Кинокритик Лидия Маслова, которая сделала в свое время имя себе и «Ъ» вызывающими заметками про кино, взяла паузу в несколько лет, прежде чем дебютировать в «Русском пионере» со сложной историей: кинообозрением на тему номера. Это же про всю мировую кинокультуру, понимаете вы или нет? Надо осмыслить, найти, пересмотреть, написать… Масштабная задача даже для Лидии Масловой.
Так уж повелось, что смерть, особенно насильственная, пользуется в кинематографе гораздо большим спросом и вниманием, чем рождение (и правда, какой боевик или детектив без убийства?). Казалось бы, процесс рождения — хоть человека, хоть идеи, хоть нового мирового порядка — имеет не меньший драматургический и зрелищный потенциал: это вещь порой даже более мучительная, кровавая и жуткая, чем гибель (как для стороннего наблюдателя, так и для участника). Тем не менее убийство — это кинематографическая обыденность, а рождение, скорее, нечто из ряда вон выходящее, экстремальная ситуация, которой кинематографисты как будто побаиваются и стараются с ней не связываться, чтобы не попасть в неловкое положение, слишком бесцеремонно прикоснувшись к таинству появления новой жизни.
Возможно, отчасти это объясняется тем, что, несмотря на массовое проникновение женщин в режиссерскую профессию, большинство режиссеров и по сей день все-таки мужчины. А для них рождение даже собственной «кровиночки» остается в глубине души загадочным и непостижимым явлением, сколько бы отважных мужей, героически преодолевая дрожь в коленках и обморочные приступы, ни пыталось присутствовать при родах своих жен. Что касается женщин-режиссеров, независимо от того, имеют ли они личный опыт рождения кого-либо, относятся к этой тематике значительно спокойней и равнодушней и не видят в ней повода для сложных мистических переживаний, как это порой бывает с мужчинами.
Совсем свежий опыт такого будничного, рутинного отношения к деторождению представляет собой популярный этой весной сериал BBC «Будет больно», действие которого разворачивается в лондонской государственной больнице в 2006 году. Герой, молодой акушер-ординатор, чуть ли не круглосуточно принимает роды, валясь с ног от хронической усталости и засыпая то за рулем своей машины-развалюхи, то на унитазе. Большая половина первого сезона снята женщиной, Люси Форбс (хотя сценарий и основан на документальной книге врача-мужчины Адама Кея), и представляет рождение людей как своего рода конвейерное производство с потогонной системой. Бедные врачи не успевают спать и есть, их катастрофически не хватает, а люди все рождаются и рождаются и потом ужасно расстраиваются, когда узнают, что им по техническим причинам не удастся родить еще хотя бы одного человечка.
Главная цель создателей сериала «Будет больно» — социальная критика недофинансируемой британской системы здравоохранения, не способной обеспечить нормальные условия для тяжелого медицинского труда. Однако помимо решения этой благородной сверхзадачи сериал еще и наводит на размышления о разнице между мужской и женской нервной системой: вторая оказывается значительно выносливей и жестче в экстремальной ситуации, когда от тебя по несколько раз в день зависит жизнь как минимум двух человеческих существ. Молоденькая, но уже отравленная профессиональным цинизмом стажерка советует безутешной пациентке, чей плод умер в утробе, думать о нерожденном ребенке не как о «малыше», а всего лишь как о «скоплении клеток», которое не стоит долго оплакивать. А матерая пожилая акушерка поучает неопытного коллегу, вынимая очередного новорожденного: «Если ты видел одного ребенка, ты видел их всех». Мужчина-акушер, наоборот, оказывается гораздо сентиментальней, эмоционально уязвимей и заводит трогательные отношения с 25-недельным недоношенным младенцем, лежащим в инкубаторе. Доктор вяжет потихоньку дозревающему малютке желтые пинетки и адресует ему долгие исповедальные монологи, словно надеясь на какой-то ответ и испытывая сложный комплекс переживаний, замешанных на чувстве вины, страха и собственной беспомощности, в итоге вынуждающих его уйти из любимой профессии.
