Начало по ссылке.
На следующий день рождения Феликса я поперся уже без особого приглашения, нежно неся в руке бутылку дорого коньяка. Народу было опять много – кто-то из тех, кто был и в прошлом году, кого-то я увидел в первый раз за последние тридцать с лишним лет.
Соня неизменно, как котенок, притиралась к мягкому и необъятному боку хозяина квартиры.
Мишки не было.
Когда уж сели за стол, появилась Валентина, одна.
Феликс попытался посадить ее недалеко от себя, но она, сославшись на то, что из окна дует, протиснулась между гостями и столом и села на диван, рядом со мной.
Закончились обязательные тосты, общий хор гостей рассыпался на отдельные беседы. С Валентиной оказалось легко и интересно разговаривать как на уровне ничего не значащего трепа, так и на порой всплывавшие интересные темы: о каких новинках в области искусства говорят сегодня в городе, какие наиболее интересные издания ублажили читателей чем-то сногсшибательным и тому подобное.
Разговор мы не прерывали даже, когда я выходил на кухню покурить – Валентина вполне естественно сопровождала меня туда, хотя сама не курила.
- Мишка заболел? - в какой-то момент поинтересовался я.
- Нет. Он на Дальний Восток уехал. Они там объект сдают.
Гости засобирались домой как-то все одновременно, создав в прихожей сутолоку, из которой мы с Валентиной выскользнули одновременно, с облегчением вздохнув весенний воздух набережной.
Никто из нас ничего не предлагал, просто мы пошли рядом, продолжая беседу, а когда оказались у ее дома, она, также ничего не предлагая, взяла меня под руку и увела к себе в квартиру.
Мы долго еще сидели на кухне и пили чай.
Потом, когда Валентина встала, чтобы выключить в очередной раз газ под чайником, а я поднялся за сигаретами, мы соприкоснулись, и это явилось той последней каплей, которой не хватало, чтобы ночь закончилась тем, чем она должна была закончиться.
Самым удивительным для меня было то, что мне не хотелось уходить, когда мы уже под утро оделись и опять вышли на кухню к остывшему чайнику. Такое случалось со мной очень редко, уже не помнил, когда в последний раз. Поэтому я так и не ушел, и все воскресенье мы провели вместе в квартире Мишки.
В следующие десять дней, мы встречались каждый вечер, а затем вернулся Мишка.
Но встречи не прекратились. Они перетекли в кафе, потому что Валентина звонила мне и в середине дня приезжала к офису конторы, где я работал, и мы шли обедать. Порой она умудрялась в конце рабочего дня заехать ко мне домой, но это происходило редко и такие встречи проходили поспешно, в головах тикали часы, нельзя было опоздать. Иногда в такие вечера звонил Мишка, и они с Валентиной обсуждали, что надо купить на ужин.
Потом еще несколько раз Мишка уезжал в командировки, а они у него были достаточно длительные – неделя-две.
А когда он возвращался, снова только совместные обеды, которые незаметно превратились в обязательную традицию. Эта традиция начала мне надоедать и утомлять. Так прельщающее чувство новизны в каждых новых отношениях начало уже угасать, а встречи вне постели стали обретать оттенки обязательности, а это порой вызывало раздражение.
Я не очень понимал Валентину. Мы никогда даже не заикались о каких-то чувствах, не брали на себя каких-то обязательств. В постели было прекрасно, надеюсь, ей тоже, зачем же все усложнять и углублять?
Я обычный мужчина, в нас природой заложена полигамия, мы все время стреляем по сторонам глазами в поисках чего-то новенького, но отнюдь не только общения. Тот же Мишка, мотаясь по командировкам, не был монахом, по крайней мере, так можно было понять из его слов. Хотя тут верить не всегда можно, уж очень любят мужчины наговорить на себя, лишь бы выглядеть в глазах товарищей истинным самцом.
На мой взгляд, регулярные совместные обеды – это не ужин перед страстной ночью, это уже что-то из другой оперы. Это уже игра в какие-то устоявшиеся, постоянные отношения, не сводящиеся только к постели. А нужны ли они были в данной ситуации?
Мне – нет. Меня вполне устраивала моя свободная жизнь.
Валентине, я думаю, тоже - нет. У нее муж, устроенная жизнь, которую можно иногда чуть-чуть разнообразить, если, вдруг, напала скука или муж стал меньше внимания уделять.
Короче, стал я постепенно сокращать количество встреч в те дни, которые не могли продолжиться вечером.
Но Валентина, похоже, не понимала моего мягкого отдаления, количество звонков не сокращалось.
И вот, примерно, год назад я столкнулся с Мишкой на презентации одной импортной компании, после которой мы пошли попить пива.
