Тинь-тинь — звенят вязальные спицы. Натруженные женские руки с распухшими пальцами ни на миг не прекращают работы. Тяжелое это дело — изо дня в день вязать шарфы для замерзающей революционной армии. Это их клуб, их жизнь. С утра пораньше женщины приходят на площадь Революции, некогда площадь Людовика XV. Самого бронзового тирана давно нет — его сволокли в утиль беспортошные санкюлоты. Остался лишь каменный постамент. Подле него и усаживаются вязальщицы. Их стулья стоят здесь дни и ночи напролет — ни один, даже самый безголовый, голодранец не смеет убрать их. Бредут потихоньку женщины в свой клуб на площади Революции. Дамы здесь все больше почтенные, давно не юных лет. Молодым вертихвосткам вход сюда заказан. Клуб вязальщиц — не место для нарядов и кокетства. Сами женщины одеваются строго, почти одинаково. Предпочитают полосатые трехцветные юбки — вроде как знамя революции. К жакетам приколоты непременные красно-бело-синие кокарды. Сразу видно — они добрые тетушки Революции, вязальщицы при зубастой кумушке. Мастерицы у подножья Гильотины.
Добрый доктор Гийотен
Их стулья стоят в первом ряду. На их трехцветные юбки порой летят редкие капли крови. от первой до последней казни сидят они у помоста. За их спинами беснуется жадная до зрелищ, праздная толпа. Вязальщицы не участвуют в общей вакханалии. Они же не какие-нибудь молодые вертихвостки. Они тетушки Революции. Поверх их жакетов, там, где раньше свисал крест, теперь красуется маленькое изображение машины для убийства. Ах, какой славный подарок жителям города Парижа сделал ты, добрый доктор Гийотен! Аллилуйя тебе, гражданка Гильотина!
Их пальцы двигаются как заведенные. Их глаза не упускают ни одной подробности казни. Они видят все: вот подручный палача поднял отрубленную голову за волосы и дал ей пощечину. Это по-нашему. По-республикански. Вот палач, прославленный мэтр Сансон, доверил опустить нож своему подмастерью. С чего бы это? — гадают вязальщицы. Может, устал наш Сансон? Ведь устал же палач в Нанте, не имел больше сил поднимать и опускать нож гражданки Гильотины. Пришлось комиссару Каррье выкручиваться. Он собрал 90 священников, осужденных на изгнание, посадил их в баржу и ночью вывез на середину Луары. Дно баржи раскрылось, и попы пошли ко дну.
Шутку, которую сказал тогда Каррье, восхищенная народная молва донесла до Парижа. Нет ни одной тетушки Революции, которая не слышала бы ее: "Приговор к изгнанию был исполнен вертикально".
Поздоровайся с народной бритвой
Вязальщицы считают удары, с которыми нож гильотины падает на шеи своих жертв. "Один!" — тинь-тинь спицами. "Девятнадцать!" — тинь-тинь. Ту, которая в этот момент упустит петлю, сестры наградят презрительными взглядами. А так хочется в первых рядах смотреть на то, как работает народная целительница Гильотина. Ведь порой можно увидеть просто уморительные картинки. Взять хотя бы ту Шарлотту Корде, убийцу Марата. Представьте, когда подручный палача сорвал с ее плеч платок, эта змея покраснела от стыда за свои голые плечи. Вот ведь недотрога!
Порой тетушки Революции снисходят до последнего напутствия человеку, который на нетвердых ногах восходит на эшафот.
— Ступай, поцелуй Гильотину, она тебе откроет окошечко, и ты тут же чихнешь в мешок.
— Поздоровайся-ка с народной бритвой — она тебя обреет быстро и чисто.
— Эй, красавчик, пришел за лекарством от головной боли?
И снова спицами — тинь-тинь...
Не миновать собаке палки
Раньше, когда они только основали свой клуб вязальщиц, было куда беспокойнее. Толпа взяла глупую моду бросаться к помосту с украденными у аристократов носовыми платками, чтобы смочить их в крови особенно ненавистной жертвы Великого террора. Дурные люди беспокоили вязальщиц, толкали. Одну даже уронили со стула. Никакого почтения к возрасту и положению в обществе. Но после того как в мешок скатилась голова бывшего короля, а ныне гражданина Капета, неприличная мода эта пошла на убыль — трудно найти более достойный сувенир, нежели платок с кровью потомка шестидесяти королей Франции.
Казни аристократов скоро наскучили почтенным матронам из клуба вязальщиц. И тут дьявол подкинул тетушкам Революции прекрасный подарок — на свидание с их любезной гражданкой Гильотиной толпой пошли сами хозяева новой жизни. Это они подписывали аккуратную стопку смертных приговоров тем, кто еще вчера стоял в очереди на прием к матушке Гильотине.
— Да здравствует революция! — кричали они, ложась под нож.
— Да здравствует революция! — отвечала им толпа за спиной у почтенных вязальщиц.
Тетушки снисходительно улыбаются — молодежь, горячие головы. Правда, некоторые эти горячие головы не сегодня завтра со стуком отделятся от тела.
О, вчерашние революционеры на эшафоте — добрый спектакль. Вечно перед смертью успеют выкрикнуть что-нибудь эдакое. Не всегда, правда, понятное. Вот и на днях Верньо, бывший председатель Национального собрания, изрек, поднимаясь на эшафот: "Революция, подобно Сатурну, пожирает своих собственных детей". Образованные, что с них возьмешь. В народе говорят проще: "Не миновать собаке палки"...
Пройдет несколько лет, и генерал Бонапарт батарейным залпом в одночасье прекратит революцию. Зубастую кумушку Гильотину сошлют на тюремный двор, и ее роскошные пиршества перестанут доставлять удовольствие сотням жадных до зрелищ глаз. Они станут уделом избранных. Тетушки Революции вздохнут, подберут свое вязание и побредут потихоньку домой на распухших ногах. Что они связали за эти кровавые годы? Себе дорожку в Ад.
А пока... нож гильотины стучит не переставая, и почтенные женщины считают хором: "Двадцать три... двадцать девять..."
Звенят спицы — тинь-тинь...