Вторник 21.04.2020 9:36
- Пойдем
- Можно в туалет сходить?
- Да, сходи
Мужская рубашка, фиолетовые носки, волосы забраны в низкий хвост.
- Одежду повесь слева на стене.
- Здравствуйте. Здравствуйте (нет ответа).
- Ложись, голову на подушку, руку вытяни.
Дрожь в левой руке, в ней внутривенный катетер, вставленный наполовину (неправильно), распирающий вену и нервные окончания до чувства жара.
- Ну, что такое?! – реакция медсестры на дрожь в руке.
- Не знаю, - неспособная контролировать эту реакцию, отвечаю я.
- Я подушку уберу, так полежи.
Название двух лекарств и их доз.
- Вводите, - командует врач-реаниматолог.
Красно-белые абстрактные изображения, сменяющиеся кажущимся видом природы из окна. Врезанная боль под правой грудью. Я жива! Сложенные матрасы на соседней кровати справа от меня. Я знаю, где я. Всё передвинуто в моей палате. Кровать в сторону окна и света, от которого я начинаю приходить в себя. Как они меня перенесли, операцию – ничего не помню.
Правым глазом и кожей лица вижу кислородную маску. Я дышу!
Обильные видения справа от меня и ощущения на моей груди – это медсестра провела ЭКГ с появившемся блоком в моем сердце.
- Вот так.
Покрытая по самую шею теплым одеялом, я слышу медсестру, голос врача-реаниматолога и чувствую ее заботливые теплые руки у шеи. Убрали кислородную маску. Оживляю себя и свое сознание: мой язык в абсолютно вязком рте облизывает сгустки размякших корок на губах, доходит до неба.
Ура! Небо целое, реаниматолог мне его не повредила. Я видела, как проходят эндотрахеальные наркозы в ЧЛХ. Там порвать небо, вставляя аппарат для дыхания это лишь: «Ты чего делаешь?». Мне надо просыпаться, надо видеть, но все мутно. Почему так долго?
Делая вид, что что-то соображаю, спрашиваю у медсестры время.
- 12 часов.
- 9:36, - не своим сиплым и проглоченным голосом говорю я.
Капельница вводится в давно воспалённую и изнывающую вену. Силы, сжимающее правое плечо – контроль давления. Я осознаю! До одури сдавливающий мой большой палец аппарат оксигенации. Хочу и пытаюсь снять, но не надо. Хуже этого испытания сейчас нет. Ватка в правой ладони. Зачем она?
Голос хирурга:
- …прошла нормально…
- Здравствуйте, - создавая напущенную атмосферу осознанности, отвечаю ему.
- Здоровались уже сегодня.
Смех на моих губах, смех где-то внутри, но невыносимость ощущений врезанных в грудь не дают смеяться в голос.
«Я жива, я выжила», говорю про себя, всматриваясь в бушующую сцену непогоды за окном. Как мое зрение? Постоянное цикличное движение влево капельницы… А сейчас? Опять и снова.
Моя позитивная врач реаниматолог справа от меня и хочется задать, наверное, типичный вопрос:
- Я не болтала?
- Во время операции?
- Ну, анекдоты…
- Нет, не материлась, анекдоты не рассказывала, - перебила она с забавным тоном.
Пришел он – врач, который меня напрягает своим излишним вниманием:
- …как…?
- Не знаю.
- Пьяная еще?
«Нет», говорю я, но мой голос не доходит, он до сих пор во мне. Я уже прихожу в себя, я не пьяная! Он меня напрягает. «Пьяная» врач не должен так говорить.
Наконец, капельница стоит на месте, но вливать еще много. Ватку из правой ладони (на ней кровь) уже легко перемещаю на левый борт кровати. Упала. Не хотела мусорить, кому-то придется поднимать.
- Сделаем рентген.
Первый раз вижу переносной рентген аппарат.
