несколько десятков телег, на каждой из которых восседало несколько осужденных к смертной казни хунхузов. Кисти рук каждого были связаны за спиной, они склонялись и что-то напевали на своем языке. Иногда это переходило в плач, щемящий душу вой. Улица молчала. Звуки исходили только от хунхузов. Мы ничего не понимали.
После этого слухи о криминальной деятельности хунхузов затихли. Но ненадолго. Вскоре последовало сообщение о том, что хунхузы совершили нападение в посёлке Эрцэнзяндзы, замечательном дачном месте, куда мы всем классом выезжали в летнее время на отдых вместе с учителем математики Николаем Ивановичем.
Его уроки были для нас праздником. В зимнее время по вечерам он обучал мальчиков переплётному делу, которое нам очень нравилось. И особенно веселые истории, которые он рассказывал за этим занятием, нередко с ненормативными словами. И такое бывало...
Кое-что о Вертинском
Судьба баловала Харбин многими интересными людьми, главным образом, приезжими. Помню, например, имя профессора Устрялова. Он был редким представителем интеллигенции, который верил в прогресс страны в условиях советской власти, в условиях нэпа. Впоследствии он уехал в Москву, и там ему разрешили (о, чудо!) издавать собственный журнал. Сохранилось в памяти название передовой статьи в одном из выпусков журнала: «Рост трудностей роста». Видимо, это был блестящий человек. Однако, журнал вскоре закрыли. А сам благородный Устрялов бесследно исчез.
Большой успех в городе имели гастроли Московского Малого театра; особенно мне понравился актер Первого Дальневосточного театра Константин Зубов, игравший Гамлета, Арбенина.
Как-то я, десятилетний мальчик, ждал его появления после спектакля возле служебного входа. Его сопровождали какие-то двое неизвестных мне людей. Они громко разговаривали и смеялись. Я слышал смех самого Зубова! Когда они проходили мимо шикарного кинотеатра «Модерн», по вымощенному плиткой тротуару раздавалось цоканье каблуков. Как интересно! Я был счастлив.
Однажды у нас пронеслись слухи о возможном приезде Вертинского в Харбин.
На занятии по литературе я спросил Домбровского, кто это такой — Вертинский, с чем это кушают?
Он задумался и ответил:
— Об этом — на следующем занятии.
Впрочем, о сути творчества этого загадочного поэта я тогда мог судить по нашим изменениям его текстов. У Вертинского — трагедия: «Но бездна разрыва легла между нами»; у нас — шутовство: «Но баржа с дровами легла между нами». Такое наше истолкование распространялось и на оперетту. Например, на популярную «Баядерку». В сценической редакции: «Затмила красотой ты месяц золотой...», в нашей: «Закрыла красотой фонарь на мостовой, о Баядера, весь я твой!»
На следующий урок Домбровский пришел с гитарой, много повидавшей.
И запел из репертуара молодого Вертинского. Привожу запомнившиеся мне навсегда строчки, не сверяя с текстом, который впоследствии много раз публиковался:
В синем и далеком океане
Где-то возле Огненной Земли
Плавают в сиреневом тумане
Серые большие корабли.
Их ведут седые капитаны,
Где-то затонувшие давно...
Я ничего не понимал. Но слушал и постепенно погружался в поэтические вымыслы Вертинского. А Домбровский был в ударе.
Видимо, он понимал больше, чем мы, и основательно готовился к сегодняшней встрече. Мне даже показалось, что он в тот день побрил свою рыжую бороду.
Когда замолкла гитара, замолчал и Домбровский.
Я сказал:
— О Вертинском много говорят. Рассказывают, он сейчас в Шанхае и собирается к нам сюда.
Последовал отклик:
— Не знаю, не знаю, время покажет.
Бывает, заочное знакомство больше входит в твою жизнь, чем очное. Ночью мне приснилось, что я в автобусе еду на Огненную Землю для встречи с Вертинским. Я спокойно сидел в своем кресле, задремывал. Мерно покачивало. Проснувшись, я спросил соседа:
— Скоро Огненная Земля?
— Дорогой, мы уже давно ее проехали...
В ужасе я осознавал: Вертинского мне никогда не увидеть. И вдруг заплакал.
Утверждали, что он приезжал в Харбин. Мне не повезло, я его не видел. Впрочем, некоторые его песни я знал наизусть. И все же, все же!
В конце концов мне удалось увидеть Вертинского, но только после войны, в Москве, на Пречистенке в Доме ученых, куда я пришел вместе с моей очаровательной тещей, пианисткой Анной Ильиничной Войтоловской. Аудитория ученых по своей природе, более склонная к анализу, недоверчивости, скептицизму, была прямо-таки загипнотизирована поэтом. Он соединял в себе тайну композиторского творчества с поэтическим мышлением и щедростью — источником его овладения аудиториями во всем мире. Это вам не Кашпировский или Чумак...
