Прислонившись лбом к холодному стеклу, Максим с высоты 22-го этажа смотрел на город: в чёрном небе, сильно снизившись, вероятно, из-за облачности, летел самолёт, очертания которого лишь приблизительно угадывались в темноте по моргающим сонно красным огням; высотный дом напротив, будто огромное поле недоигранного «Морского боя», смотрел на него вразнобой позолоченными окнами, и лишь подъездные стёкла горели все до одного, напоминая застёгнутую молнию куртки – только одно нервно подрагивало перегоревшей лампочкой, на уровне 15-го примерно этажа; вылизанный дочиста реагентами асфальт в окружении высоких сугробов блестел под беспрестанно проезжающими машинами. Так странно было: прожив здесь целую жизнь, считать себя полноценной её частью, а на деле – всегда наблюдать её свысока, на безопасном расстоянии, как мало захватывавший кинофильм. Всю неделю, проведённую за триста километров от Москвы, он чувствовал себя в зазеркалье: Дно было для него незнакомой вселенной, дурным сном, средневековой сказкой, выдуманным миром, в котором он очнулся, но ни к чему не мог прикоснуться, и только ждал, когда морок рассеется. Теперь же, после своего спешного возвращения, бывшего, по сути, бегством, он точно так же не узнавал Москвы: отстранённой, иллюзорной, фальшивой декорации, возвышавшейся в выжженной пустыне настоящего мира.
Перед глазами всё время стояло лицо Круглова: гневное и одновременно торжествующее. Не отводя пистолет, он говорил тихо и отчётливо, иногда срываясь на почти звериное рычание:
- Что, капитан Родин… Фамилия-то какая? А жена у тебя, никак, Родина? – и он сорвался на мерзкий хохот, такой же пустынный и зловещий, как его глаза.
Максим успел подумать, что жена оставила девичью фамилию, чем втайне очень его возмутила, и тут же сам на себя разозлился, как можно сейчас думать о такой нелепице! Майор же тем временем продолжал.
- Ты, конечно, понимаешь, что мы всё о тебе знаем. Если вздумаешь грозить званиями и связями, сразу брось. Никто не поверит, что кабинетного-червя, интернет-дрочера кто-то пошлёт на задание под прикрытием. Ты и прикрыться-то нормально не смог! Что, приехал родственничка разыскивать? Или, может, всех нас сдать, орденок в петличку получить? А?
Максим уже начинал говорить это, вылезая из невысокой канавы под прицелом Круглова, но тогда тот резко перебил его. Сейчас он решил придерживаться этой же линии, нападая первым.
- Нет, я приехал по совету Давида играть. Но в меня стреляли! Хотя и обещали, что это совершенно безопасно! И что я, по-вашему, должен был думать и делать?
Круглов на секунду задумался, но быстро пришёл в себя.
- Уж точно не в яме с прошмандовкой этой шептаться! Про стрельбу она подсказала придумать?
- Никто не подсказывал! Реально какой-то мужик на меня наставил ружьё, а потом выстрелил – то ли в воздух, то ли мне в след, но не попал.
- Как удобно он не попал, ты подумай! - захихикал майор. – Но да, она бы такого не выдумала. Слишком тупая, – и он смачно сплюнул сквозь зубы на землю. – Это ты сам. С фантазией для ФСБ-шника у тебя негусто. Совсем кадров не хватает?
Максим не хотел терпеть его насмешки, но понимал, что настаивать бесполезно, и просто ждал, что тот ещё добавит.
- Короче, так. Мокруха мне тут не нужна. Но недооценивать меня не стоит. Я тебя сейчас отпущу, но только при условии, что ты сейчас же, – он так повысил голос, что почти выкрикнул это слово, – сядешь в свой джипик и поедешь обратно в свою Москву. И больше мы тут твою постную рожу не увидим никогда! Как ты понимаешь, доносить бессмысленно. У нас солидное, много лет существующее предприятие – без нужных связей его бы не построили. Если я начну перечислять фамилии наших постоянных клиентов, ты наверняка узнаешь среди них многих из твоего начальства. Тебя к их кабинетам хрен кто на пушечный выстрел подпустит! А мне они руку жмут и по имени-отчеству зовут, за шикарный отдых благодарят.