- На раз, два…
Меня подняли с обеих сторон. Уголки простыней натянуты и половина моего тела над кроватью. Кассета для снимка под спину и движение простыни назад. Вдохнуть не сказали. Повтор движений медсестер, и я на кровати. Как им достается, я сдавала на медсестру сама, я знаю это.
- Тебе дать телефон? – спрашивает моя медсестра.
- Да, спасибо и очки дайте, пожалуйста, я без них ничего не вижу.
Зрение вернулось. Я не видела врачей просто потому, что была без очков. Хорошо, что я связала сумку с чехлом для телефона. Медсестра передает мне всю связку.
Я одна. Ко мне так часто приходили, когда еще придут? Печатаю левой рукой: «Сделали операцию». Я не чувствую боли. Наверное, обезболивающее еще с операции действует.
- Тебе больно?
- Мне ввели обезболивающее, - не своим сдавленным хриплым голосом говорю я.
- Нет, не было, вроде. Спи, отдыхай. Захочешь в туалет, скажи, мы судно тебе подставим.
Нет…Мочиться в судно лежа – нет.
- Я читала, что человек может терпеть 8 часов.
- Не надо терпеть, судно подставим.
- Мне кажется, моя анатомия не позволит сделать это чисто.
- Что за анатомия? Все получится, - с удивлением и вечно бодрящей меня улыбкой говорить реаниматолог.
Звук справа под кроватью заставляет меня поинтересоваться:
- Справа от меня что-то есть?
- Да. Завтра уже ходить будешь, на рентген пойдешь.
- Да? А можно самой в туалет сейчас сходить?
- Сама хочешь, ну, давай поможем встать.
«Да, я поднялась, я пойду сама, я могу», говорю себе я.
- Потихоньку.
Меня проводит медсестра прямо до унитаза, помогает снять трусы, усаживает и сдергивает за мной. Такой заботы я не ожидала. Ложусь.
- Ужинать будете?
- Нет, - бросаю я, вспоминая, что завтрака и обеда у меня сегодня тоже не было.
- Опустить тебе кровать?
- Нет, можно еще поднять под 45 градусов.
- Ты спать сидя будешь? Это как так?
- Ну, вот и посмотрим.
У меня был подобный опыт 7 лет назад. Реаниматолог улыбнулась, установила кровать на 45 градусов.
Я выжила, я не чувствую боли, потому что моя правая часть грудной клетки онемела, перерезаны нервы.
Среда 6:30
Мне не больно, очень хочу в туалет, не спала, а дремала. Под 45 градусов действительно нереально спать. Как встать?
7:00
Прошло уже полчаса, а я до сих пор боюсь встать. Входит медсестра, все по расписанию: измерение давления, оксигенации, температуры.
- Тебе надо обезболивающее?
- Нет, мне не больно, я просто чувствую.
- Смотри, тебе на рентген самой идти, может, сделать?
- А, хорошо
- Помочь встать?
- Да.
Мне помогают, я не могу сама встать, жалость к себе. Стоп.
Приход процедурной медсестры для забора крови из пальца. Вот откуда была кровавая ватка в моей ладони вчера.
- Вы приходили вчера?
- Да.
Осматриваю свои пальцы и действительно нахожу место прокола в пальце. Она собирает анализ, хотя я уже позавтракала. Так можно?
Рентген, капельница сквозь горящую вену, обход врачей.
- Hola!
Опять это врач, он мне не нравится, но я отвечаю:
- Hola.
- Como estas?
- Bien.
- Myu bien?
- Bien, - да, именно хорошо, а не очень хорошо у меня.
Боязнь ложиться в кровать в течение дня из-за невозможности с нее встать. Приход реаниматолога и ее разъяснения об удалении у меня верхушки правого легкого с буллами и процессе склеивания ее с грудной клеткой. Комментарии хирурга про питание и важности еды для заживления. Пункция правого легкого со спины в перевязочной. Меня всю трясет от холодных судорог, температуры и усталости.
- Зайчишка, - как сказал на следующий день про меня хирург.
