Псков гудел пасхальными колоколами. Собор, приходские церкви, монастыри в Крому, в городе и по слободам перекликались на своем колокольном языке:
"Испекли оладьи, испекли оладьи!" – хвастали серебряные язычки Предтеченского девичьего монастыря.
"Да-ай! Да-ай!" – по бычьи мыча, просил большой колокол.
"Брел боярин по дор-роге, тряс боярин бород-дой!"– болтливо рассказывали колокола Троицкого собора в детинце.
Река Великая лежала, грозно вздувшись, готовая вот-вот взломать лед.
...Была уже суббота, последний день пасхи.
Каждый год изо дня в день всю пасхальную неделю ватажка "халдеев" снаряжалась с утра в поход по церковным звонницам – то у себя в Завеличье, то в Запсковье, то в самом городе и даже в Крому.
Направляясь в город, они прошли прямо по льду через Великую, обходя полыньи, и, не слушая предостерегающих окриков подвыпившего стрельца, направились в Кром к церкви Дмитрия Солунского и поднялись на колокольню.
Звонареву сыну Иванке вся ватага без спору уступила первенство в звоне: звоня за отца и вместе с отцом, он наловчился выделывать на колоколах такие коленца, которые не каждому удавалось вызвонить.
Ребята болтали и пересмеивались. Иванка еще не завел напева, когда снизу вдруг грянуло и загрохотало над городом, будто иноземное воинство, подступив под стены, ударило разом из 100 тысяч пищалей: это весна взломала лед на Великой. Широкое синее брюхо реки лопнуло и закипело, запучилось. Все взгляды были прикованы к зрелищу, происходившему у самого подножия стены, за которой стояла звонница. Лед подымался горой, ломаясь и громоздясь, сталкивался, крошился, теснился гребнями в огромных водоворотах.
И словно в ответ на пальбу, раздававшуюся с реки, Иванка передернул веревки, подпрыгнул. Дрогнули колокола, заглушая гул над рекой, и загудели, словно второй ледоход взбушевался в небе над Псковом. Сын кузнеца Якуня вступил ударом в большой колокол, и праздничный звон поплыл, веселый, торжественный, величавый.
Иванка старательно вызванивал тонкоголосый узор и даже зажмурился от увлечения. Но вдруг открыл глаза и, взглядом скользнув по шири бушующего ледохода, замер в ужасе и уронил веревки колокольных языков: на льдине, крутясь средь реки, плыла... его мать с корзиной белья возле ног! Рядом с ней плыла знакомая прорубь и дорожка, наезженная за зиму салазками Иванки.
Утром Авдотья взялась постирать для Иванки, чтобы отправить его в чистом к кузнецу. Истома предупредил:" Не ходи полоскать со льда – трещит!"
– Ванюша, принес бы ведерка четыре в ушат из колодца, – попросила мать.
– Ива-анка-а-а! Пошли-и-и! – в тот же миг закричали ребята с улицы, и Иванка забыл о воде...
Увидев мать на реке он понял все, что случилось.
– Мама-аня-а! – надсадно заголосил он, но голос его в собственных ушах, натруженных звоном, был тонок, как воробьиный писк. Он бросился с лестницы вниз. Народ толпился по берегу, крича и размахивая руками.
– Баба! Баба на льдине!.. Баба!.. – услышал Иванка. Мать на льдине вопила о помощи и, не смея двинуться, плыла к Наугольной башне.
Прежде, чем оторваться льдине, Авдотья слышала несколько раз странный, словно бы предостерегающий треск. Когда раздался зловещий грохот и вздрогнул лед под ногами, вместо того, чтобы сразу броситься к берегу, она заторопилась сложить в корзину белье, лежавшее на салазках рядом, поставила на салазки корзину и лишь тогда поспешила к берегу, но было уже поздно: между льдиной и берегом образовалось пространство, которое было не перепрыгнуть... Льдина качнулась и треснула поперек, наклонившись к воде. Авдотья попятилась к проруби.
– Спасите!.. Спасите!.. – закричала она не своим, надорванным голосом.
Льдина, кружась и ломаясь, сужалась и отплывала все дальше. И вот течение подхватило ее и понесло... Только теперь, ощутив в руках тяжесть, Авдотья опустила к ногам корзину.
Люди кричали ей с берега, подавая советы, но за шумом водоворотов, за треском и скрежетом льда ей не было слышно слов. Стремительно клубящаяся вода рябила в глазах. Голова у Авдотьи кружилась.
"Неужто тут смерть?"– мелькнула мысль. И вдруг все кругом стало ясно как никогда, словно всю жизнь Авдотья ходила, зажмурив глаза и только в это мгновение впервые их широко открыла...
Льдину несколько раз поворачивало то в одну, то в другую сторону. Вдоль берега были повсюду рыбачьи избы, у каждой стоял на улице челн.
Ло-одку!.. Лодку!.. Проклятые ироды, лодку!.. Спасите!.. Спасите, добрые люди!.. Ради Христа!.. – закричала Авдотья.
– Мама-аня!.. – услышала она вдруг голос Иванки.
"Господи Боже, да что же я кричу! А вдруг Иванка в челне поплывет по такой толчее между льдин?.. Спаси боже!.."
Авдотья в страхе за сына умолкла, взглянула вдоль по реке и вдруг увидала его.
Люди кричали теперь не ей, а ему, а он пробирался к ней, прыгая со льдины на льдину, на мгновение застывал, колеблясь, ища глазами крупные пловучие островки, и снова прыгал вперед... Он уже на середине реки...
Авдотья, страшась за него, подняла руку, чтобы перекреститься. Иванка прыгнул и поскользнулся.
– Иванка! Куда!.. Иванка!.. – в ужасе закричала она, метнувшись к самому краю льдины с протянутыми руками.
Льдина качнулась. Потеряв равновесие, Авдотья скользнула в воду, и над этим местом гребнем встал ломаный ледяной край, а прорубь на миг сверкнула круглым сквозным оконцем... В тот же миг Иванка бросился в воду.
Впереди показалась рука Авдотьи, мелькнула ее голова в платке. Иванка рванулся и крепко схватил мать за платок, а другой рукой уперся о край большой льдины.
– Держись! Держись! – услыхал он. Увидел приближавшийся челн с человеком, рвущим веслом воду, и вдруг над его головой сомкнулась зеленая муть.
... Иванка очнулся на берегу возле рыбачьего челна. Вокруг него толпился народ. Матери не было. В руке Иванки остался только ее платок. Иванка взглянул на платок, зажатый в руке, и закричал в тоске и отчаянии:
– Маманя!.. Мама-аня!..
***
Этот эпизод из книги Степана Злобина "Остров Буян" так ярко помнится мне долгие годы. И отчетливо представляю звонящего на правом берегу над стеной Довмонтова города Иванку, напротив – у берега левого внизу под церковью Успения от Парома – эта злосчастная прорубь.
А Наугольная башня – это или третья слева на картинке Кутекрома, или дальше – Варлаамовская. И ту, и другую называют в разное время Наугольной.
А читали ли вы роман Степана Злобина "Остров Буян"? Это очень о Пскове. Здесь, кстати, очень интересный эпизод о допросе отца Иванки, который очень остроумно отвел от себя большую беду.
Если покажется интересным, отметьте, поделитесь с друзьями ). Можно подписаться на канал. И подскажите, если что окажется не так или о чём еще надо будет написать. Спасибо.