И тут меня Мишка «убил»:
- Вадим, я чувствую, что меня скоро Валентина покинет. У меня какие-то предчувствия. Даже не знаю, как объяснить, все вроде бы идет нормально. Все еще может наладиться, не все еще потеряно. Я верю, и шансы есть, но я боюсь ее потерять!
Конечно, такие разговоры за выпивкой начинаются из расчета, что собеседник будет расспрашивать, и тут уж ты развернешься, обольешь жилеты всех присутствующих реками своих горьких слез.
Но со мной этот номер не прошел.
Если честно, я просто испугался. Что он подозревает? Конечно, вряд ли что-то конкретное про меня, иначе бы не завел этот разговор. Но все же опасно вдаваться в подробности, какое-то необдуманное, случайное слово может повернуть беседу совершено в другое русло и привести к непредсказуемым последствиям.
Я не был идеалистом и прекрасно понимал, что поступал подло в отношении давнего знакомого. У меня в этом не было никаких сомнений с момента, когда мы с Валентиной оказались на их кухне, придя от Феликса.
Вот если бы я без памяти влюбился в его жену, пришел бы к Мишке и сказал: «Все, друг, я люблю ее и уйди в сторону, теперь она моя!» Если бы так, то не было бы этого невыносимого противного привкуса, который легко в себе гасить, если ты не встречаешься с мужем, знать его не знаешь, а не в случае, когда он сидит перед тобой и пытается еще душу открыть, поплакаться.
Я чувствовал себя, как мерзкий пакостник, который творит свои грешки, а в глазах других представляется благородным человеком. И самое страшное для такого пакостника не наказание за пакости, а то, что все вокруг узнают, что он такой. Пока все в тайне, совесть спит, а стоит образоваться намеку на разоблачение, как заполняет душу запоздалыми муками.
Как это не прискорбно признать, но не думал я, вернее, легко загонял куда-то глубоко эти мысли, о том, что я похотливо залез в чужую жизнь, не имея даже права оправдывать себя или Валентину нахлынувшими неуправляемыми высокими чувствами, которых не было.
После разговора с Мишкой и появления возможности того, что все выплывет наружу, закончится скандалом, я спросил себя: «Вадим, а тебе это надо?» Ответ был отрицательный.
И я, как попавший под подозрение мелкий жулик, сжался, затаился, Валентине стал объяснять, что очень занят, что начальство завалило работой, а потом вообще стал периодически не отвечать на ее звонки, чтобы подтвердить факт своей занятости.
Мы уже долгое время не виделись, а потом неожиданно резко прекратились и ее звонки. Видимо, она поняла их бесперспективность.
Уже несколько месяцев я перестал ходить в компании, где мог случайно встретить Мишку с Валентиной или кого-то из них, я почти перестал о ней вспоминать.
Хотя, если быть абсолютно честным с самим собой, то порой, сидя дома, вдруг чувствовал будто бы легкий укол где-то глубоко в груди, и страницы книги или экран телевизора заслонял ее образ, появлявшийся перед моими глазами.
- Вадим, ты спишь? Может еще виски? – вывел меня из забытья голос Мэги.
- Нет, спасибо. Пойду, пожалуй, завтра дела.
Себастьян утром выглядел не очень хорошо. Глаза красные, синяки под глазами. Видимо, всю ночь думал, что же ему голоса расскажут. Я, наверное, выглядел не лучше, ночь провел, так и не провалившись в сон, обрывки воспоминаний и сомнений не давали окончательно уснуть, полоща мое сознание в полудреме.
Мы, почти не разговаривая, преодолели путь до острова Голосов.
Остров открылся неожиданно, он был окутан туманом, который расступился, когда уже паром подходил к причалу.
Насколько хватало взгляда, широкий песчаный берег был отгорожен от остальной части острова почти вертикальной скалистой стеной, в которой были видны несколько узких проходов. Вдоль берега ни кустика, ни деревца, все залито палящим солнцем, а за спиной, где остался океан, непроницаемый туман.
На пирс вместе с нами сошли еще человек десять. Они парами быстро разошлись по побережью в разные стороны.
- Каждый должен зайти за скалу через отдельный проход, - объяснил мне Себастьян. – Пошли. Вон проход, в который никто не пошел.
Проваливаясь в неожиданно рыхлый для побережья песок, мы двинулись вглубь острова.
- Видишь, развалины? – Себастьян указал на обломки стен слева от причала.
- Что это?
- Тут был монастырь. Говорят, монахи взяли на себя обет молчания. Жили тут молча, а потом остров начал им рассказывать, что друг про друга думали их предки. Они этого не снесли, и началась между ними война. Они извели друг друга, а монастырь опустел и разрушился. Это легенда такая есть, - его слова повторялись громким эхо.