Обед. Суп. Еда. У меня нет сил на это. Капельница, от которой клонит в сон. Мне не больно. Я не чувствую правую грудь рукой. Я ничего не чувствую, поэтому мне не больно. Сон.
Четверг 6:30
Это была дрема, а не сон. Желание сходить в туалет и невозможность встать. Утренние манипуляции врача и медсестры.
- Больно?
Черт! Сжигающий мои глаза и расплавляющий вену антибиотик, который медсестра вводит через катетер.
- Да.
Она прекратила. Левая рука в месте вдавленной конченной иглы катетера стала разбухшей, пульсирующей, красной. Ощущение раскаленного металла внутри. Манипуляции медсестры с катетером. Мои глаза теперь закрыты. Боль.
- Он же только на половину введен!
Мое недоброе воспоминание другой медсестры, начавшей муки с неправильного введения катетера, и внимание к правой руке, с которой начинался очередной аттракцион. Первый вкол. Мне уже нечего сказать. Силы только на судороги и дрожь. Второй вкол. Да ладно? Не получилось? Я сама на медсестру сдавала, но осознанно отказалась работать хотя бы. Вкол, проход иглы, введение антибиотика. Мне не больно! Я не чувствую иглы. Ее просто нет. Это свободное владение рукой с катетером впервые с пятницы прошлой недели.
- Спасибо, - с восхищением работы медсестры я прихожу в себя.
Если описывать буквально, то всю прошлую неделю с гадким катетером, рабочая рука у меня была одна, а после операции и вовсе ни одной. Зато сейчас правая рука даже брейк крутить может.
Желание сходить в туалет усиливалось до предела. Принятие решения – вырвать себя от кровати. Боль. Кровавая банка, собирающая мои жидкости через два дренажа, врезанных в мою грудь. Вчера мне второй раз объяснили, как переключать дренажную систему, к которой я подключена. Я делаю это сама. Я могу нагнуться и с усилием отделиться от аппарата с рвущим чувством в правой груди.
Врачи, медсестры, капельница, склоняющая в сон. СМС от папы: «Когда тебе можно позвонить?». «Сейчас» пишу, зная, что все это не всегда вовремя бывает. Его дружелюбный голос в трубке, и резкий вход в мою реанимационную палату двух врачей и медсестры. Голос медсестры:
- Сейчас поднимем дренажи.
- Ложитесь на здоровый бок, хотя и так сойдет. И с двух сторон давай опустим! Так. Еще. И еще раз.
Хирург и врач сгибают спинку кровати и меня под 85 градусов к противоположной стороне и опрокидывают под 180 градусов назад.
Они укладывают меня на кровати, как марионетку.
- Ты молодец у нас, - голос заботливой медсестры.
Еще и врач этот приставучий здесь. Что ты тут делаешь? Помог кровать опустить, так и будешь наблюдать?
- Я только убираю пластырь. Ух, какое раздражение от него на коже. Это только пластырь, ничего еще не делаем, - успокаивающий разговор медсестры, готовящий морально к нечто.
Моя кожа в области дренажей натягивается за нити, которыми они фиксированы. Ножницы хирурга и моя рефлекторно поднимающаяся рука.
- Руки не поднимать, положить, - прокомментировал хирург.
Левую руку под спину, правую под дугообразную ручку кровати. Мгновение, мой рот открыт, но нет слез и вопля, только осознание, что это еще и театр для рядом стоящего неприятного врача.
- Неужели так больно, вчера, как зайчишка была, - изумлен хирург.
Глаза закрыты, лицо в истощающей мои мышцы мимике. Момент и исступленный стон сам исходит изнутри, из внутренностей, которые тянут будто вакуумом наружу.
- Так, тихо.
Я пытаюсь контролировать свою взрывающуюся правую руку и сотрясаюсь своим новым оскверненным сознанием.
- Чем тебе помочь? Встать? – спрашивает добрая медсестра, с которой мы остались наедине.
- Да, спасибо. Я в туалет хочу,- сквозь надрыв голоса, намокающие глаза с благодарностью отвечаю я.