Классика мирового кино, исследующая мужские фобии, связанные с деторождением, — «Ребенок Розмари» Романа Поланского. Здесь под оболочкой оккультного триллера о том, как нью-йоркская блондинка зачала от Люцифера, скрывается психоаналитическое исследование потаенного мужского страха перед предстоящими родами жены: мало ли кто там у нее может родиться? И то, что твое отцовство не подлежит сомнению, еще не является стопроцентной гарантией от неприятных сюрпризов в дальнейшем. «Ребенок Розмари», в основу которого лег одноименный бестселлер Айры Левина, по мнению киноведов, «один из первых — и до сих пор непревзойденный — хоррор о беременности, причем снятый одним мужчиной по роману другого». Так пишет в своей недавней книге о Романе Поланском Станислав Зельвенский, проникая в подсознание режиссера и анализируя факты его частной жизни: «Совсем скоро режиссер, лишившийся в детстве беременной матери, потеряет беременную жену, и это состояние навсегда станет ассоциироваться в его фильмах с катастрофой…» И хотя «Ребенок Розмари» завершается напевающей над колыбелькой счастливой мамашей, этот иллюзорный «хеппи-энд» оставляет крайне зловещий и тревожный осадок.
Слишком лестного сравнения с «Ребенком Розмари» в свое время удостоился психологический хоррор 2004 года «Рождение» Джонатана Глейзера, фильм-недоразумение, из которого постепенно, против воли создателей, настроенных чрезвычайно серьезно, вылупляется глуповатая романтическая комедия про реинкарнацию, заставляющая вспомнить циничную русскую пословицу: «Один умер, другой родится, а все в дело годится». Умирает в данном случае очень сильно любимый и еще молодой муж героини Николь Кидман, чтобы вскоре возродиться в обличье 10-летнего мальчика с пухлыми щеками, откуда-то знающего интимные подробности их супружеской жизни. Не в силах устоять, вдова, собравшаяся было в новый брак, заводит с мальчиком странные двусмысленные отношения, с трудом балансирующие на грани педофилии и вызывающие у зрителя чувство неловкости. Жениха героини, поверившей в чудесную реинкарнацию покойного мужа, вернувшегося с того света, в «Рождении» жальче всего — во всей нелепой вымученной конструкции это самый человечный персонаж, испытывающий нутряной суеверный ужас перед своим инфернальным маленьким конкурентом, несмотря на педагогические попытки попросту надрать задницу назойливому мальчишке.
Рождение детей — единственная сфера, где равноправие полов никак невозможно по определению, по непреодолимому закону природы: женщина тут всегда будет в преимуществе перед мужчиной, о чем давно было спето в детской песенке, где «папа может все что угодно, только мамой не может быть». Несмотря на явную безнадежность задачи, кинематограф довольно давно начал бороться за права мужчин в этой области, хоть и пытаясь обратить все в шутку. Первую комедию о беременном мужчине снял в 1973 году француз Жак Деми, прибавив к названию «Слегка беременный» дополнительный иронический подзаголовок «Самое значительное событие с тех пор, как человек ступил на Луну». Слегка беременного владельца автошколы играет Марчелло Мастроянни, довольно смешно изображающий смущенную восьмиклассницу, не понимающую, как ее угораздило залететь, особенно когда приходится объяснять ситуацию подчиненному, сразу смотрящему в корень: «Ты что, голубой?» Герой, однако, абсолютный натурал и счастливо женат на прекрасной парикмахерше (Катрин Денев), с которой у них уже есть ребенок. Супруга поначалу падает в обморок, узнав, что ее муж на четвертом месяце, но, преодолев первый шок, начинает находить несомненные плюсы в его «интересном положении»: не сходящий с журнальных обложек «слегка беременный» заключает выгодный контракт на рекламу новой линии специальной одежды для таких же чудом забрюхатевших мужчин, которые, по мнению его врача, скоро появятся по всему стремительно меняющемуся миру.
Главная драматургическая задача фильмов о беременных мужчинах — придумать хоть какое-то мало-мальски правдоподобное объяснение этому невероятному биологическому парадоксу. В «Слегка беременном» наблюдающий героя гинеколог обосновывает феномен тем, что «ежедневное потребление пищи, изобилующей химикатами, приводит к полной трансформации организма», а мужчины, постоянно поедающие огромных магазинных кур, напичканных гормонами, неизбежно утрачивают свою мужественность. Кроме того, чтобы подвести под происходящее культурно-исторический бэкграунд, авторы фильма предлагают отсылки к глубокой старине, когда подобные прецеденты уже случались: «Один древний китайский писатель уже описывал такой случай в трактате “Путешествие на Запад”», — рассказывает врач, у которого загорелись глаза в предвкушении всемирной сенсации. Аналогичная древнегреческая история о том, как Зевс родил Афину Палладу, правда, не из чрева, а из головы, авторами не упоминается, видимо, как недостаточно добрая и светлая. Все-таки Зевс сначала проглотил свою беременную супругу, когда ему предсказали, что сын свергнет его с престола, но упрямая Афина все равно вылезла из папашиной головы, разрубленной Гефестом. В этом мифе уже заложена тема страхов, пусть даже подсознательных, которые любой будущий отец испытывает по поводу содержимого живота его беременной жены: кто его знает, что за существо оттуда появится и не будет ли оно опасно. Ну, убить отца, может, и не убьет, но привычной спокойной жизни наверняка лишит своими постоянными воплями и необходимостью менять памперсы. На почве подобных бессознательных страхов «слегка беременному» снятся сюрреалистические кошмары (в одном из них героя врачи раскладывают на биллиардном столе и вынимают у него из живота живого петуха), после чего он все больше побаивается, что у него родится какое-то чудовище. И хотя гинеколог пытается утешить беременного пафосной трескотней: «Человек рожающий имеет право ничего не бояться, потому что он знает, что такое созидать», даже в этом легкомысленном фильме между строк прочитывается мысль, что рождение нового живого существа — это всегда страшновато и непредсказуемо, всегда стресс и шаг в неизвестность.
