Писатель Виктор Ерофеев стал свидетелем рождения Василиска, как и все мы. Хотя в то же время родился и Единорог. Не исключено, что именно Василиска объявили Единорогом. Все сложно. А до было просто и прекрасно, сплошная эротика и эстетика. В результате не удалось избежать драк и противоречий на почве разного отношения к мифическим животным. А чудовище между тем расхаживает по свету и клюется.
Мы даже не ожидали, что так красиво проведем вечер. Я сказал, чтобы они взяли такси, приехали в деревню Аносино и стояли напротив женского монастыря с яркими, красно-белыми стенами индийских ашрамов. Но таксист непонятно зачем высадил их в соседней деревне Падиково, неподалеку от кладбища, которое так быстро заселялось новыми жильцами, что я просто диву давался. Наконец я увидел их возле магазина «Цветы-24». Одна в белом пальто, другая — в черном. Одна с лицом медового цвета, другая — бледная, но с дорогим профессиональным фотоаппаратом, который вылезал у нее из сумки. Я погрузил их, шикарных телок, в свою большую машину, и хозяин магазина «Цветы-24», куривший на улице, посмотрел на меня с нескрываемой завистью.
— Он думает, что мы — проститутки! — захохотали 30-летние телки.
Хохот стоял в машине до самой дачи. Когда мы стали выгружаться, они спросили, а где семья, и я сказал, что семья в Москве. Они удивились, потому что думали иначе. Веселье вышло спонтанным, непредсказуемым. Мы еще по дороге ко мне закупили вина, но так, в разумных пределах: каждому по бутылке. Смешно сказать: мы встретились для того, чтобы помочь нашей литовской подруге с медовым лицом остаться работать в России режиссером, и первые полтора часа мы пили вино и говорили о проблемах вида на жительство и прочей ахинее. Литовка написала о своих страданиях обрести желанный статус на самый верх, чем перепугала всех, кроме самого верха. И она бойко, с легким акцентом, рассказывала о том, как ее в ментовских кругах посчитали не то провокатором, не то невинной жертвой литовского воспитания чувств. В конце концов бюрократы поняли, что самый верх ею не заинтересовался, и бросили на произвол судьбы.
Мы выпивали и наливали, красное испанское вино хорошо шло под веселый разговор о бюрократах, и скоро пришлось вызвать такси, чтобы пополнить запасы испанского красного солнца. Поехала литовка — мы с татарской девушкой (вторая была чудесная татарка) принялись обсуждать ее выставку фотографий, она набирала коммерческий вес, ее работы уже покупали в Америке. Обе мои гостьи были неразлучными подружками — творческой группой на перспективу.
Второй раз за бутылками поехала уже татарка, и мы все уже были красно-розовыми от вина и радости жизни. Их тела после криков, шума и хохота уже сами собой захотели выбраться из плена одежды, и это случилось настолько естественно, что было даже непонятно, когда они были одеты, а когда — нет. Наша черненькая подруга вынула свой фотоаппарат и стала баловаться им, а медовая литовка почти без всяких уговоров сняла свои на редкость элегантные розовые трусики. Хотя ничто не предвещало могучего дыхания разврата. Но, как это водится у взрослых интеллигентных девушек, выпитое вино сначала взбудоражило откровенные разговоры — они, хотя и близкие подружки, так близко не оказывались на одной кровати. Подружки любовались друг другом — вы знаете, это выглядело круто. Мы и дальше углублялись в азартные игры — а весь пол кухни был в пустых бутылках. Время от времени вспыхивал посторонний девичьим красотам разговор о Василиске. Они хотели знать мое мнение.
Я сказал голым подружкам, что Василиск еще не родился, но что, скорее всего, родится, и это будет ужасно. Я не предсказатель, но есть интуиция. Правда, теоретическая отдаленность даже близкого факта рождения делала этот вроде бы актуальный разговор все время ускользающим от смысла. Смысл был в медовых и бледных оттенках. Кстати, что значит — Василиск?
Он имел возможность заглянуть в наши края в разном виде. Но мне он казался, скорее, не просто обыкновенной ехидной, хотя в нем — сужу по глазам — могло быть что-то от ехидны, не подколодной змеей, а, вы знаете, скорее, таким диковинным петухом, небольшого росточка, но с крыльями дракона и змеиным все ж таки хвостом. Я говорил девчонкам, что скоро будет день рождения этого красного петуха, но они были заняты другими делами и про Василиска знать не желали.
Мифические животные гораздо реальнее настоящих, об этом мало кто догадывается, но в самом деле мифический петух достовернее дворового собрата. Это, конечно, философский вопрос, а мы были увлечены разговором о том, кто, сколько, когда и как — и были или нет розово-голубые камлания. И тем не менее мы были едины в порыве не допустить реального петуха в мифический ряд, потому что мы хотели жить счастливо и свободно. Насколько это возможно. Нет, конечно, при реальных петухах были свои ловушки и запреты, но это тема скотского двора и твоего выбора. Василиск, если бы он пришел, не оставил бы выбора, кроме выбора от ворот поворот.
Я — наблюдатель мифических животных, но в ту ночь было не до них. Ласки сменялись дикой страстью. Страсть рождала ласки, тут все время что-то рождалось. Мы знали, что теперь, после этой ночи, мы будем так близки, что создадим какой-нибудь шедевр. Да, возьмем и создадим шедевр — не меньше того. И это рождение шедевра в райском саду превращений было доступно, было возможно.
Было уже утро, было много снега, когда непонятно откуда взявшееся радио объявило, что родился Василиск, что он не мог не родиться, и потому он родился на радость всем, назло чудовищной тьме. Мы стояли перед репродуктором голые, в полной тишине, перемазанные не губной помадой, а чем-то более адекватным. Но не успело радио объявить о рождении Василиска, как тотчас, противореча самому себе, заявило, что родился прекрасный Единорог, друг девственниц, а также армии и флота. Медовая литовка тут же заметила, что это — противоречие. Василиск есть Василиск. Никакого Единорога. Вдруг радио врубилось в ее тираду и сообщило, что употреблять понятие Василиска непозволительно — называйте все сущее Единорогом. Тут я сказал, что английский фантазер Оруэлл поцеловал бы такое радио в губы, если у радио есть губы, а у радио есть, конечно, прекрасные губы. Медовая подружка даже фыркнула от негодования.
Но тут началось такое, чего я, честно говоря, даже и не ожидал. Наша черноглазая говорит, что она поддерживает рождение Единорога, друга девственниц, что он принесет счастье и защитит нас от зла. Ее голая подружка, литовка, не вытерпела и дала татарке по ее прекрасной физиономии, и я закричал, чтобы они перестали ссориться по этически-этническому поводу. Успокойтесь, б…ди! Но они вцепились друг другу в волосы, принялись вырывать волосы клочьями и коленями бить друг друга по животу. У них обеих были прекрасные животы, не говоря уж о сиськах, таких разных, но очень нежных, и они, вместо того чтобы любить друг друга, лупили кулаками очаровательные пейзажи плоти. Казалось, что это не две девчонки дерутся, а рождается сдвоенный апокалипсис. И тогда каждая сторона считает, что она сторона света, а другая — тьма. И возникают две прямые параллельные правды, где нет и не будет примирения — и вместо примирения вырастет из нас большой, в полнеба гриб. Я так и не растащил их. Этих девчонок. Они так до сих пор и дерутся. А Василиск ходит счастливый, пушистый, шпорами цокает и клюет всех подряд.
Колонка Виктора Ерофеева опубликована в журнале "Русский пионер" №108. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".
