Мне кажется, рассказ о трёх главных пьесах Чехова (“Чайка”, “Три сестры”, “Вишнёвый сад”) можно легко объединить в один текст, так как по личным ощущениям отличаются они только внешней фабулой, которая и так не играет здесь значительной роли.
Да, формально мы читаем то о трагических судьбах творческих людей, то об упадке "дворянских гнёзд" под натиском капитализма. Но согласитесь, это не звучит как что-то настолько увлекательное и актуальное, что может держаться в репертуарах театров по всему миру (даже в Австралии — проверьте сами) уже более ста лет.
Говоря о жанре, с удивлением можно узнать, что "Чайка" и "Вишнёвый сад" обозначены автором как "комедии". Это не стоит воспринимать слишком буквально: комические и трагические элементы здесь сильно перемешаны, шутки чаще всего используются как "перебивки" в весьма трагических монологах. В общем, следующая картинка посвящается тем, кто ещё не читал. Настоятельно рекомендую посмотреть на неё заново уже после прочтения.
Итак, мы читаем. Конечно, ни на какие "три единства" мы уже не рассчитываем, но действие небольших пьес растягивается на год(ы), и при этом совершенно не ощущается как торопливое и концентрированное. Наоборот, все самые очевидно выигрышные со сценической точки зрения события происходят вне текста, и о них мы узнаём только по рассказам (уж куда было бы эффектнее показать отношения Аркадиной-Тригорина-Нины-Треплева между третьим и четвёртым действием, а мы читаем только беглый пересказ). Но именно за этой эффектностью Чехов сознательно не гонится.
Вместо этого мы дружно наблюдаем за абсолютно бытовыми, часто невпопад идущими разговорами. Почему невпопад? Герои больше не "выясняют отношения" на сцене: формально они ещё ведут диалоги, но в них персонажи чаще высказываются каждый о чём-то своём, вставляют ассоциативные ремарки, погружаются в воспоминания, а иногда и вовсе смотрят в завтрашний день и разыгрывают чисто абсурдистский "диалог глухих" (см. "Три сестры" спор о черемше).
И как же в таких условиях строить конфликт — основу драматургии? А никак — отвечает нам Чехов. Все классические представления о конфликте, интриге здесь тоже совершенно не работают. Да, у всех всё плохо, жизнь совершенно не ладится, но какого-то открытого центрального столкновения нет. Пьесы начинаются кучей несчастных героев с абстрактно-призрачными мечтами и заканчиваются той же кучей таких же несчастных героев, но уже только с остатками мечты. Вот и вся интрига. Не поехали в Москву, не стали известными, не поменяли работу, не прилетел волшебник. Да не особо что-то и делалось для этого.
Из стандартного набора драмы здесь остаются характеры. Спасибо, что вы с нами. Но и характерами мы их можем назвать только из большого уважения к классической терминологии. Теория драмы говорит, что характеры должны проявляться через действие. Как говорится, какое действие — такие и герои. А в нашем случае: никакое действие — никакие и герои.
Почти каждый персонаж здесь — посредственность и неудачник. Никакие в своей профессии, никакие в любви (все, особенно в "Чайке", до карикатурности невпопад влюблены друг в друга). Нет, вы не подумайте, что перед нами собрание жалких недоличностей, на которых мы будем снисходительно взирать свысока и ощущать прилив чувства собственного величия. Они просто средние люди не без своих плюсов, но и ничем гениальным не примечательные. Самое обычное течение самых обычных жизней.
Итак, это была постановка вопроса. Теперь, когда у нас немного больше сочувствия к первым зрителям «Чайки», которые вообще не поняли, что здесь такое происходит, мы вспоминаем, что ломать — не строить, и вообще таких разрушителей канонов мы повидали много. Но почему-то Чехов у нас таки значится создателем нового типа театра, а не только разрушителем старого. А значит он создавал не просто манифесты отрицания, а что-то принципиально другое.
Чего у него нет — мы уже поняли. Теперь нужно поискать, что же в его пьесах всё-таки есть.