В 80-х годах мне довелось поработать корреспондентом и в отделе учащейся молодежи, и в отделе пропаганды, и заведующей отделом писем республиканской молодежной газеты «Ленинец».
Работа памяти похожа на работу стробоскопа: из тьмы забытья выхватываются и высвечиваются какие-то кусочки, разорванные во времени и пространстве. Так что вполне возможен слом логики по времени и пространству. Здесь я подчиняюсь логике памяти.
При советской власти существовала одна партия – КПСС, господствовала одна идеология – социалистическая. Молодых людей объединял комсомол – Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз Молодежи (ВЛКСМ). Естественно, все мы, сотрудники молодежки, были комсомольцами. В комсомол принимали всех поголовно еще в школе. Редакция подчинялась обкому ВЛКСМ. Были еще горкомы и райкомы ВЛКСМ. Я объясняю это так подробно тем, кто родился в начале 90-х и уже просто не знает о такой организации, как ВЛКСМ и о такой иерархии подчинения. Правда, тогда все это пролетало как бы мимо моего сознания. Я была озабочена совсем другими проблемами. Например, как устроить ребенка в детсад. Мне приходилось мотаться с ним по случайным бабушкам, которые в любой момент могли отказать в помощи. Мама тоже работала и не могла целый день нянчить внука. В детсад издательства обкома КПСС, в структуру которого входила и наша газета, моего ребенка не брали, якобы, не было мест. Я разрывалась, не зная о чем думать: о ребенке или о выполнении очередного редакционного задания. Тем более в редакции поначалу меня приняли не очень-то дружелюбно, считая «блатной». Долгое время злые языки открыто говорили мне в лицо о том, что мои материалы пишет за меня мой папа. Это была какая-то абсолютная чушь, потому что мой папа – журналист, писатель, переводчик Марсель Гафуров, был великолепным стилистом, строгим редактором, а мои газетные материалы начинающего журналиста тогда были корявыми и нескладными. Но они были именно моими, написанными моей рукой. Однако моя, якобы, «приблатненность» послужила даже поводом для травли. Елена Тамайчук, жена заместителя редактора Николая Тамайчука, став моей начальницей в отделе учащейся молодежи, начала буквально пожирать меня. И сожрала бы с косточками, если б не поддержал Коля Тамайчук. Он постоянно хвалил мои материалы и даже звонил домой, поздравлял, если считал материал удачным. А для меня Николай был большим авторитетом, как журналист, чем Лена. Это и заставило меня поверить в свои силы, в свое дарование. Сегодня Тамайчуки живут в Крыму. Одно время Николай Тамайчук даже возглавлял ГТРК Крыма. Я встречалась и общалась с ним в Симферополе. Сейчас контакты прерваны.
Тогда существовала жесткая, непререкаемая официальная цензура. Что это такое, поясню на одном примере. Я подружилась с местным уфимским краеведом Николаем Николаевичем Барсовым. Для меня это был последний осколок российской царской империи, подобно Атлантиде, ушедшей в воды Леты и забытья. Человек необыкновенной культуры, образованности, такта и остроумия. Какие письма он мне писал! Каким необыкновенно красивым каллиграфическим почерком! Каким изысканным слогом! Это была сугубо деловая переписка. Я готовила его исторические, краеведческие материалы к печати. И каждый материал должна была относить в лито, то есть в цензурный комитет на улице Цюрупы на подпись цензора. Дело в том, что в ранней юности Барсов был левым эсэром. А потом примирился с большевистской властью и всю жизнь проработал в статуправлении. Я удивлялась тогда про себя: «Неужели коммунисты до сих пор боятся этого пожилого немощного уже человека?» Жаль, что я не записывала в дневник наши интереснейшие беседы с Николаем Николаевичем. Столько нового и необычного он рассказал мне об Уфе дореволюционной! А незадолго до смерти предложил мне взять свой архив на сохранение. Но я испугалась и отказалась… Как жалею теперь об этом!