Надруганное тело шлет объяснения разорванного звонка папе по смс.
Звонок мамы:
- Тебе было больно?
Я, не пролившая слез, вспоминая только вырвавшийся животный стон от чувства тянущего отрыва органа внутри меня, молчу в трубку. Слезы.
Много пью. Половина супа и второго.
16:00
План на сегодня по стечению обстоятельств: гниющие мысли от усталости и болезни, дерганное постоянно сменяющееся положение на стуле. Не могу лечь – потом не встать. Да и сам матрас донельзя набит камнями и досками, которые ощущает мое тело всякий раз пытаясь уснуть. Хочу пить, но бутылка закрыта насмерть. Всеми силами своего оставшегося дружелюбия вызываю медсестру:
- Будьте добры, откройте бутылку, а то у меня сил нет.
- Какая она тяжелая! Как Вы это вообще поднимаете?..
Вы бы знали про пятилитровую бутыль, которую мне принесла реаниматолог, видимо уверенная, что я справлюсь и с ней, и с постоянно таскаемой банкой своей крови, стекающей с дренажей.
Беру бутыль. Да, чтоб тебя! Мне до дрожи тяжело. Хочу пить, крышка открыта. Подниму левой рукой и правой удержу. Губы, вода, язык, глоток и острый удар справа в области шейного позвонка. Стоп, убрать бутылку. Что это? Проглатываю остаток воды во рту, и дробящая боль калечит меня в той же точке. Что это? Не могу глотать от боли, встала. Судорожная слабость и пекло внутри, нет сил устоять и бредовость сознания. Тело из битого стекла, тяга к рвоте. Нет сил, нужно сесть. Что это? Да, теперь я понимаю, что бывает хуже, что ни стоя, ни сидя в себя не прийти. Что это? Меня резко подняли с кровати, резко опустили – защемление? Меня продуло? Противный врач помогающий открыть окно, но никогда не закрывающий его. Этот конец навсегда во мне?..
Вот так: тело и голова влево, я могу так себя расположить. Что дальше, что я знаю от этого – растяжение мышц. Гарри Поттер со своими проблемами по TV, а меня в калеченой позе замечает медсестра с приглашением на ужин. Столб боли не дает возможности ответить ей. Выглядит это дико, стоя минуту назад я чуть не потеряла сознание.
Разминка, нужно постепенно из этого положения растягивать себя от центра боли, от шейных позвонков. Да! Что-то получается, только сегодня Малышева шею вытягивала, а вот и я тоже…
Без стука – типично, мой нелюбимый врач. Рефлекторно стараюсь принять спокойную позу – получилось! Теперь я знаю, что это битое стекло во мне, оно проявляет себя иногда. А ответ врача прост: «мы же тебе дренаж подтягивали».
20:00
Излишнее внимание болтливость и энергетика домогательства от неприятного врача, который опять в моей комнате. Я уже легла спать, я под маской и с берушами.
- Плеер слушаем?
Зашел сзади, садясь на соседскую кровать, начиная свою ночную забаву.
- Я засыпала.
Юмор в его словах с моей подачи и натянутые попытки смеяться моей шикарной улыбкой – все, что невредимого осталось на моем лице. На нем нет места здоровой и ровной коже уже почти 3 недели. Только зудящие багряно красные пятна до уродства, разжившиеся на моем лице.
- Какая температура была?
- 37,4.
Выше была в воскресенье 37.5. Желанный сон, но только преходящая дремота.
Пятница 6:20
- Разбудила?
Сколько времени? Почему не прозвенел будильник? Ведь она же пришла раньше. Полчаса на то, чтобы приготовиться к боли и встать, прожигаемая ей. Каждый входящий медработник с удивлением добивает тот факт, что мне еще не сняли дренаж. Хирург говорил моей маме о пятнице, а, по словам реаниматолога, мне его уже вчера должны были снять. На рентген к 9:00. Я не могу нормально вдохнуть. Медсестра с обезболивающим опоздала. Врач, наблюдающий, как я отсоединяюсь от дренажной системы, подшучивает:
- Вот видите, какая у нас пациентка: сама перевязки делает, сама инъекции проводит.
