Найти тему
Блог Человеческий

Есть ли у человека инстинкты?

Извечный спор об инстинктах у человека: а был ли мальчик? 
 
Известный вопрос: есть ли у человека инстинкты или их нет. Я полагаю, что резкая неприязнь к этой идее связана с покушением на исключительную идентичность человека в живой природе. Это понятно: никому не хочется знать, что у него значительно больше общего с обычной крысой, чем принято считать. Но фишка в том, что мозги млекопитающих – гомологичны: то есть они имеют схожую структуру и свойства. Ни говоря о том, что с точки зрения эволюции (и эволюционной генетики) у нас (людей) и всех прочих млекопитающих общий предок. 
 
Тогда почему самые ярые нападки происходят именно на инстинкты, но не на гомологию мозгов млекопитающих? Ведь функция инсулы в мозге крысы выполняет ту же функцию, что и инсула в мозге человека. Также никого не смущает, что большинство известных "психиатрических" препаратов изначально испытывались на мозгах крыс. В частности, препараты группы селективных ингибиторов обратного захвата серотонина испытывались на мышах, то есть они оказывают своим химическим составом на их мозг такое же влияние, как и на человеческий. 
 
Ярые противники инстинктов у человека аргументируют свою позицию двумя моделями: (а) это научение, то есть человеческому ребенку нужно учиться, чтобы что-то уметь и делать; и (б) приводят в пример феральных детей, то есть одичавших деток, выросших в полной социальной изоляции (образ Маугли не имеет ничего общего с реальностью, реальные феральные дети – это кромешный ад). 
 
И вот что парадоксально! С концепцией научения вообще невозможно поспорить. Действительно, ребенок практически с самого начала жизни попадает в среду, бросающую ему вызовы. И он постепенно научается с ней взаимодействовать. И ярким примером являются феральные дети, которые спустя n-ое количество лет всё-таки попадают к людям и… 
 
Стоп! То есть феральные дети каким-то образом доживали до того возраста, когда их обнаруживали другие люди. Ответом может послужить простой аргумент: они взаимодействовали с другими млекопитающими. То есть какой-никакой, но процесс научения всё-таки был. 
 
Особо яркую позицию касательно научения выдвинули в своё время бихевиористы. С точки зрения бихевиоризма, мозг человеческого младенца – это tabula rasa, чистый лист. Следовательно, всё, абсолютно всё сводится к научению. 
 
Феномен феральных детей в большей степени известен массовой культуре. В меньшей степени массовая культура знает о менее «экзотическом» явлении как анэнцефалия – это дети, которые рождены с полным или частичным отсутствием больших полушарий головного мозга. 
 
С нейропсихологической точки зрения у этих детей полностью отсутствует блок приема и переработки информации (II блок по Лурии) и блок контроля и программирования (III блок по Лурии). Эти дети вообще не способны к научению. Попросту потому, что соответствующих структур мозга у этих детей нет. Учиться нечему. При этом, что характерно, у этих детей сохраняются циклы сна-бодрствования и они демонстрируют яркие эмоциональные реакции. Например, девочка выражает чувство удовольствия и радости, когда ей дают подержать младшего брата. То есть они испытывают и выражают отвращение, смех и даже злятся. Причем, что также характерно, несмотря на чудовщиные моторные ограничения, эти дети способны к примитивному инструментальному поведению: например, они могут бить кулачком по безделушкам и включать игрушки, если те выключаются . Обратите внимание, что у этих детей напрочь отсутствует моторная кора, то есть никаких сознательных моторных действий они производить не могут, однако базовые, сырые, примитивные программы взаимодействия с объектами внешнего мира им доступны: приближение, отдаление, взятие, битье, поглаживание, обнимание и т.п. Испугать такого ребенка, кстати, также можно, и реакция его будет соответствовать испугу, характерному всем млекопитающим. 
 
Теперь о научении. С точки зрения ярых адептов когнитивности и бихевиоризма (я имею в виду безапелляционных, догматичных ученых), абсолютно всё поведение – это научение. Как видно из примера выше – нет. 
 
Но вот, к примеру, возьмем агрессивное поведение ребенка. С точки зрения бихевиоризма, ребенок злится, потому что научился этому у родителей. То есть, если ребенок вдруг бьет кулачками свою маму (в ответ на какую-то фрустрацию), это, по всей видимости, автоматом указывает на то, что в семье явно присутствует физическое насилие. 
 