- Эхо? – спросил я, слушая, как мой вопрос прозвучало еще раз.
- Да, - Себастьян указал на скалы, - голоса живут за горами, а нашим голосам туда нельзя. Для этого горы, они отражают наши голоса, чтобы не мешать тем, которые тут живут.
Он был серьезен и, как будто, подавлен.
Если бы не недосып, я бы посмеялся над ним, но собственные нелегкие мысли не располагали к веселью.
Около узкой расселены в скале мой спутник остановился, снял бейсболку, сунул ее в карман куртки, неспешно расчесал седые волосы, собрал их в пучок на затылке, стянул резинкой, тяжело вздохнул и шагнул на каменную тропу.
Сделав несколько шагов, он обернулся и махнул мне рукой, чтобы я следовал за ним.
Скала оказалась неглубокой. Мы быстро вышли на плато, поросшее густым, лиственным лесом.
- Пришли? – спросил я, но даже сам не услышал себя.
Мой голос не звучал, как будто я просто открывал рот, не напрягая голосовые связки.
Я попытался крикнуть.
Тот же эффект – ни звука. Абсолютная тишина, на слышно океан, не слышно шума листвы, хотя я видел, что ветки деревьев раскачивались ветром. Нам, как будто, заткнули ватой уши.
Чувство было неприятное. Нас лишили одного из чувств.
Себастьян неожиданно резко остановился, замер, напрягся, приподнял лицо, немного повернул голову вправо.
Я тоже не двигался, смотря на товарища.
Его взгляд был растерянным, потом затуманился, брови сдвинулись, на лбу выступили капли пота, он напрягся, подавшись вперед, будто во что-то вслушиваясь. Потом поднял руку, словно, пытаясь заслониться от чего-то. Но вот черты лица его разгладились, он улыбнулся, рука немного опустилась, чуть согнувшись в локте, было впечатление, что он кого-то обнимает.
В такой позе он простоял долго, потом сгорбился, по щеке побежала слеза, он вытер ее, резко развернулся и быстро пошел назад к скале, через расселину на берег.
Я еле успевал за ним.
- Все, Вадим, я больше не могу! – повторило эхо его голос. – Очень много для меня. Мне надо было только одно, я не просил все это! Хватит! Дай сигарету.
Он нервно прикурил, делал затяжки одну за другой, не успевая выдохнуть дым.
Видя его состояние, я не решился расспрашивать Себастьяна о том, что же там было, и слышал ли он голоса, или ему были видения, хотя меня очень интересовала природа такого воздействия на взрослого мужчину. Я предполагал очередную аферу, вроде той, что случилась на Острове Исполнения Желаний. Но здесь она была подготовлена более тонко и обстоятельно, если учесть хотя бы эффект глухоты. Что же здесь-то они придумали?
- Ты узнал про деньги? – когда Себастьян докурил, спросил я.
- Да.
- Поедем проверять? – я скрывал скептическую улыбку.
- Да. Но паром еще не скоро. Придется ждать.
- Это не страшно. Здесь, в отличии от Центрального, прекрасная погода. Только ради нее стоило плыть. Наконец я понял, что не зря эти выходные провожу на Островах. Представляешь, в понедельник я появлюсь на работе с загорелой мордой!
- А ты не хочешь первым туда зайти? – спросил Себастьян, он, казалось, меня не слышал и только что вынырнул из своих мыслей.
- Я?
- Ты.
- Смеешься?
- Нет. Иди. Ты же не веришь.
- Не верю, - почти честно подтвердил я, слыша сомнение даже в эхе, повторившем мои слова.
- Давай, я тебя провожу.
Я еще некоторое время сомневался, а потом развернулся и, не оглядываясь, торопясь пока не передумал, зашагал к скале.
Эффект повторился, на плато я мгновенно оглох, мир вокруг был виден, но не слышен.
Но вот я различил неясные шорохи, потом донесся неясный шепот:
- Не волнуйся, мне не было больно, - я узнал голос своей мамы.
Опять тишина.
- Ты не убивал того голубя, помнишь, за которого тебя наказали? – детский голос, такой знакомый, откуда-то оттуда, из далекого детства, - это я подстроила, с Витьком и Серегой. Мы нашли этого голубя уже мертвого. Принесли и подкинули. Это мы сказали твоим родителям, что это ты его убил. Ты нас тогда очень обидел, мы должны были отомстить. Ты же помнишь….
Голос растаял, но картинка из тех времен ожила перед глазами. Остро почувствовалось отчаяние, когда тебе не верят самые близкие тебе люди - твои родители. Они наказывают тебя за то, что ты не совершал, они верят другим детям, а не тебе.
