Отмечали мы несколько дней назад Светкин день рождения — тихо мирно вдвоём у пруда в Шуваловском парке. Ветерок дул, уточки плавали, откуда-то доносился запах костра — тишь, гладь, благодать. Всё никак нарадоваться на свой район не могу: тут тебе и магазинов тьма, и кафешек, и баров, и целый лес рядом.
Сидели мы, значит, пили сидр, ели колбаски и бросали птицам хлебные крошки. Я думала о том, что мне до сих пор странно видеть светлое небо в десять вечера, а Светка внезапно дёрнула меня за рукав и прошептала:
— Слышишь? Раз-два-три, раз-два-три, раз-два три...
— Ага, как будто вальс на пианино играют. Вон из тех кустов, — усмехнувшись, я прищурилась, но ничего необычного не заметила. — Каждый раз слышу, когда сюда прихожу. Любопытно увидеть, что же там такое, но всё никак не решаюсь.
— Так пошли посмотрим, — Светка быстро собрала свои вещи, вопросительно посмотрела на меня и бодро зашагала в сторону обозначенных кустов.
Пожав плечами, я закинула на плечи рюкзак и пошла за подругой. Боязно всё-таки. Знаю я, что это за музыка. Знаю, откуда она и о чём. Знаю, что мелодия эта зачарована, заколдована, и что слышать её могут лишь одинокие да беспокойные... либо те, кто со всей этой нечистью с рождения на "ты". Страха перед ними я не испытываю, но есть, как говорится, одно жирное "но".
— Хм. Нет никого. А музыка громче стала, — отметила Светка.
— А это и не здесь, — я кивнула в сторону узкой тропинки, ведущей в густую хвойную рощицу. — Сейчас ёлки пройдём, и будет там лысый холм, а за лысым холмом — перекрёсток.
— Лысые горы, перекрёстки... бррр, — Светка помотала головой.
— Да ты послушай, — я всмотрелась в темноту и снова не заметила ничего особенного. Только музыка — раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три. Непроизвольно начала отстукивать ритм ногой и тут же одёрнула себя — нельзя.
— Что послушать? — не поняла Светка.
— Меня послушай, — продолжила я. — Место это магическое, но не могу я сказать, добрая здесь магия или не очень. Знаю только, что в белые ночи здесь звучит вальс, и если девушка придёт на этот перекрёсток и начнёт танцевать в такт музыке, то явится ей дух местный — в чёрных одеждах, и волосы чёрные-чёрные, как сгустившийся здесь мрак. Голос у него нежный, как мурчание кота, а руки тёплые, как прикосновение солнечного луча. Он пригласит девушку на танец — если она согласится, то вскоре встретит своего спутника жизни.
— А если не согласится? — немного испуганно спросила Светка.
— Наверное, ничего не будет, — я пожала плечами. — Но в глаза его — синие-синие, как перья птицы счастья — смотреть ни в коем случае нельзя, иначе танцевать тебе с ним целую вечность.
— И откуда ты это знаешь? — Светка попятилась назад.
— Местные рассказали, — я неопределённо развела руками. — Не хотелось бы мне с этим существом столкнуться — я-то своё счастье уже встретила.
Светка промолчала. Ногой она тихонечко выстукивала ритм — раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три. Ещё через минуту она сорвалась с места и начала неуклюже танцевать. Готова поклясться, что её обнимала тёмная мужская фигура с достающими до земли чёрными блестящими волосами.
— Только в глаза не смотри! — крикнула я.
Он обернулся. Я не успела прикрыть лицо. Синие-синие, как перья птицы счастья, сияющие глаза. Нежный, как мурчание кота, голос. Тёплые, как прикосновение солнечного луча, руки...
— Я не танцую, — заявила я, сделав шаг назад.
— Я знаю, — ответил дух. И исчез.
К выходу из парка мы шли молча, не оглядываясь. Лишь на автобусной остановке Светка, наконец, пришла в себя и улыбнулась во все тридцать два зуба, отметив, что такого дня рождения у неё ещё не было.
Что ж, поживём — увидим. Может, и встретит она своё счастье.