Но допустим, это так. Ок. Вот ребенок наблюдает за мамой: она сжала кулаки, зубы, оскалилась и рычит. И всё это, допустим, направлено на ребенка. В этот самый момент ребенок видит, то есть на его сенсорный (зрительный) анализатор поступают данные. Информацию попадает на зрительную кору и дальше перебрасывается на ассоциативную и… 
 
И вот здесь вопрос к ярым бихевиористам и когнитивистам: каким образом в этот самый момент мозг определяет, с какой аффективной системой эту информацию связывать? Вот поступает ему пакет данных, он эти данные должен интерпретировать и определить в подходящую категорию. Каким образом (а) мозг может интерпретировать поступившие данные, если он tabula rasa, и (б) каким образом он может определить этим данным категорию в памяти, если он tabula rasa? 
 
Каким образом ребенок поведение матери помещает в категорию «опасно»? Каким образом ребенок реагирует на резкий шум, вздрагивает и получает дозу кортизола? В каком возрасте матери учат детей в ответ на резкий шум, незнакомое лицо, внезапно появившийся незнакомый объект или крик другого человека вырабатывать кортизол и сужать просвет сосудов на кожных покровах? Особенно интересно, в каком возрасте и как матери учат своих детей… падать в обморок? Да, не все дети падают в обморок при стрессе, это правда. Однако обморочное состояние известно с древности и не связано с неврологией (если там неврологии нет). 
 
Возьмем пример проще. К примеру, вы не знаете китайского языка и в жизни не отличите китайскую письменность от уйгурской. Вам на стол кладут пачку документов с иероглифами и вам нужно, во-первых, интерпретировать отраженные в них данные и, во-вторых, рассортировать их по категориям типа «важно», «не важно», «спам» и т.п. Каким образом вы сможете это сделать, если у вас нет даже уверенность, что перед вами письменность? А вот суть как раз и в том, что для проведения такой дифференциации в следах вашей памяти должны быть соответствующие данные, чтобы получаемые данные вам БЫЛО С ЧЕМ СЛИЧАТЬ. 
 
Вот другой пример – синдром Клювера-Бьюси: он проявляется при двустороннем разрушении амигдалы. Помимо целого спектра симптомов, у этого явления есть такой характерный паттерн поведения. Человек наглухо забывает категорию «опасно». Не как языковой знак и понятие, а именно как явление на уровне поведения. Синдром хотя и редкий, но люди с ним находятся в зоне повышенного риска. 
 
Короче, для научения нужен фундамент, база. Вы не сможете возводить кирпичные стены, если вам не на что ставить этот кирпич. Возьмем, к примеру, ориентировочную реакцию: она характерна всем млекопитающим. Это стереотипное поведение, возникающее в определенных условиях. Оно необходимо для выживания. 
 
Теперь вернемся к психофизиологии и теории системогенеза. С т.з. системной психофизиологии научение – это системогенез, то есть формирование новых функциональных систем. То есть новый приспособительный навык – это образование новой же функциональной системы, суть которой сводится к получению определенного приспособительного результата. Если взглянуть на радикальный бихевиоризм с его tabula rasa, то выходит, что системогенез образуется с нуля, то есть древо функциональных систем разного уровня и возраста произрастает из… ничего. Из пустоты. 
 
На деле, чтобы образовалось научение (то есть формировались новые функциональные системы), нужна база, основа, примитивная и сырая, то есть то, с чего нужно начать. Я больше того скажу: научение возможно только в том случае, если предсказание (образ будущего результата) не сходится с результатом моторного действия (то есть моё поведение привело не к тому результату). В современных когнитивных нейронауках это называют ошибка предикции. То есть если я хочу получить состояние «А» и выполняю для этого действие «а1», но при этом получаю состояние «Б», то это ошибка. И тогда я либо меняю модель будущего результата (модифицирую желанное), либо изменяю моторную программу. 
 