Я чувствовал, что слезы ни с чем несравнимой обиды катятся по моим щекам.
Я протянул руку, хотел крикнуть вслед голосу: «Подожди, ты скажи об этом им!».
Но я молчал.
Тех, кому я хотел хотя бы теперь все объяснить, уже давно не было.
- Мама, как ты меня не понимаешь?! - я узнал голос Валентины.
Опять тишина. Я вслушивался в полную тишину, я закрыл глаза, чтобы ничто меня не отвлекало.
- А знаешь, мы с тобой ошибались, - этот мужской голос пришел уже из моей взрослой жизни, - ты же помнишь, мы все просчитали, но мы ошиблись. Я его встретил здесь и теперь точно знаю, что он не был в этом виноват. Мы сделали ошибку, мы поломали ему жизнь.
Как же мне хотелось, чтобы этот голос замолчал. Не надо! Это слишком трудно осознавать. Мы же не знали!
- Но мы сомневались, мы обсуждали, что есть вероятность, что это не он. Помнишь? Мы взвалили на себя это решение, этот суд. Но мы ошиблись. Я его теперь буду вечно здесь встречать, я не могу чувствовать его душу рядом. Это страшно!
Голос исчез, растворился в абсолютной тишине.
- Конечно, мама, с первой встречи у Феликса, с первого взгляда, как удар молнии, - опять голос Валентины, - Ты же понимаешь, я относилась к этому, как к лебединой песне. Все же уже было известно. Я понимала, что это уже ненадолго. Ты меня упрекаешь, но это было выше сознания. Нет, нет, я никогда бы не подала вида, я бы никогда не призналась, он бы сразу испугался, а так это длилось и длилось.
Голос затих.
Какое-то время тишина.
- Я не знаю почему, - Валентина говорила ровно, - мама, но так получилось, это, как озарение какое-то, один взгляд и я все поняла. Да, я понимала, что это ненадолго, но я готова была все отдать. Что?
Пауза.
- Да, мне очень жалко Мишу, но он ничего не знал. Чувствовал? Не знаю. Никогда ему не желала зла, но, что я могла поделать. Такое случается раз в жизни, если вообще случается. Я и подумать не могла. Мама, нет, это не было помутнение, нет, это не последствия состояния. Все ушло на второй план. Да, ты права, это было без надежды, кончено, бессмысленно, но так прекрасно! Мама, ты должна меня понять, ты же женщина!
Абсолютная тишина, а через секунду я услышал скрип песка, оказывается, это я, выскочив из расселины, бежал к причалу по пляжу.
На обратном пути Себастьян пытался меня о чем-то спрашивать, я отмахивался, но вот уже на подходе к Центральному на моем телефоне затеплилось на экране изображение антенны, сеть появилась.
Я набрал номер и узнал, что абонент находится вне зоны действия сети.
Я набрал домашний номер, ответил Мишка, я повесил трубку.
В отеле я еще несколько раз пытался дозвониться, но безрезультатно.
Видимо, обиделась и сменила номер.
Поколебавшись позвонил общему знакомому:
- Привет, Леха.
- Привет.
- Не подскажешь номер Валентины, я обещал ей фотки переслать, но не могу дозвониться, может номер сменила?
Пауза.
- Вадим, ты не знаешь?
- Что?
- Она умерла три месяца назад.
Я застыл, окаменел, ни одной мысли не было в моей голове.
- Она же давно болела. Несколько лет. Ее лечили, долго, но так все было на грани. Тогда она решилась на операцию, чтобы переломить ситуацию. Ее все отговаривали, но она решила. Она умерла на операции. Там….
Я не стал слушать, опустил руку, выронил телефон.
Наконец, в моей голове все из нашего с Мишкой последнего разговора встало на места – он знал про болезнь, а я нет.
Уже к вечеру я, насквозь промокший, дошел до «Hard Rock Cafe».
Я не помнил, где и как я шел.
Сел за столик у окна.
Подскочил Себастьян:
- Что с тобой? Где твой зонт?
- Себастьян, я слышал голоса только умерших людей, - выдавил я из себя.
- Конечно, - удивленно поднял он брови, - там других нет. Разве ты этого не понял?
- Нет.
- Я думал, ты понимаешь. Какой же иначе смысл?
- Ты не говорил.
- С живыми ты можешь и здесь поговорить. Достаточно встретиться, позвонить, хоть письмо написать. Зачем для этого на остров ездить? Туда едут только за тем, что нельзя здесь сделать. В чем проблема, если человек жив – общайся, сколько захочешь.
- Только если захочешь.
Автор: Вадим Сазонов. Ссылка: https://proza.ru/2016/01/30/1742