Начало.
— Фух! Ну и день сегодня!... А ты чего? Рассказывай, давай, дальше. Я сегодня весь день думал, что же у вас там дальше было. Работать не мог.
И Серафим начал:
— Мы жили в этой избушке, прячась от посторонних глаз. Мила много разговаривала, что-то рассказывала, а я слушал. И в какой-то момент у нас с ней... Ну любовь у нас случилась.
Вокруг Серафима и его друзей собралось ещё несколько желающих послушать интересную историю. Все обратись в слух.
— Мила мне призналась, что сразу в меня влюбилась. А я начал думать как её вернуть в нормальную жизнь, да и мне вместе с ней вернуться. Ведь это была не жизнь.
— Паша! Я придумала! Нужно в милицию сообщить!
Я помотал головой и жестами показал, что меня вместе с ними посадят.
— Нет! Ты же ни в чем не виноват! Я скажу, что ты меня спас!
Я грустно улыбался. Если б она только знала... Если б только знала... Она б, наверное, никогда меня не полюбила. — Серафим сглотнул горький комок, застрявший в горле и мешавший говорить дальше.
— Ну, а дальше?
— Как-то Миле стало плохо. Поднялась температура. Она лежала и бредила. Я побежал в ближайшую больницу и каким-то чудом, разными жестами, уговорил местного лепилу посмотреть её. Он сказал, что Мила просто простыла, сделай ей укол и уехал...
А через полчаса в деревне появился Бульдог со своими прихвостнями.
— Это, получается, лепила слил вас этому Бульдогу?
Серафим пожал плечами и продолжил:
— Я растребушил девушку и мы ушли огородами. Бежали, не разбирая дороги. А следом шёл Бульдог.
— Серааафииим! Ты где, мой мальчик? Вернись, я всё прощу! Только кошечку твою придётся отдать. Молодец, мужиком стал, поразвлёкся, а теперь верни чужое.
Я прямо чувствовал его дыхание за спиной. Мы выбежали на трассу. На наше счастье, там стояла машина гайцов. Мы подбежали к ним, и Мила начала им рассказывать, что произошло. Гайцы оказались сообразительными и сразу по рации передали всю ситуацию. Им сказали, что выслали на подмогу ОМОН. В этот момент из лесу выскочили Бульдог и его прихвостни. Всего их было человек пять. Вооружённые до зубов. Завязалась перестрелка. Один из гайцов достал с заднего сиденья машины автомат, пока другой отстреливался из табельного. Мы с Милой спрятались за машину. Мне тогда было страшно не за себя, а за неё. Вот один из гайцов упал замертво, через пару минут второй. Я снял с шеи его автомат и пошёл на Бульдога. Тот мне кричал, чтобы я не дурил, просто отдал девчонку и всё. Но я ему не верил, я знал, что её убьют, поэтому открыл огонь. Я стрелял и кричал:
— А-а-а-а-а!
До меня лишь потом дошло, что я кричу. У меня снова появился голос.
Прихвостни упали как подкошенные, Бульдог упал последним. Когда приехал ОМОН, я сидел и успокаивал Милу. Она рыдала навзрыд у меня на плече. А меня трясло мелкой дрожью.
Нас посадили в микроавтобус и увезли в управление.
— Подожди, Серафим, ты шёл прямо на них и стрелял. А они что же ждали, когда ты их застрелишь?
— Почему? Я и открыл огонь, потому что они в меня стрелять начали.
— Стреляли и не попали?
— Ну как видишь, ни царапины. Наверное, там наверху всё-таки кто-то есть.
— Ага. Вертухаи.
И все зэки заржали.
— А ну, тише вы! Вам бы лишь бы позубоскалить. А ты, Серафим, продолжай, рассказывай.
— Да что тут рассказывать? В милиции я всё рассказал. И про банду, и про Бульдога и обо всех его делишках. Показал, где людей закапывал...
— Слил, короче.
— А что ему оставалось? В несознанку уходить?
— Да. Там-то и выяснилось, что я всё это время был в розыске.
Ну был суд. Мила ни на одно заседание не пришла. Хотя в деле её показания есть. Ну короче, нашептали мне по полной. И мокруха, и участие в ОПГ, и сокрытие других преступлений. Немного до пожизненного не дотянул.
— И что, твоя Мила тебе ни разу ни одной малявы не прислала? Ни одной дачки?
Серафим грустно покачал головой.
— Вот ляpвa! А ты всё ещё её любишь. Забудь. Откинешься, найдешь себе какую-нибудь рсп, они сговорчивей, и заживёшь нормальной жизнью.
— Ладно, давайте спать, поздно уже.
Барак затих. Все спали. Только Серафиму не спалось. Нахлынули воспоминания. Он так и проворочался до утра.
— Эй, Серафим, тебя хозяин вызывает.
Конвойный повёл.
— Захар Андреич, осуждённый Серафимов.
— Заводи.
— Ну, что, Серафим, отсидел ты от звонка до звонка восемнадцать лет. Как считаешь, осознал ты все свои преступления, исправился?
Серафим кивнул.
— Отлично. Ну как, на свободу то хочется?
— Спрашиваете.
— Ну тогда садись, расписывайся, получай свои вещи, деньги в канцелярии и на свободу с чистой совестью! Подписал я сегодня твой приказ.
Серафим расплылся в улыбке. Его пальцы тряслись, когда он подписывал все необходимые документы.
Абсолютно счастливый отправился обратно в барак, собирать свои нехитрые пожитки, которые легко входили в одну небольшую сумку. Что-то он отдал собратьям по несчастью на память, что-то попросту выкинул. И, сопровождаемый в последний раз конвойным, пошёл на выход.