ПРО КУВАДОК
– Повадилась сила нечистая на землю русскую шастать. То тут, то там появится. Всё-то ей вредить да пакостить хочется. Дня без того прожить не может. Уж чего только не выдумает: то молоко по деревням сквашивает, то ветрами-суховеями по полям летает, то мор на скотину напускает. А пуще всего любо нечисти на род людской хвори насылать.
Да вот незадача – непросто к людям подступиться. Ох, как непросто. Сунется пакость какая к мужику, а он крепкий, что твой столетний дуб. Мужикам-то от веку защита самой природою да матушкой родимой дадена.
Сунется к женщинам, а те оберегами, как деревце свадебное ленточками, увешаны. И в волосах-то, и на одёже. Где уж пробиться?
На ребятишек сила нечистая накинется, а знахари-травники тут как тут. Отвары да настои целебные знают, заговоры особые ведают и болезным завсегда помогают.
И взбрело бесам караулить, когда жизнь новая родится. Младенчик-от самый что ни на есть беспомощный, а лукавым он – лакомый кусочек…
Жмутся внуки поближе к бабушке. Настращала, видать, ребятишек. Ванятка уж глаза кулачками трёт. Василёк с Мишанькой носами зашмыгали. Марьянка ладошкой рот прикрыла. Одна Нюрка храбрится. Старшенькая. Перед малышами виду не подаёт, что страшно. Бабушке Авдотье гордость – в неё внучка пошла. Авдотья-то с малолетства не из пугливых была.
– Будет вам сырость разводить. Чево дрожите? Аль забыли, что дедушко Домовой и избу, и хозяев от напастей сторожит. Сказывай, бабусечка, дале…
– Верно говоришь, Нюрочка, не след бояться-то. Полезайте-ка лучше на печь, в тепло.
Помедлили внучата чуток, пооглядывались, а после на печную лежанку все разом замелись. Одна только Нюрка осталась. У бабушки науку перенимать решила – кукол мастерить. После ужина так прямо и сказала. Ну, пущай учится. Авдотья лоскутки выбирает, а сама сказывает.
– Пошла нечисти потеха. Чуть ребёночек на свет появится, она к нему. Вьётся, щиплет. А дитятко голосит. Мать с ног сбивается, как и успокоить не знает. Поорёт так младенчик день, поорёт другой, грыжа пупочная у него и вылезет.
У другого глазки косить начнут. А родителям и невдомёк, что у чадушка на носу бес умостился. Посидит так подоле, и человеку до гробовой доски косоглазым маяться.
А ежели силы тёмные в ребятёнка заберутся, тут уж вовсе худо. Аль помрёт вскорости, аль всю жизнь бесноватым либо блаженным будет.
Как от бесов оборониться, никто не знал. Родины-то обряд тайной. Чужим и поблизости делать нечего. Токмо роженица да повитуха вдвоём дитяте на свет появиться пособляют. Повитухи, известное дело, много чего повидали. А тут и у них руки опускаются. Как женщина схватками маяться почнёт, нечисть враз о том проведает. Роженица-то, коли невмочь боли терпеть, стонать начинает. Силам тёмным стоны те милее песни праздничной. Мигом слетаются. А там непременно быть беде.
Верно то, аль нет, но сказывают, будто жила в давние годы на острове посреди речки нашей старуха одна. Знахарка ли, колдунья ли, не ведаю, а токмо народ к ней шёл, ежели надежды больше не оставалося. И токмо тогда колдунья помогала. А чтобы простые хвори излечить аль трав да оберегов каких просить, об том и помышлять не смели. На порог не пущала.
Одним днём приплыл на остров сам князь, что в краях наших княжил. Жене его молодой от тяжести разрешиться время подходило, вот он и опасался, как бы с княжичем новорождённым какой напасти не приключилось. Стал просить колдунью с ним поехать. А она ни в какую. Упёрлась, остров свой покидать не желает. Князь и грозил, и богатства сулил, всё без толку. Сел он тогда на лавку, голову повесил и чуть не плачет. Подивилась старуха, а князь и признался, что княгинюшка телом шибко мала да тонка, а под сердцем богатыря носит. Не даст ей сила нечистая сыночка родить. Помрут и мать, и дитя.