Гораздо более знаменитый голливудский римейк «Слегка беременного», снятый в 1994-м «Джуниор» с Арнольдом Шварценеггером, тоже задействует в психоаналитическом ключе сны героя. В одном из них он видит себя благополучно разрешившейся от бремени роженицей (или правильней «роженцем»?), а медсестра выносит его уменьшенную копию, тянущую к нему ручонки со словом «мама», но смахивающую на зловещую куклу вроде маленького душегуба Чаки. Голливудские кинематографисты почувствовали недостаточность «доказательственной базы» для мужской беременности и придумали чуть более надежное научное обоснование. Герой Шваценеггера, бесстрашный ученый, соглашается имплантировать себе в брюшную полость оплодотворенную яйцеклетку и проносить ее в себе один триместр ради испытаний препарата против выкидышей, но в результате втягивается в процесс и решает доносить ребенка, постепенно приобретая ряд женских психологических черт.
«Джуниор» отмечен типичной голливудской политкорректностью 90-х, когда еще можно было шутить над вздорным поведением беременных женщин, их капризами и перепадами настроения, но все-таки уже хотелось навести хрупкие мостики между двумя полами, слишком по-разному устроенными психологически, чтобы взаимопонимание между ними было полным и постоянным. В «Джуниоре» беременным женщинам припоминают их чувство превосходства и часто раздающиеся упреки: «Попробовал бы мужчина пройти через все это!» При этом когда мужчина и правда оказывается в женской шкуре, собираясь родить, женщины начинают снова обижаться, на этот раз на попытки узурпировать их биологическую власть, и вступают в мелочные споры из-за своих драгоценных яйцеклеток. Впрочем, завершается эта вечная война полов очередным временным перемирием, консенсусом насчет того, что вынашивание и рождение ребенка для представителя любого пола «чудесный экспириенс», а также шлягером Фрэнка Синатры «I’ve Got You Under My Skin», слова которого приобретают пугающе буквальный смысл.
И наконец, доведение идеи мужского материнства до абсурда и ее окончательное вырождение можно со смесью ужаса и отвращения наблюдать в российском фильме «Беременный» Сарика Андреасяна, где «роженца» играет Дмитрий Дюжев. Фильм, в котором звучит музычка, удивительно напоминающая саундтрек «Джуниора», спасает от обвинений в явном плагиате только то, что мифологема мужской беременности давно отражена в русском фольклоре: «Хулиган я хулиган, хулиган я временный, не скажу, в какой деревне есть мужик беременный». В титрах, украшенных детскими фотографиями членов съемочной группы, есть надпись: «Сарик Андреасян родил фильм», судя по которой режиссер тоже наделяет себя способностью к рождению, хотя данное его детище можно назвать, скорее, корявеньким бастардом и недоноском. Тем не менее «Беременный» верно отражает кое-какую любопытную специфику русского менталитета, прежде всего его иррациональность. В России не требуется излишних объяснений феномена, достаточно волшебных, сказочных аргументов: надо просто очень захотеть и поверить в чудо, тогда и мужик сможет родить. К тому же психически крепкий русский «роженец» не подвержен неврастеническим европейским и американским фобиям, сложным рефлексиям и кошмарным галлюцинациям — когда его везут на каталке в родильный зал, его тревожит лишь один, сугубо утилитарный, технический вопрос: «Он хочет вылезти из меня, а ему некуда!»
Колонка Лидии Масловой опубликована в журнале "Русский пионер" №108. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".