Рентгенкабинет на 3 этаже.
- Вдохните.
Нереальность глубоко вдохнуть из-за прорезающей боли внутри меня.
Я не ложусь в кровать весь день. Вставать с нее, не покалеченной трубками разрезающими мое нутро, нереально.
Приглашение медсестры на перевязку – значит дренажи останутся, снимок не показал удовлетворения. Раздражение кожи от медицинского пластыря и рвано тянущие ощущения при его снятии. Она хвалит меня, говорит, что я самая сильная. Мне жалко себя, слезы подступают. Стоп.
- Один дренаж уберем в понедельник, нижний – посмотрим потом.
Картина четырехдневного незапланированного существования с дренажами, банкой крови и постоянно подключенной к системе аппарата, сдавливает мое глотку мыслью, что это будет длиться вечно. Ночная дремота, ломающаяся под насилующими импульсами боли, мучение на стуле со множеством меняющихся поз, не приносящих облегчения. Вымученное дрожащее тело не способное говорить, а только отрывисто и с надрывом отвечать, коротки фразы. Слезы от ощущения времени продолжительной борьбы и выдержки. Каждый вдох – это решение, чувствуя боль продолжать дышать. Изнеможённость зовет в сон, в котором две ночи подряд слезы от сновидения о живой кошке, которому не веришь и сопротивляешься.
Суббота
Выходной заполняет сам себя передачей «Уральские пельмени». 13 часов пытки на стуле. Меньше требуется времени, чтоб долететь до Америки. Сидеть - сознательное решение, дренажи выгрызают мою плоть и смелость при каждом подъеме с кровати. Иногда я переключаю канал от надвигающегося смеха, который разорвет мое последнее сопротивление боли. Приближающаяся мокрота не дает выбора, и я изрыдаю ее с каждым толчком кашля. Еда не приносит радости. В картофельном гарнире осколки куриных костей. Приходится всматриваться в каждую ложку этого «блюда», чтоб не поранить себя. Первый раз вижу, чтоб так готовили. Как нужно ненавидеть свою работу и нарубить мясо вместе с костями и шкурой. Удушающий голод, на местный хлеб аллергия, приступы истерии. Ценный сахар только в компоте. Мне никто ничего не принесет, я одна в этом городе. У меня есть деньги, но это ведь еще не крайний случай?
Боязнь сходить в туалет от представления напряжения моего раненого торса.
- Когда ходила в туалет?
- С понедельника после вечерней клизмы и до сегодняшнего утра субботы не ходила.
Удивленные и настороженные глаза врача реаниматолога открывают мой поток объяснений о нежелании есть 2 дня после операции и сидячий образ жизни. Но плесневелый банан за завтраком сделал свое дело.
Изолированная в палате реанимации туберкулезного диспансера с ощущением иглы катетера в руке и уродующем девичье лицо зудящими багровыми пятнами проходит выходной. Очередное снятие ЭКГ и все тот же бьющий тупо лицо диагноз «блокада правой ножки».
- Это бывает после операции.
Описание вкалываемого мне мельдония не внушает оптимизма. Обезболивающее уже не помогает. А его и некуда ставить, обе ягодицы в шишках, из которых сочилась кровь при последнем вколе. Скрюченность тела, охранительность движений, скудный вдох и надрыв в разговорах. Трение дренажей удушающих мой голос и убивающих адекватность. А впереди еще один выходной.
Понедельник 27.04. 9:00
Очередная доза рентгена, поглощаемая моим телом и оставшаяся навсегда в моих ДНК, становится решающим для сегодняшнего дня.
- Снимем один дренаж, будет полегче.
Вколотое обезболивающее приглушит страх.
- Снимать будем в моей комнате?