То есть инстинкт – это основа, в которой содержится потребность, аффект, прогностический результат и моторная программа. Это базовый пакет данных, необходимый нейросести для того, чтобы дальше обучаться. То есть научение как здание стоит на инстинкте как на фундаменте. Первая инстинктивная проба ребенка (получить состояние «А» методом «а1») столкнется с ошибкой и корректировкой, то есть образует новую функциональную систему (метафорически, ребенок из взаимодействия со средой поставит на фундамент первый этаж).
Извечный спор об инстинктах у человека: а был ли мальчик? Известный вопрос: есть ли у человека инстинкты или их нет. Я полагаю, что резкая неприязнь к этой идее связана с покушением на исключительную идентичность человека в живой природе. Это понятно: никому не хочется знать, что у него значительно больше общего с обычной крысой, чем принято считать. Но фишка в том, что мозги млекопитающих – гомологичны: то есть они имеют схожую структуру и свойства. Ни говоря о том, что с точки зрения эволюции (и эволюционной генетики) у нас (людей) и всех прочих млекопитающих общий предок. Тогда почему самые ярые нападки происходят именно на инстинкты, но не на гомологию мозгов млекопитающих? Ведь функция инсулы в мозге крысы выполняет ту же функцию, что и инсула в мозге человека. Также никого не смущает, что большинство известных "психиатрических" препаратов изначально испытывались на мозгах крыс. В частности, препараты группы селективных ингибиторов обратного захвата серотонина испытывались на мышах, то есть они оказывают своим химическим составом на их мозг такое же влияние, как и на человеческий. Ярые противники инстинктов у человека аргументируют свою позицию двумя моделями: (а) это научение, то есть человеческому ребенку нужно учиться, чтобы что-то уметь и делать; и (б) приводят в пример феральных детей, то есть одичавших деток, выросших в полной социальной изоляции (образ Маугли не имеет ничего общего с реальностью, реальные феральные дети – это кромешный ад). И вот что парадоксально! С концепцией научения вообще невозможно поспорить. Действительно, ребенок практически с самого начала жизни попадает в среду, бросающую ему вызовы. И он постепенно научается с ней взаимодействовать. И ярким примером являются феральные дети, которые спустя n-ое количество лет всё-таки попадают к людям и… Стоп! То есть феральные дети каким-то образом доживали до того возраста, когда их обнаруживали другие люди. Ответом может послужить простой аргумент: они взаимодействовали с другими млекопитающими. То есть какой-никакой, но процесс научения всё-таки был. Особо яркую позицию касательно научения выдвинули в своё время бихевиористы. С точки зрения бихевиоризма, мозг человеческого младенца – это tabula rasa, чистый лист. Следовательно, всё, абсолютно всё сводится к научению. Феномен феральных детей в большей степени известен массовой культуре. В меньшей степени массовая культура знает о менее «экзотическом» явлении как анэнцефалия – это дети, которые рождены с полным или частичным отсутствием больших полушарий головного мозга. С нейропсихологической точки зрения у этих детей полностью отсутствует блок приема и переработки информации (II блок по Лурии) и блок контроля и программирования (III блок по Лурии). Эти дети вообще не способны к научению. Попросту потому, что соответствующих структур мозга у этих детей нет. Учиться нечему. При этом, что характерно, у этих детей сохраняются циклы сна-бодрствования и они демонстрируют яркие эмоциональные реакции. Например, девочка выражает чувство удовольствия и радости, когда ей дают подержать младшего брата. То есть они испытывают и выражают отвращение, смех и даже злятся. Причем, что также характерно, несмотря на чудовщиные моторные ограничения, эти дети способны к примитивному инструментальному поведению: например, они могут бить кулачком по безделушкам и включать игрушки, если те выключаются . Обратите внимание, что у этих детей напрочь отсутствует моторная кора, то есть никаких сознательных моторных действий они производить не могут, однако базовые, сырые, примитивные программы взаимодействия с объектами внешнего мира им доступны: приближение, отдаление, взятие, битье, поглаживание, обнимание и т.