Круглов сделал паузу и шумно втянул носом воздух, как будто собирался с мыслями. После продолжил:
- Что случилось с твоим родственником мудацким, я не знаю. Я его выгнал отсюда на таких же условиях. Потому что он достал меня тут мельтешить каждые выходные, вынюхивать! Если он до дома не доехал, это не мои проблемы. Тут его искать тебе смысла нет. Если засвербит, вспомни ещё раз то, что я сказал тебе про связи и клиентов. А теперь вали отсюда! И будь осторожен по дороге, чтоб нам ещё кого-то из вашего семейства не принимать.
- А она? – спросил Макс и обернулся к Ксюше, которая сидела позади них прямо на снегу и курила сигарету, зажав её по-мужицки большим и указательным пальцем. Удивительно, но она казалось одновременно и взволнованной, и отрешённой, как будто сознавала своё нехорошее будущее, но была с ним вполне согласна.
Круглов тоже посмотрел на неё, сощурившись, и вдруг напомнил кобру, готовую в любую секунду кинуться на жертву, но с природным садизмом смакующую мгновение своей полной власти над её судьбой.
- А что она?
- Что ты сделаешь с ней? Накажешь? Она ни в чём не виновата.
Круглов презрительно фыркнул.
- Это не тебе решать, друг. Она виновата, и сама это прекрасно знает. Конечно, я её накажу. Но не волнуйся: ничего хуже того дерьма, из которого я лично её вытащил, с ней случиться не может, – и он снова властно, высокомерно засмеялся.
Повинуясь иррациональному порыву, разрастающемуся в груди, подобно воздушному шару, Максим вдруг выпалил:
- У тебя здесь достаточно людей. Давай я заберу её с собой.
По-прежнему не убрав пистолет, Круглов сделал шаг, другой, третий по снежному покрову и приблизил лицо вплотную к Максу, так что тот даже во тьме заметил старые шрамы – неглубокие, но частые ямки, следы от тяжело перенесённой ветрянки, – на его рыхлых щеках. Выпуская изредка небольшой фонтанчик слюны, он сквозь зубы сказал.
- Что вам всем эта убогая тёлка покоя не даёт? Я б тебе здесь и гораздо круче нашёл, будь ты человеком!
Отступив назад, он размеренно добавил:
- Мои люди – это мои люди. Вы – уходите. Они – остаются. Ты всё понял?
Максим шёл в неправдоподобной тиши – казалось, даже ветер перестал шуметь в соснах. Можно было бы решить, что у него заложило уши, однако мягкий снежный шорох под его ногами всё же был слышен. Спина чесалась так, словно направленное на него дуло оставило между лопатками неотменяемую метку. До ужаса хотелось обернуться, посмотреть напоследок на Ксюху, убедиться, что она всё так же смиренно-спокойна и, может быть, послать ей какой-то ободряющий знак – подлый тем, что больше он уже никогда её не увидит и не узнает ничего о её судьбе, – но он побоялся этим сумасбродным действием всё испортить…
Максим отнял голову от окна и прошёлся по просторной кухне, блестевшей в свете десятка маленьких лампочек всеми возможными видами бытовой техники, которой никто ни разу не воспользовался. Ещё недавно кухня казалась ему таким уютным местом, выражением достатка и благополучия, спасительной гаванью в грохочущей пучине враждебного, отстранённого города – а теперь была нелепым рудиментом, оскорбительным напоминанием о том, что не все могут в полной мере даже представить себе подобное помещение, не то что воспользоваться им, а всё же при этом такие же люди, ничем не хуже его, не менее достойны счастья. Как и сейчас, каждый вечер он ждал здесь возвращения жены с работы, допоздна просматривая однообразные, сами себя продолжающие ролики на ютубе, не очень различая, это он сейчас отдыхает или работает. Вспомнилось вдруг, как спросил Ксюху: «Ты любила его?», – и как беспомощно вдруг память его забилась о прутья клетки, в которую неизвестно кто и неизвестно как её заковал, не в силах прорваться к истокам уверенности в нежной любви между ним и его женой.
