В одном провинциальном городке живёт Гильермо — мамина отрада. Здесь у Гильермо папа виноградарь, огонь в камине, пёс на поводке.
Умение писать, талант молчать высоким слогом — выкуси, Овидий. При всём своём безынтересном виде Гильермо — заместитель палача, но никого пока не покарал (шеф профи, перед шефом неудобно). Гильермо новичок, стажёр и добрый, светлейших сил небесный генерал.
Гильермо грустно смотрит на сады с балкона. То в костюме, то в халате. Работа и работа. Ладно, платят. Нормально платят, хоть не за труды. Гильермо на окладе плюс процент. Да, цели не оправдывают средства. Когда Гильермо видит непотребство, рыдает,
изменяется в лице.
И убегает, не вступая в спор. Гильермо — пупсик, бабушкина мышка.
Но в черепе пульсирует мыслишка, что всё равно велят поднять топор.
По выходным в готический собор спешит Гильермо — смоляные кудри. Давление в порядке, он не курит. Вчера Гильермо изобрел прибор, чтоб сразу преступления пресекать, разоблачать, предотвращать плохое.
Чтоб лампочки пищали, всё такое, и без ошибок. Чтоб наверняка.
Стоит, допустим, с сумкой за углом почтенная синьора, мать семейства, планируя ужасное злодейство. Поджог харчевни или там погром. У самых расчудесных горожан в быту найдется повод разозлиться: испортился сырок, сгорела пицца, железную трубу разъела ржа.
Бамбино вырос, выпал из горсти.
А тут Гильермо — начеку, с прибором, с целительным душевным разговором: как вам не стыдно, господи прости.
Допустим, фанатичный сумасброд, лет сорока, печальный, с пистолетом. А тут Гильермо — на тебе конфету. И между прочим, ничего, берет.
Блаженство и покой. Да не вопрос — ликуй, толпа церковная, мирская.
Гильермо дрыхнет, пузыри пуская. На теплую кровать ложится пёс. Ложится рядом, длинный как шнурок. Облизывает нос. Без проволочек —
любовь, любовь, — зашкаливает счётчик, и от любви взрывается нутро (а может быть, взрывается само). Сбегает шестерёнка на террасу. Там стол, гамак и пахнет лемонграссом. С утра Гильермо думает: не смог.
Жизнь в городе привычно бьёт ключом. Гильермо пишет рапорт: увольняйте. Среди пройдох, художников и знати живёт чудак, не ставший палачом.