Оставленная в кровати, вспоминаю периоды развития ЧЛО для завтрашнего экзамена. Медсестра удерживает мою руку, манипуляции хирурга и ощущение, как будто бы я проглатываю рельсы, придает ощутимую силу моей руке.
- Она меня рукой отталкивает!
- Дерешься, - переговорились хирург с медсестрой и долгожданное испытание осталось позади.
Вторник 28.04. Экзамен
Будучи на больничном с 14 апреля со спавшимся легким, я допустилась к экзамену и жду с банкой крови и оставшемся дренажем, когда же все стартует. Ситуация – катастрофа, но подготовленное письмо с обращением к преподавателю и ноутбук будут моими ведущими сегодня. 60 минут на ответ на два вопроса и задачу, которую я в жизни не видела. Дренажная система, от которой я вынуждена отключиться, и сейчас по трубке в меня входит непонятно что. Ожидание, слезы жалости. Стоп. В преподавательском составе уже прошла информация об ординаторе, сдающем экзамен из палаты реанимации в послеоперационном периоде?
Пять отлично! Я одна в мире такая или есть коматозные отличники, которым я должна уступить?
Быт, скоорденированность действий и мыслей в обращении с ним, 100% контроль своей якобы жизнедеятельности и хренова пятилитровая бутыль воды, которую мне дала врач. Чувство жажды и собственного никчемничества перед этим бидоном выставляют поступок врача насмешкой. Горячие слезы, сжигающие мою глотку, пока я прибегаю к помощи медсестры, задают новый уровень моей сопротивляемости всему дерьму, которое со мной происходит. Конечно, сладкий презент ей в благодарность. Так положено, и она указывает на карман, чтоб я положила сладость, к которой не смела прикасаться все эти дни.
Среда 29.04
Я иду на очередной рентген, сжигающий все хорошее, что могло передаться моим детям. Очередь перед дверью – пациенты туберкулезного диспансера, отсутствие маски и какого-либо понимания, как я могу не заразиться от них.
Жалоба пациентки на слабость после обильного кровотечения во время операции:
- Мне одно легкое полностью удалили, гады. А тебе сколько?
- Я не смотрела, - отвечаю ей, понимая, что я в гораздо лучшей ситуации.
Мне становится легче морально, но кто знает, как распределяются эти страдания?
Рентгенолог, которая постоянно указывает на мои грязные волосы, в этот раз даже не говорит заученную фразу «глубоко вдохнуть»:
- Это не требуется.
Что за бред? С таким снимком мне снимут сегодня дренаж или нет?
Иду в перевязочную. Туберкулезные больные (а, может, и нет) впиваются взглядом в образ девушки, несущей банку своей крови с нисходящим в нее дренажем из-под груди. Интересно, их взгляд на мне это уже контактный способ передачи туберкулеза?
Хирургический зажим бьется о банку и создает атмосферу звуков Рождества, о чем я говорю медсестре и хирургу, делая вид, что я их адекватная пациентка. Упоминание о пятерке за вчерашний экзамен, чтоб поднять свой статус и способ отвлечь себя, что предстоящая процедура не самая садистская в мире. Думаю о периодах развития ЧЛО, которые забылись сразу после сдачи экзамена, и стараюсь контролировать руку, рвущуюся разорвать халат медсестры.
- Да, правильно держись за меня лучше, - с добротой в голосе реагирует медсестра.
Она замечательная, но моя рука Вас не тронет. Именно за этими мыслями и действием анестезии хирург вытащил хребет из моего пищевода.
- Одевайся.
- Всё убрали да? – не чувствуя и не смотря на онемевший очаг в своем теле, спрашиваю я.
- Да, дренажи убрали, давай помогу одеться, - говорит медсестра, которая тоже примет мой презент.
40 минут осознания и затем кислая боль от тянущейся кожи за швами.
В следующие дни мне наконец-то перестают вводить череду утренних и вечерних антибиотиков, обезображивающих лицо, вслед отсутствия полезной микрофлоры. Но игла катетера до сих пор вживлена в меня, и мельдоний, якобы спасающий меня от блока в сердце, продолжают вводить.