Какой она была тогда, лет пятнадцать назад, когда они познакомились на вечеринке у общего знакомого – бывшего однокурсника Макса и её действовавшего коллеги? Он смутно помнил стройную спину в розовой, таинственно поблёскивавшей в полумраке ткани открытого платья, поделённой точками выступающего позвоночника надвое – и даже сейчас ему стало неловко, что тогда он только и мог думать о том, как эта спина будет безвольно выгибаться и легко подрагивать под напором его большого и сильного тела… Думал он об этом и на первом свидании, когда она, изредка аккуратно потягивая через трубочку прозрачный коктейль, после клала щёку на подставленную ладонь, как бы любуясь им с перевёрнутого ракурса, и слушала, как он рассуждает о коллективной ответственности страны за упорядоченное и спокойное будущее. А дальше – провал, ведущий к их казавшемуся счастливым настоящему: сегодня, как обычно, она вернётся в первом часу ночи, с небрежным звоном упадут на полку в прихожей ключи, она, облокотившись задом о входную дверь, стянет с усилием сапоги и, разбросав их, снимая на ходу пальто, пойдёт в спальню, не сказав ему ничего, кроме небрежного: «Привет».
«Стоит ли рассказывать ей о том, что я видел? Захочет ли она вообще об этом знать?», – подумал Макс и тут же вспомнил о сестре. – «А ей?».
Он представил себе телефонный разговор, в котором сообщает, что вернулся, не узнав ничего. Кроме того, что Давид мёртв, но подробности узнать невозможно. Нет, не мёртв даже, а исчез – растворился в месте, которое не похоже на реальность, но возможно, является единственно реальным. Его поглотил тёмный лес, который, как заколдованный, не выпускает никого, ступившего в него однажды. Он и его самого не выпустил – мерещится, качая рыжими сосновыми стволами, за окном 22-го этажа на месте высотки, абсолютно повторяющей очертания той, в которой находится его квартира, его вылизанная, лживая и мёртвая кухни!
А ещё надо сказать, что она сильно ошибалась в собственном муже. Не было никакой любовницы – было только светлое желание вытянуть из пропасти одну жизнь, которая заслужила это больше кого-либо. Давид казался Максу пустым, хотя на деле пустым был сам Макс. И сестра зря его обманывала – это делало её недостойной того, чьим незаслуженным подарком она сама себя считала. Они все оставались пустыми; Давид же однажды уехал туда, где наполнился чем-то новым, обрёл смысл своего дурацкого существования. «А ещё говорили, это ты подарила ему туда путёвку. Что ты на это скажешь?». Максим чувствовал, что она не скажет ничего. Как и досаду: Давид предпочёл сгинуть, нежели вернуться в этот поддельный мирок без огня из мира подлинного. А он, Макс, вернулся, чтобы, будто ничего и не было, стоять здесь в пробках, писать отчёты, пускать под откос судьбы ничем от него не отличающихся поверхностных людей, ждать, когда китайская кофе-машина выплюнет с шипением в кружку остатки его утреннего кофе!
А как же Ксюша? Он вспомнил её фигурку, сгорбившуюся на снегу, куря зажатую между пальцев сигарету, и стало так тоскливо: неужели ей, изуродованной, затравленной, раздавленной, покорной, показали отличие добра от зла только для того, чтобы навсегда лишить надежды? Что она сейчас делает? Что чувствует, если ещё способна чувствовать хоть что-то, кроме и без того часто владевшей ей апатии?
И что всё-таки за золотистый потусторонний свет озаряет там горизонт по ночам?!
#детектив #мистика #сверхъестественное #триллер #фантастика