Через много-много лет студентам ВГИКа я произносил вот какие его строки:
Измельчал современный мужчина,
Стал таким заурядным и пресным,
А герой фабрикуется в кино,
И рецепты нам точно известны.
Потом я не раз слыхал, как студенты распевали эти строки на вольный мотив.
Еще одно мое заочное общение с Вертинским произошло во время войны.
В штабе 26-ой армии, где я служил, мне поручили сопровождать двух немецких военнопленных, вступивших в Фрайез Дойчланд, чтобы содействовать освобождению Германии от гитлеризма. Направлялись они в Москву для дальнейшей работы на одном из южных участков фронта. Они были в советской военной форме, но без погон, конвой им не полагался, только офицерское сопровождение. (Помню, что один из них до войны работал на заводе киноаппаратуры и, узнав о моей мирной жизни в качестве кинематографиста, пригласил к себе в гости в Тюрингию — после победы. Второй — член компартии, участник стачки берлинских печатников.)
Прибыли мы на станцию Лоухи для следования поездом к месту назначения. Подошел я к окошку коменданта, полный отказ — билетов нет. Мы направились на перрон. Поезд прибыл.
У каждого вагона — застава: проводник и военный патруль. Положение безвыходное. Но я обязан выполнить приказ, и я страшно хотел побывать в семье, хотя бы два дня. Это был октябрь 1944 года, моя первая поездка с фронта в Москву.
Но у одного вагона никого не было. Ко входу в вагон быстро приближался матросик с кипятком в котелке. Я спросил его, почему сюда никто не идет? Матросик объяснил: наш брат, матрос, конфликтует с вашими пехотинцами, только недавно стреляли мимо уха вашего полковника.
Я принял решение — идти напролом; немцам я строго наказал: ни одного слова по-немецки (по-русски они, конечно, ни бум-бум). Я понимал, что их могут просто растерзать. Хорош бы я был в глазах командования 26-ой армии!
Я предложил немцам забраться на самую верхнюю полку со своим дорожным пайком и молчать. Вагон был не купейный, просто плацкартный, просматривался по коридору из конца в конец.
Я заметил, как постепенно приближается к нам хмельной матросик, крепкого сложения, со стандартным чубом под бескозыркой. Все ближе, ближе, ближе. Приближаясь, он хвастался своим знакомством с Вертинским на одном из советских кораблей.
Наискосок от меня на нижней полке лежал солдатик, на животе. Матрос схватил его за загривок и за задницу, резким движением поставил на ноги и занес руку для удара. Вдруг заметил на груди своей жертвы звезду героя Советского Союза.
— Так ты герои, оказывается, тогда езжай дальше. — И шваркнул его на место.
Я почувствовал, что пришла минута моего действия. Протянул руку в соседний отсек, схватил матроса за рукав и спросил то, о чем я уже знал:
— Слушай, брат, не ты ли был на корабле, когда Вертинский возвращался?
Матросик оцепенел. Растерянно спросил:
— А ты откуда знаешь?
Не отпуская, держа его за рукав, я ответил:
— Так, брат, на ходу не поговоришь. Ты садись, давай выпьем!
Он охотно подчинился. Я разлил четвертинку по стаканам, и мы с ним проговорили до утра. Сначала о Вертинском, а потом перешли к архангельскому эпизоду в его жизни.
Оказалось, что он служил в Архангельске, как-то случайно встретил английский патруль с причалившего корабля Британского флота и не своим голосом заорал: «Враг здесь, изготовиться к стрельбе!». Бедным англичанам повезло. Случайно проходивший наш патруль задержал буяна и отправил в комендатуру. Его наказали штрафбатом. Не ручаюсь за достоверность рассказанного, но мой собеседник сообщил:
— Нас было человек пятьсот, направили всех на минное поле. Уцелело, кажется, одиннадцать, и вот я, и я тебя люблю!
Мы обнялись как друзья. Поезд приближался к Москве. Опасность для моих немцев миновала. Помог — ни более, ни менее — сам Вертинский.
Еще один штрих, так сказать, из другой оперы.
Один из моих вгиковских студентов очень нуждался. Я подал ему идею: свяжитесь с приехавшим в Москву Вертинским, возьмите у него интервью, вам заплатят. Если получится, вы приживетесь в газете, будете подрабатывать журналистикой.
Студент охотно согласился. У него с Вертинским произошел разговор по телефону.
Вертинский спросил, зачем он хочет повидаться. Студент объяснил. Вертинского что-то раздражило, и он произнёс роковые для студента слова:
— Если вы хотите что-то обо мне узнать, прочитайте в Британской энциклопедии.
На этом финансовая операция провалилась.
Другие воспоминания цикла Харбин-папа доступны в № 1 за 2020 год на сайте журнала
Подписывайтесь на наш канал, чтобы не пропустить
- свежих релизов
- архивных находок и
- аналитических материалов от медиаэкспертов
#вертинский
#россия и китай