Цензура работала на полную катушку тогда. Работали на полную катушку и советская пропаганда, и КГБ. Я как раз трудилась в отделе пропаганды корреспондентом, когда произошла вся эта история с Юрой Шевчуком. Сверху спустили указание дать в печать несколько критических материалов о творчестве этого, сегодня знаменитого на всю Россию, барда. И такие материалы появились на страницах «Ленинца». Один из них назывался «Менестрель с чужим голосом». Признаться, до публикации этого материала я и не знала, кто такой Юра Шевчук. После публикации заинтересовалась. Пошла во Дворец культуры «Юбилейный» (ныне Дворец культуры молодежи), где в студии звукозаписи мне под великим секретом дали послушать записи его песен. Я была в полном восторге! Особенно мне понравились песни «Свинья на радуге» и про Ивана Помидорова. Не в бровь, а в глаз бил опальный бард по чиновникам и по обывателям той поры! Но говорить о восхищении сочинениями опального барда сотруднице отдела пропаганды тогда нельзя было никому. Иначе меня сочли бы идейно незрелой, несознательной комсомолкой. Могли бы и уволить. Уже тогда в нашем сознании начиналось некое раздвоение, некое расхождение между жизнью и постулатами идеологии. Тем более, что в 1979 году был введен ограниченный контингент советских войск в Афганистан. Началась десятилетняя затяжная война, для нас, простых граждан, не пойми за что. В СССР пошел первый «груз-200». Юных мальчиков, убитых на афганской войне доставляли на родину в цинковых гробах в «Черных тюльпанах», так почему-то прозвали самолеты «Аннушки».
Но идеология и пропаганда в конце 70-х были еще очень сильны. Помню, как я поехала в Бирск по письму и написала возмущенный материал на полосу о девушке-комсомолке, которая приняла крещение в церкви. Тогда я искренне верила в то, что комсомольцам нельзя посещать церковь, тем более креститься. Или ты комсомолка или верующая – другого быть не должно – такой вывод я сделала в своем материале. Могла ли я тогда представить себе, что через четыре десятка лет сама приму православное крещение?
Помню и другой свой репортаж о рейде «комсомольского прожектора» на вещевой рынок в Уфе. Тогда он назывался «барахолкой» и находился рядом с кинотеатром «Йондоз» (ныне храм Рождества Богородицы). Комсомольцы отлавливали на рынке так называемых «спекулянтов», людей торговавших импортными шмотками, отводили в отделение милиции, где их штрафовали. Потом «спекулянтов» стали называть «челноками», затем «предпринимателями»… Таковы метаморфозы времени…
Мы, сотрудники отдела пропаганды газеты, должны были участвовать и в других рейдах, инициированных обкомом ВЛКСМ. Например, однажды меня по заданию редакции отправили в командировку в башкирское Зауралье в города Сибай, Баймак, Учалы, где я вместе с инструктором обкома ВЛКСМ проверяла, чем торгуют продавцы музыкальных кассет. Нет ли там записей запрещенных в СССР исполнителей. Список запрещенных записей и исполнителей был огромен. И в нем числился мой любимый ныне певец Хулио Иглесиос.
Тот состав редакции молодежной газеты, в котором я только начала работать, был очень сильным. Выделялись «звезды» более старшего поколения. Среди них несомненным приоритетом для меня лично были Римзиль Валеев и Зиля Нурмухаметова, которые впоследствии стали супругами, а Зиля проработала многие годы министром культуры в Татарстане. Рауль Тухватуллин, мой первый начальник, тоже был уже в то время «зубром», «акулой пера». Впоследствии он работал собкором ИТАР-ТАСС. Подтянулись и молодые ребята, выпускники БГУ: всегда с иголочки одетый Лазарь Данович (ныне проживает в Израиле) и неизменно доброжелательный Володя Тулупов, ныне декан факультета журналистики в Воронеже. Иосиф Гальперин уже в те времена казался мне сотрудником МОССАДА: он знал все и всегда самый первый. По-моему чуть позже пришли Дмитрий Ефремов, выпускник факультета журналистики УрГУ, очень талантливый, но слегка ленивый Айрат Еникеев, внучка писателя Сагита Агиша, «звезда» Гузель Агишева. Она постоянно писала воспоминания о своем дедушке. За каждый материал на оперативках ее все хвалили взахлеб. Я не завидовала: мне ее достижения в журналистике тогда казались просто недосягаемыми. Чуть позже пришла в редакцию художница неземной красоты Юля Малахова (сейчас проживает в Великобритании). Начала вспоминать, и из памяти выплыл огромный список имен и фамилий, а также лиц, ситуаций и эпизодов, казалось бы, навсегда забытых. Ан нет! Память все хранит в своих архивах. Бережно и до востребования! Коллектив