Помолчала колдунья, губами пошамкала и повелела князю жену к ней на остров привезти. Да чтоб боле ни одной живой души с ними не было. Князю спорить и в ум не взбрело. Скорёхонько собрался и отчалил. А к вечеру воротился с молодой княгиней.
Глянула колдунья на роженицу и приказала в баню её вести. Зашли. Князь на двор собрался, а старуха ему и молвит: «Далече ли, князюшко? Ежели до̀роги тебе жена твоя да сынок нерождённый, гордость свою княжескую забыть надобно. Чего скажу, в точности исполнять станешь».
Согласился князь. А старуха взяла лукошко с куриными яйцами и на лавку в предбаннике-то и поставила. «Садись, – говорит, – светлый князь, яйца высиживать. Вся жизнь от яйца пошла, и мир наш из него появился. Как услышишь, что княгиня стонать да охать начнёт, так ори благим матом, будто не она, а ты дитё на свет рожаешь. Да погромче ори, бесов к себе приманивай. Остальное – не твоя забота».
Пожал плечами князь и на лукошке уселся. Токмо неуютно ему. Вертит головой, глядит, что колдунья делает. А та кукол каких-то тряпичных по всему предбаннику развешивает да приговаривает:
Кувада, кувада –
Нечисти преграда,
Бесов замани,
В куколок замкни,
Мать оборони,
Дитя сохрани.
Дивится князь – куколки из двух тряпочек скрученные: одна длинная, а в ней поперёк – короткая – ручки, не иначе. И чем эдакие неказистые пособить могут?
Колдунья ещё пошептала и в мыльню ушла. Дверь плотно затворила. Князю не видать, что внутри-то деется. Сидит он на лукошке, ёрзает да радуется потихоньку, что его дружина да слуги не видят.
Долго ли, коротко ли, а слышит, княгиня будто поскуливать начала. Вспомнил князь слова старухины и заохал. Охнет да прислушается, всё ли ладно?
Так времени сколько-то минуло. Стихло в мыльне. Замолк и князь. Потом княгинюшка как взвоет. Испужался князь и со страху-то за супружницу заголосил ровно дурной!
Вот тут и началось: по предбаннику вихорь пронёсся, с лавки шайки попадали, веники берёзовые в разные стороны разлетелись, застучало по стенам да по полу. Князь орёт, голову руками прикрыл, чтоб не угодило чем. А сила нечистая вокруг него беснуется. Невдомёк бесам, что не там они младенца поджидают. Носились так-то, носились, а когда смекнули про обман, назад в мыльню кинулись. Да куда там! Нет к роженице ходу. Ещё больше осерчала нечисть, а князю ничего сделать не может. Вдруг видит, висят куколки. И на людей шибко похожи. Не стали бесы разбираться да в куколок этих и забралися.
И разом тишина навалилась. И в той тишине услыхал князь плач тоненький, обиженный. Выскользнула из мыльни колдунья: «Радуйся, светлый князь! Сын твой богатырём уродился. И жена здорова, утомилась токмо. Но энто дело поправимое. Теперь ступай. Через три дня за ними приплывай. До той поры они под моим приглядом останутся».
Встал князь с лукошка и старухе до земли поклонился. Хотел вон идти да любопытство его заело: «Скажи, мудрая женщина, что с куколками делать станешь? Сам видел, как бесы в них схоронилися». Усмехнулась колдунья, собрала всех кукол до единой, вынесла на двор, в кучу сложила и огнём спалила. Бесам место в пекле.
Через три дня, как положено, приехал князь за женой, за сыном. Привёз колдунье подарки богатые. Да не польстилася она на богатства-то. Выбрала полотенце вышитое, отрез на сарафан да денежку серебряную.
Что там дале с ними было, одним богам древним ведомо. А токмо с той поры стали повитухи во время родин обряд кува̀да проводить. А куколок обрядовых – кувадками называть.
Умолкла бабушка Авдотья и Нюрку по головушке погладила. Умница-внучка в ручонках куколку-кувадку держит. Такую же, как у неё самой. Знать, мастерицей девчушка растёт.
#народные куклы #сказки #фольклор