После второго курса на студенческую стипендию мы с моими новыми университетскими подругами Зилей Мифтаховой и Асей Хабибуллиной съездили в Ташкент. Июнь. Только сдали сессию, шли по улице Ленина, ели мороженое. И вдруг я предложила: «А поехали в Ташкент! Там живет тетка моей мамы, Анна. У нее и остановимся». Сказано – сделано. Уже вечером того же дня мы сидели в поезде «Уфа-Ташкент». Ташкент поразил нас широкими проспектами, отстроенными после землетрясения всем Союзом. Огромный музей современного искусства мы не смогли обойти даже за день. А у тетки Анны, которую мы отыскали в микрорайоне Чиланзар, в саманном, обмазанном белой известью доме, была благодать. Шухрат, мой двоюродный брат, готовил нам настоящий узбекский плов на открытом огне в саду под черешнями. С Зилей Мифтаховой мы говорили ночи напролет обо всем на свете. А днем ходили в гости к соседям и дивились на необычный для нас быт: огромное количество ковров, одеял, подушек было практически в каждом доме…
А после третьего курса, также на стипендию, мы съездили студенческой группой в Прибалтику, в Ригу. Побывали в музее чертей, в музее художника Чюрлениса, послушали органную музыку в старинном костеле. Вот такой он был «застой»! Можно ли сегодня куда-нибудь съездить на студенческую стипендию?
Два студенческих лета вместе с моими новыми подругами с математического факультета и с «филологинями» на курс старше Татьяной Чистяковой, Лилей Аитовой, Леной Гальпериной, Светланой Громыхалиной, Алиной Нижутиной мы работали инструкторами по туризму на Всесоюзном водном маршруте № 59.
На турбазу «Агидель» в верховьях реки Белой неподалеку от старинного русского села Кага приезжали туристы со всего Союза. Каждый инструктор собирал свою группу из двадцати-тридцати человек. И на восьмиместных резиновых надувных плотах мы сплавлялись вниз по течению от турбазы до села Сыртланово. Я показывала туристам знаменитую Капову пещеру (Шульган-Таш). Водила их даже на второй ярус, поднимаясь по высокой, метров в 30, скользкой металлической лестнице. Там тоже были древние рисунки мамонтов и лошадей, нарисованные первобытными людьми красной охрой. Шульган-Таш тогда была открыта для всеобщего посещения. Мы облазили и все другие более мелкие соседские пещеры – «Космонавтов», «Сказку». Вылезали оттуда с ног до головы грязные, но счастливые. Я сама сочиняла и рассказывала туристам легенды про скалы Муйнак-Таш и Кабан-Таш, про бездонно глубокое голубое озеро на хуторе Сакаска. Это было полное абсолютное счастье среди неописуемой природной красоты! Ради него я даже отказалась от поездки на Универсиаду, которую мне предложил председатель Обкома профсоюзов республики Амирхан Меркадамович Самерханов.
В моей туристической группе встречались узбеки, украинцы, даже чеченцы – люди со всей России, со всего Советского Союза. Помню, один казах приехал на сплав в лакированных туфлях и с дерматиновым чемоданом. Видимо, туроператоры, продавая путевку, не объяснили ему толком, куда он едет. Ох, и намучилась я с ним. Он отказывался есть кашу, и требовал постоянно мяса. И тогда с чеченцем Ахмадом я отправилась в деревню Гадильгареево, недалеко от Каповой пещеры и мы купили там живого барашка. Ахмад сам зарезал и разделал барашка. Мы нажарили на костре шашлыков и пировали два дня. С «совками», как теперь всех нас называют, было очень интересно общаться. На 59-й маршрут люди приезжали отовсюду: из Москвы, Челябинска, Екатеринбурга, Асбеста. Харькова, Нижнего Новгорода, рассказывали о своей жизни. Естественно, каждый вечер мы пели песни у костра и про перекаты, и про «изгиб гитары желтой», и про «смуглую леди», и про многое другое… Ну, и первая влюбленность в 18 лет не заставила себя ждать. Первые поцелуи на фоне величественной природы… Разве это забудешь когда-нибудь?
Помню, как я осенью уже, получив стипендию, взяла билет на поезд и поехала в Москву на свидание с первым моим возлюбленным Алексеем, московским студентом и хулиганом, с которым познакомилась там, на Белой. Мы встретились с ним на Казанском вокзале, поговорили примерно с час, и тогда только я поняла, что это не мой человек – нам абсолютно не о чем говорить. И тут же уехала обратно в Уфу. Родителям сказала, что ездила на соревнования в Иваново со студенческой командой по спортивной гимнастике. Они даже не удивились, потому что привыкли к моему свободному перемещению по всей стране. Я еще несколько лет занималась спортом и выступала за университетскую сборную по спортивной гимнастике, естественно, всегда завоевывая первые места в личном первенстве.