п. Испугать такого ребенка, кстати, также можно, и реакция его будет соответствовать испугу, характерному всем млекопитающим. Теперь о научении. С точки зрения ярых адептов когнитивности и бихевиоризма (я имею в виду безапелляционных, догматичных ученых), абсолютно всё поведение – это научение. Как видно из примера выше – нет. Но вот, к примеру, возьмем агрессивное поведение ребенка. С точки зрения бихевиоризма, ребенок злится, потому что научился этому у родителей. То есть, если ребенок вдруг бьет кулачками свою маму (в ответ на какую-то фрустрацию), это, по всей видимости, автоматом указывает на то, что в семье явно присутствует физическое насилие. Но допустим, это так. Ок. Вот ребенок наблюдает за мамой: она сжала кулаки, зубы, оскалилась и рычит. И всё это, допустим, направлено на ребенка. В этот самый момент ребенок видит, то есть на его сенсорный (зрительный) анализатор поступают данные. Информацию попадает на зрительную кору и дальше перебрасывается на ассоциативную и… И вот здесь вопрос к ярым бихевиористам и когнитивистам: каким образом в этот самый момент мозг определяет, с какой аффективной системой эту информацию связывать? Вот поступает ему пакет данных, он эти данные должен интерпретировать и определить в подходящую категорию. Каким образом (а) мозг может интерпретировать поступившие данные, если он tabula rasa, и (б) каким образом он может определить этим данным категорию в памяти, если он tabula rasa? Каким образом ребенок поведение матери помещает в категорию «опасно»? Каким образом ребенок реагирует на резкий шум, вздрагивает и получает дозу кортизола? В каком возрасте матери учат детей в ответ на резкий шум, незнакомое лицо, внезапно появившийся незнакомый объект или крик другого человека вырабатывать кортизол и сужать просвет сосудов на кожных покровах? Особенно интересно, в каком возрасте и как матери учат своих детей… падать в обморок? Да, не все дети падают в обморок при стрессе, это правда. Однако обморочное состояние известно с древности и не связано с неврологией (если там неврологии нет). Возьмем пример проще. К примеру, вы не знаете китайского языка и в жизни не отличите китайскую письменность от уйгурской. Вам на стол кладут пачку документов с иероглифами и вам нужно, во-первых, интерпретировать отраженные в них данные и, во-вторых, рассортировать их по категориям типа «важно», «не важно», «спам» и т.п. Каким образом вы сможете это сделать, если у вас нет даже уверенность, что перед вами письменность? А вот суть как раз и в том, что для проведения такой дифференциации в следах вашей памяти должны быть соответствующие данные, чтобы получаемые данные вам БЫЛО С ЧЕМ СЛИЧАТЬ. Вот другой пример – синдром Клювера-Бьюси: он проявляется при двустороннем разрушении амигдалы. Помимо целого спектра симптомов, у этого явления есть такой характерный паттерн поведения. Человек наглухо забывает категорию «опасно». Не как языковой знак и понятие, а именно как явление на уровне поведения. Синдром хотя и редкий, но люди с ним находятся в зоне повышенного риска. Короче, для научения нужен фундамент, база. Вы не сможете возводить кирпичные стены, если вам не на что ставить этот кирпич. Возьмем, к примеру, ориентировочную реакцию: она характерна всем млекопитающим. Это стереотипное поведение, возникающее в определенных условиях. Оно необходимо для выживания. Теперь вернемся к психофизиологии и теории системогенеза. С т.з. системной психофизиологии научение – это системогенез, то есть формирование новых функциональных систем. То есть новый приспособительный навык – это образование новой же функциональной системы, суть которой сводится к получению определенного приспособительного результата. Если взглянуть на радикальный бихевиоризм с его tabula rasa, то выходит, что системогенез образуется с нуля, то есть древо функциональных систем разного уровня и возраста произрастает из… ничего. Из пустоты. На деле, чтобы образовалось научение (то есть формировались новые функциональные системы), нужна база, основа, примитивная и сырая, то есть то, с чего нужно начать. Я больше того скажу: научение возможно только в том случае, если предсказание (образ будущего результата) не сходится с результатом моторного действия (то есть моё поведение привело не к тому результату). В современных когнитивных нейронауках это называют ошибка предикции. То есть если я хочу получить состояние «А» и выполняю для этого действие «а1», но при этом получаю состояние «Б», то это ошибка. И тогда я либо меняю модель будущего результата (модифицирую желанное), либо изменяю моторную программу. То есть инстинкт – это основа, в которой содержится потребность, аффект, прогностический результат и моторная программа. Это базовый пакет данных, необходимый нейросести для того, чтобы дальше обучаться. То есть научение как здание стоит на инстинкте как на фундаменте. Первая инстинктивная проба ребенка (получить состояние «А» методом «а1») столкнется с ошибкой и корректировкой, то есть образует новую функциональную систему (метафорически, ребенок из взаимодействия со средой поставит на фундамент первый этаж).

источник: psycase