Продолжение публикацией записей из семейного архива - блокадного дневника тети Муси. В июле 1941 года 19-летняя студентка ЛГУ Муся вместе с жителями Ленинграда работала "на окопах". Из-за приближения противника пришлось готовиться к срочной эвакуации в город.
Не знаю, хорошо или плохо, но вчера я выполнила миссию настоящего связиста. Часа в 4 дня на станцию шла какая-то машина, и Крюков сказал, чтобы я поехала узнать, будет ли эшелон.
Он наломал веток в кузов, и я уселась. Машины были все завалены ветками, шофер сказал – маскировка. По дороге нас немного обстрелял немецкий самолет, но все обошлось хорошо.
На станции сказали, что точно ничего не известно, а будет известно в 9 часов вечера. Ждать, безусловно, нельзя.
Я пошла по той дороге, по которой ехала на машине, и дошла до начальства в 7-21 по его «будильнику». Есть было нечего. Крюков купил где-то немного малины. Я хотела отказаться, но пришлось подчиниться дисциплине.
В 8 часов я снова отправилась на станцию, но уже не по той дороге, по которой шла, а лесной тропинкой: она сокращала путь вдвое.
Тени в лесу стали уже длинными, чувствовалась болотная сырость, мне даже стало немного страшно. Не леса, конечно, а того, что я могу потерять дорогу и опоздать вернуться вовремя, а ведь все наши ждут эшелона и волнуются. Подбадривая себя, я шла с одним желанием – побыстрее добраться.
В это время из леса вышли на просеку двое военных. По кубикам я определила – младший и старший лейтенанты. Они спросили, куда я иду и, узнав что на станцию, предложили проводить. Я согласилась, но сказала, что идти нужно самой короткой дорогой.
Эшелона, как выяснилось, не ожидалось.
И лейтенанту Пете оказалось идти нужно было как раз туда, куда и мне. Он был переводчик, и мы стали по дороге разговаривать по-немецки, и болтать всякую ерунду. Конечно, хорошо, что ему было по пути, потому что в лесу стало совсем темно.
Крюков ждал меня на околице села, а когда я рассказала о делах, которые он должен был узнать от меня. Он сказал, что я молодец.
Потом он сказал, что все дома в селе заняты военными, а для меня он нашел маленький сеновальчик где еле-еле можно уместиться. Он помог мне туда влезть и бросил мой рюкзак и свой пиджак.
Я спала беспокойно. Мне снились длинные тени в лесу и Петя, который то превращался в гигантскую тень, то в черного пса.
Сегодня мы уезжаем.
Последняя забота Крюкова обо мне (я уверена, что больше мы не встретимся) была несколько необычной. Крюков послал меня с письмом в небольшой железнодорожный домик. Я сразу отыскала его. И каково было мое удивление, когда адресатом оказался уже знакомый мне друг Крюкова – Каракозов.
Каракозов прямо в дверях прочел письмо. Потом он пригласил меня пить чай. Боюсь, что основное содержание письма и заключалось в этой просьбе: подкормить меня.
Есть мне, действительно, хотелось очень. Я поела немного, хотя мне казалось, что способна съесть быка.
Я знала, что Крюков ничего сам не ел, и есть ему будет нечего и сказала об этом Каракозову, ведь Каракозов был его друг. Каракозов ответил, что Крюков не возьмет, раз народ не ел. Но я все-таки сумела, напомнив о дисциплине, заставить Крюкова съесть кусок хлеба.
Сейчас заканчивается погрузка в эшелон. Масалов стоит у вагона, где поместилась Роза. Нину я потеряла из вида. Я считаю себя вправе сесть предпоследней. Сейчас мы простимся с Крюковым.
Сказать «до свидания» – но ведь я не верю в возможность увидеться еще…