Шла середина 70-х. Я чувствовала себя очень счастливой и спокойной тогда. Моя жизнь кипела событиями, была наполнена смыслами, мечтами, ожиданиями…
Я совершенно не интересовалась политикой. Тот строй, при котором мы жили, казался мне вечным и незыблемым. Дома у нас целый книжный шкаф был забит книгами о Ленине, красочными юбилейными изданиями о республике, о болгарском коммунисте Димитрове… Папа бросил журналистику, вступил в Союз писателей и собирался писать повесть о Димитрове…
Мне все это казалось ужасно скучным и неинтересным. Гораздо интереснее было то, что папа часто выезжал за границу – в ГДР, в Югославию, в Великобританию, в Брюссель. Привозил оттуда сногсшибательные, невиданные вещи – мятную жевательную резинку, в виде пластинки, фотографии с «битлами», ослепительно голубые открытки с видами Югославии, и открытку со скульптурой писающего мальчика в Брюсселе, шоколад Кэдбери в жестяной коробке, чудесных немецких гуттаперчевых кукол с огромными ресницами и закрывающимися глазами, какую-то потрясающую, невиданную доселе одежду: розовый болоньевый плащик мне, костюм-джерси маме. А однажды привез из ГДР брючный шерстяной костюм шоколадного цвета. В этом костюме я выглядела очень непривычно для себя и… сексуально. Костюм я заносила до дыр, так его любила. Впрочем, от отсутствия шмоток я не страдала. Мама постоянно вязала мне платья и кардиганы из шерсти и из ниток. Это были уникальные эксклюзивные наряды, просто произведения искусства! В них я ходила на лекции в университет, а потом и на работу. С обувью, конечно, было потяжелее. Помню, как я радовалась модным босоножкам, купленным в Москве в одном из бутиков на Арбате и каким-то зимним сапогам. А в целом, конечно, все одевались тогда, как придется, не очень ярко, не очень модно, по-советски. Хотя, конечно и пытались бежать за мировой модой. Помню совершенно ужасные сапоги-чулки на платформе, которые вдруг стали носить все модницы. Были такие и у меня. Или огромные брюки-клеши, ставшие в середине 70-х трендом мужской моды. Вспоминаю и отвратительную моду на перманентную химическую завивку волос, жертвой которой, увы, стала и я…
Но я не следила за модой тогда очень пристально. Так, от случая к случаю… Не ходила на танцы, не встречалась с молодыми людьми. Я была очень серьезной девушкой и мечтала стать писательницей. Много читала. Пыталась писать заметки, даже рассказы, не говоря уже о стихах и дневниковых записях. Ими я исписала десятки общих тетрадей. Относила заметки в молодежную газету, где мечтала работать, еще, будучи студенткой университета. К пятому курсу меня уже знали в редакции «Молодежки», как внештатного автора. Тогда, после окончания университета, выпускников распределяли по сельским школам. Профессор Вера Сергеевная Синенко преподавала у нас современную литературу. Она меня почему-то любила и всегда ставила на своих экзаменах пятерки. Вера Сергеевна была моим дипломным руководителем и мою работу о современной советской поэзии также оценила на «отлично». Мне пришлось написать эту работу самостоятельно, так как Синенко попала весной 1977 года в ДТП и лежала в больнице. Вера Сергеевна после выпускных экзаменов в университете предложила мне продолжить образование в аспирантуре. На что я дословно ответила: «Вера Сергеевна, спасибо вам большое. Но я хочу познать жизнь такой, какая она есть на самом деле!» Как я уже сказала, выпускники филфака, должны были отработать учителями русского языка и литературы в сельской школе три года. Но меня по распределению пригласили на работу в республиканскую молодежную газету «Ленинец». На пятом курсе я вышла замуж и была беременна. Но моя беременность не испугала редактора «Ленинца» Вазира Мустафина. Он принял меня сотрудницей на гонорар в отдел спорта, которым руководил тогда Рауль Тухватуллин.
Мне был 21 год, когда жизнь обрушилась на меня со всей своей беспощадностью и тяжестью. Начало самостоятельной семейной жизни, к которой я была абсолютно не готова, рождение ребенка, новая, совершенно незнакомая, очень напряженная и динамичная работа в редакции. Все это лавиной накрыло меня, не дав очухаться, собраться с мыслями, адаптироваться. Надо было делать все сразу и хорошо.
Помню первое задание, которое мне дал завотделом Рауль Тухватуллин. Надо было написать очерк о водолазах. Беременная, по тридцатиградусной жаре я потащилась на берег Белой в район монумента Дружбы. Там в какой-то каптерке на катере страшный небритый мужик битый час рассказывал мне об… утопленниках и о том, как их ищут и вытаскивают водолазы. Пригодилась моя месячная студенческая практика в газете «Белорецкий рабочий»: там надо было писать каждый день и много. Я кое-как прониклась сочувствием к водолазам и утопленникам и что-то написала. Материал поставили в номер. Потом я ездила на турслеты на Зилим, красочно живописала, как туристы переправлялись через бурную горную речку, преодолевали препятствия. Делала репортажи со спортивных состязаний, мотокроссов. Моталась на мотоциклах по деревням, собирая материал для очередного репортажа. И все это за несколько месяцев до родов. Надо ли удивляться, что ребенок у меня родился гиперактивным! Но тогда это было в порядке вещей. О покое и безопасности беременной женщины особо никто не пекся. Правда, все же, в конце концов, меня уложили в больницу на сохранение. На месяц. Чего я очень тяжело переживала и все порывалась сбежать из больницы…
В декретном отпуске посидеть мне не дали даже года. Когда моему малышу, старшему сыну Антону, исполнилось девять месяцев, позвонил Вазир Мустафин и сказал: «Срочно выходи на работу. Я принимаю тебя в штат».
Окончание следует…
Светлана ГАФУРОВА
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!