Очередное ЭКГ и очередной блок, который теперь в карте значится, как «имелся до этого, но выявленный после операции». Как это мерзко и типично! УЗИ плевральной области с деформацией висцерального листка плевры справа и наличием жидкости в обоих легких. Деформация по словам хирурга: «конечно, ведь я там проводил операцию». Отсутствие завтрака, а точнее его непереносимость (молочное) и каких-либо запасов еды, заставляют делить обед на ужин, а ужин кушать за завтраком. Иногда эта еда напоминает отходы для свиней. А принесенная врачом отфильтрованная вода, вызывает чувство тошноты, но другой питьевой воды у меня нет.
Не было даже бинтов, чтоб перевязать мои голени и защитить от тромбэмболии. Нет повязки, чтоб поставить компресс на раздувшуюся левую руку из-за чертова катетера. С трудом найденный йод для сетки на моих ягодицах из сплошных шишек после инъекций. Почему этого нет в больницах?
Испуг от пятна крови на майке от закровившего шва ночью. Постоянно живущая во мне боль справа и скованность вдоха. Толстая женщина главврач с удушающей энергетикой, заходившая ко мне рано утром и в сон час, констатирующая, что я спала, и отвечающая на мою жалобу о блокаде словом «хорошо». Отсутствие обхода врачей в праздники и снятия швов 5 мая, перенесенная темнокожим нерусским врачом почему-то на завтра.
За окном 20 градусов, отопление в комнате превращает имеющуюся у меня одежду в духовку, буду встречать медперсонал в майке. Открывшиеся участки тела покрыты бесконечными чешуйками, какое-то красное пятно на животе, волосы, впитывающие пот и больничную пыль последние 10 дней, придают решимости наконец-то принять душ. Но как? Мне нельзя мочить свои заживающие раны, и у больницы тоже нет ответа на это вопрос. В шкафу находится мой новый медицинский халат в ПВХ пакете, который мама хотела надевать, ухаживая за мной. Но посещения запретили, и он просто висит, как и висел до этого без надобности из-за своего большого размера. Красивый, качественный халат, подаренный мне за победу в череде Всероссийских и Международных стоматологических олимпиад.
- Вы сестра-хозяйка? Я хочу отдать в дар больнице медицинский халат, он новый.
- Какой хороший! Вам точно не нужен?
- Нет, нет, - комкая ПВХ пакет, продолжаю договариваться.
- А, давайте пакет выброшу?
- Не надо…
Гениально! Я придумала средство защиты верхней половины туловища от воды. Осталось лишь прорвать отверстия для головы и левой руки. Это поможет многим пациентам. Ну, а я скрюченная под краном, наконец-то, смыла жирность и вонь с волос и тела. «Давай, все сама», - командую, распределяя отсутствующие силы на стирку кровавосальной одежды и гигиенические процедуры.
Каждый раз, приходя в душевую, я ищу эту пакость. Где они? Неужели их здесь нет? Спустя две недели тараканы появились и отравляли принятие пищи своим ползаньем по холодильнику. «Один, наверняка, сейчас под обеденным столом», - я не буду об этом думать, мне достаточно размазанного на холодильнике, я должна доесть.
Почти месяц я в изоляции от коронопандемии и поллиноза (в этом слове даже аллергологи умудряются сделать ошибки). Но духота и микропроветривание провоцируют череду чиханий, от которых моим резанным легким приходится нервно заживать в сторонке. Надоедливого врача из-за эпидемиологической ситуации перевели в другую больницу, и моя жизнь здесь исчерпала привкус домогательства.
Спасибо всем кто поддерживал меня и тем, кто ушел из моей жизни в этот период. Каждый день в течение месяца я хотела съесть все сладости, стоявшие на столе в подарочных пакетах для медперсонала. Сейчас я дарю это людям, которые видели меня здесь без сознания, сдающую экзамен и смотрящую на них через розовые очки с Алиэкспресс.