был молодой, озорной, игривый, шаловливый. Пили, гуляли, влюблялись, хулиганили. Помню, однажды на какой-то праздник кто-то надул презервативы и начал выпускать в небо белые шары с восьмого этажа. Большой скандал был! Записные остряки затирали последнюю букву в надписях типа «не спускать лифт» и меняли букву «м» на «к» в названии «отдел писем». Так вострили свое чувство юмора будущие звезды «башкирского КВНа». Каждый день через редакцию проходил неиссякаемый поток авторов, изобретателей вечных двигателей, поэтов, сумасшедших поэтов и просто сумасшедших. Работать в таких условиях было достаточно сложно. Бывало, кто-то из журналистов прятался в шкаф от очередного назойливого «гения». С щемящим чувством вспоминаю Римму Мазитову. Она писала пронзительно талантливые стихи, но вела себя порой неадекватно. То тяжелую пепельницу сбросит с восьмого этажа на чей-нибудь автомобиль, то начнет оскорбительно «цеплять» наших редакционных парней. Кончилось все тем, что на восьмой этаж Дома печати, где находилась наша газета, прибыла бригада скорой психиатрической помощи. Римму скрутили, связали и увезли. Больше она у нас не появлялась…
Я была загружена семейными проблемами и особенно-то не участвовала в бурной, даже буйной жизни редакции. И интрижки пропускала мимо себя. Даже порой ничего не знала о них. Но оказалось, что в штате редакции работал человек, назову его Р., который вел дневник, куда записывал все «прегрешения» молодых журналистов. Однажды он отнес этот «дневник» в обком комсомола. Разразился большой скандал. И единственным человеком, которого автор «дневника» не удостоил своим вниманием, оказалась я… Мне до сих пор обидно! Жизнь прожита зря!
Впрочем, в первые годы начала работы в республиканской газете у меня было столько стрессов на всех фронтах, что организм не выдержал, и я начала болеть. Обнаружилось тяжелое хроническое заболевание, и каждый год мне приходилось по месяцу лежать в больнице и лечиться. Благо, медицина во времена «застоя» была бесплатной, и в городской больнице лечили достаточно грамотно и профессионально. Это еще один огромный плюс той системы, который нынче превратился в минус.
Просто даже не верится, что в период так называемого «застоя» я дважды получала шикарную двухкомнатную квартиру. И тоже бесплатно. Сегодня мне кажется это какой-то фантастической, нереальной сказкой!
Где-то в начале 80-х я совершила одну роковую по тем временам журналистскую ошибку. В обычной информации о каком-то мероприятии обкома ВЛКСМ я написала, что на нем присутствовал секретарь ЦК ВЛКСМ, доверившись программке. А секретарь взял да не приехал! Такие ошибки тогда карались очень строго. Меня уволили из штата. Перевели на гонорар. Надо было кормить ребенка, и я устроилась на завод коммутационной аппаратуры редактором радио. За ту ошибку я до сих пор благодарна судьбе!
Это был уже самый что ни на есть «застой». Кремлевские старцы уже еле двигались и еле говорили. В ходу были веселые анекдоты про Леонида Ильича. Шла война в Афганистане. Но социалистическая система была еще очень прочной. Стройка завода была объявлена ударной комсомольской. Завод должен был выдать на гора цифровые телефонные станции, работающие по новым цифровым технологиям. Помню на заборе, опоясывающем стройку, висел огромный лозунг: «Телефонизацию всей страны к 2000-му году!» Работать на заводе было очень интересно, несмотря на то, что моя должность была никому не нужна. Меня перебрасывали из отдела в отдел в качестве «подснежника». Но зарплату при этом я получала вдвое больше, чем в редакции. Вскоре на заводе образовалась агитбригада «Импульс», куда вошли самые интересные молодые ребята и девчата-заводчане. Мы играли всякие скэтчи, были вроде театра ТРАМ. Выступали на заводских праздниках, ездили по районам республики. Было очень весело! Надо сказать, что мы до сих пор ежегодно встречаемся с комсомольцами завода в День рождения комсомола, общаемся, веселимся. За активную работу в комсомольской заводской организации меня трижды награждали бесплатными поездками в молодежные центры на Домбае (Кавказ) и в Тбилиси, а также в санаторий ЦК ВЛКСМ «Елочка», где по меткому выражению героя Василия Шукшина, народ к разврату был готов всегда. Но речь не об этом. А о том, что вроде бы в самые застойные времена в Уфе строилось современнейшее предприятие, отвечающее всем мировым стандартам того времени.
Окончание следует...
Предыдущие части
Светлана ГАФУРОВА
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!